Реальность третьего рода

— Ну хорошо, скажи тогда, от чего сбежал ТЫ. — Вдруг вставил, не просыпаясь, Мишель.

Слон вздрогнул.

— От времени.

Все детство его прошло в солнечной комнате, все стены которой закрывали стеллажи с книгами. Когда говорили "Слон был всегда" — это не значило, что он плавал в пустоте. Он плавал в этой солнечной комнате. Здесь было его любимое кресло и солнечный луч, наполненный пылинками, и огромное количество миров, стоило только открыть обложку. Еще был стол, заваленный его ненужными изобретениями.

А еще у него было то, о чем он никому не говорил. Не скажем же и мы, пока не настанет время.

Окно выходило на пустырь, где-то там, далеко за ним, колобродила жизнь. Здесь же ничего не происходило. Иногда Слон мечтал "пожить полной жизнью", это означало множество дел, множество мест, где он нужен и важен, где его ждут и не могут без него обойтись. Если чего-то ждешь — оно случается, для этого даже не нужно что-либо делать, достаточно ждать. И чаще всего, мечты сбываются тогда, когда уже абсолютно не нужны. Вот и Слон однажды пожалел о том, о чем мечтал тогда, в солнечной комнате.

Оно началось тогда, когда на столе с изобретениями появился компьютер. Нет, тогда оно только начало начинаться. Компьютер был не только еще одним изобретением, он стал инструментом, полем для множества других изобретений и миров. Теперь можно было создавать, изобретать, не воплощая свои творения в реальность, а создавая их в компьютере. Потом появилась Сеть. Через сеть суетный мир незаметно вполз в солнечную комнату, и вот тогда-то и стало поздно...

Когда утром, не выспавшись, бежишь на работу, с трудом успевая по дороге заглянуть в несколько контор, в каждой из которых тебя ругают, что ты не зашел вчера... Когда, прибегая на работу, обязательно встречаешь на лестнице шефа, который вышел прогуляться до туалета (какое совпадение) именно в этот момент и который многозначительно смотрит на часы... Когда в обеденный перерыв успеваешь наведаться в институт, прочитать лекцию в обеденный перерыв и вернуться до того как начнется совещание... Когда сбегаешь с работы, чтобы успеть на репетицию или концерт, где тебе в очередной раз вместо "как хорошо что ты пришел" скажут "Слон, как всегда, опоздал"... Когда уезжаешь на гастроли именно в тот день, когда тебя пригласили в гости или за месяц заранее собрался пойти с девушкой в кино... Когда времени на личную жизнь не остается совсем, когда о родителях вспоминаешь только по праздникам... И когда все-таки находишь минуты на творчество... Вот это и означает "жить полной жизнью".

Иногда, когда после очередного месяца такой жизни, Слон жаловался, ему говорили: "не загоняй себя, установи приоритеты, выбери что-то одно, остальное брось", естественно, что именно выбрать, зависело от того, кто это говорил.

Отец девушки говорил: "На первом месте должна быть работа, чтобы заработать много денег. А, имея деньги, можно купить все остальное." А как же личная жизнь? "Личная жизнь будет у тебя раз в год, когда ты возьмешь эти деньги и поедешь в отпуск." Родной отец ничего не говорил. Он не курил траву и не ездил автостопом, но в душе был настоящим хиппи. По выходным собирал в лесу грибы, ничего ни от кого не требовал, тихо работал на своем заводе и радовался жизни, такой, какая она есть. Ну вот, и он тоже работал. Работу нельзя было бросить.

Или, вот, музыка. Точнее, не музыка, а группа. Слон играл в группе. Это не только музыка, но и еще куча всего. А музыка — это еще немного другое. Группа давала множество преимуществ. Много друзей. Ну, может, не самых преданных, а так, товарищей для общения, но зато, действительно много. Войдя в круг общения музыкантов, получаешь пропуск. Теперь ты музыкант, такой же как они все. Можешь позвонить любому, зайти на квартиру, приехать на фест, остановиться на ночь в незнакомом городе. И тебе будут рады, угостят пивом и согреют, даже если всего раз видели тебя на какой-то тусовке. Независимо от того, какой ты. А еще есть круг общения фанатов. Все те тысячи человек, которые побывали на твоих концертах. Они все знают тебя и считают, что знакомы с тобой, даже если ты никогда не мог увидеть их в темноте зала. Они тоже улыбаются тебе на улице и хотят угостить пивом. Но обычно как-то не очень хочется. А музыка... настоящая музыка — это когда с ней наедине. Когда слушаешь. Когда играешь — еще больше, потому что она создается тобой. Когда создаешь ее с друзьями — это как сложная игра, где каждый добавляет в свою очередь новый кусочек головоломки. Для Слона и на концертах это было так же. Солист говорил: "почему ты не общаешься с публикой, они же смотрят на тебя". Слон играл для себя. Точнее, для музыки. Нет, группу тоже нельзя было бросить.

Девушка... Ей нравилось, что он знает все на свете и может ответить на самые глупые вопросы, которые она только придумает. "А где раки зимуют?" "А что находится там, где вселенная кончается?" "Что будет, если сунуть палец в розетку?" В солнечной комнате он скопил столько нежности и заботы, что иногда даже боялся, что ей будет плохо от такого количества. Приходилось себя сдерживать. Она была почти такой, как в его сказках. Пожалуй, только она одна могла его понять и простить. Нет, он, скорее бросил бы все, кроме нее.

Родители. Да он, пожалуй, уже бросил их. И осознавал это с чувством вины и ужаса.

И вот, как-то в один день они навалились все. Сдача Продукта на работе обязывала проявлять рвение и работать ночами, чтобы успеть к сроку и обогнать конкурентов. Но вечером была репетиция, а завтра — ответственный концерт, на который позвали телевидение и журналистов, и друзей-музыкантов нельзя было бросить в беде. А старенькая мать заболела и легла в больницу. В институте заставили допоздна принимать экзамены. И, хотя он все же успел везде — везде были им недовольны. И только поздно вечером он вспомнил, что сегодня — день знакомства.

На следующий день оказалось, что Продукт сдали без него, и теперь, когда он сдан, многие сотрудники уже не нужны, и он — первый кандидат на увольнение. Его девушка сказала, что такой источник хаоса не может быть рядом с ней постоянно, что ей тяжело и лучше не продолжать это мучение. Больше она не подходила к телефону. Музыканты нашли ему замену. Какого-то безработного гитариста, который может репетировать хоть каждый день, конечно только по тем дням, когда он относительно трезвый. А потом позвонили из больницы и сообщили, что вчера поздно вечером умерла его мать.

Ещё через день Слон стоял у дверей жизнепробской конторы.

Шу что-то сказал во сне на непонятном языке. Слон отвернулся. Ему вдруг стало противно здесь, в залитом ярким неестественно-люминесцентным светом кофейнике. Он встал, перешагнул через Мишеля, который удивленно посмотрел на него, словно не понимал, что он вообще здесь делает, и откуда взялся Слон. Казалось, кроме него, больше никто не заметил, как Слон бесшумно прошел к двери. Ту продолжал что-то бормотать в пространство перед собой.

Пони как-то говорила, что не стСит открывать все двери.? Пусть всегда остаются неоткрытые тайны. Тогда можно иногда устраивать себе праздник, спускаться в подземелья и открывать новую дверь.

Индре относился к тайнам более практично. Его дед был кузнецом, и только благодаря знаниям деда он смог выжить в разрушенном городе. Тайны надо изучать и разрушать. Да, ведь, когда тайну изучаешь, она рушится, исчезает. И большинство тайн в его жизни были опасны и ужасны, их было не жалко разрушать. Когда те, кто выжил, спешно ушли в холмы, последние оставшиеся жители города прятались, закрывшись в домах, а по улицам ползал страх, Индре по-прежнему работал в своей кузнице, боролся с тайнами.

Теперь всё позади, в город вернулись люди и над башнями развеваются флаги. Но Индре уже не может без тайн. А еще, хотя он этого не осознавал и не задумывался, он привязался к этой компании. Худой и нескладный с детства, он мало общался, всю свою молодость проведя в кузнице. Он так привык, он не нуждался в людях, это они нуждались в нём, точнее в его работе, приходя в его мастерскую. Но эти люди, его друзья, были другие. Они тоже были охотниками за тайнами. Хотя Индре лучше разбирался в машинах, чем в людях, он чувствовал странную связь с ними. Было что-то, что соединяло их, может быть, какая-то общая тайна?

Жан для него был вестником. Когда он появлялся, всегда что-то происходило. Он нечасто появлялся в замке, больше путешествуя или проводя время с Линдой, хозяйкой долины, которая появлялась здесь еще реже.

Сёстры чаще всего появлялись вместе. Пони... казалось, она знает обо всем. Индре с удивлением замечал, что только с ней одной он может обсуждать свои машины. Он подумал, что мог бы взять её в ученики, но это слово было неправильным, её не надо было учить, разве что обработке металлов и обращению с молотом, но вряд ли это подходило молодой девушке.

Её сестра Рыжик была совсем непонятна для него. Вся закономерность её поступков была для него чуждой, может быть, она жила эмоциями, чувствами, в то время как Пони, да и он сам, обычно поступали согласно здравому смыслу. Но странно было то, что они приходили к одному и тому же результату. Что еще можно было сказать о той, что смогла приручить горного дракона.

Тин жил в Городе Девяти Островов. Он был молод и любопытен, что казалось несовместимым с образом, обычно связанным со словом "библиотекарь". Книги занимали все его внутреннее пространство. Почти обо всем на свете, он знал из книг или благодаря книгам. Даже о совсем обыденных вещах, причем мог рассказать о них такое, о чем многие даже не задумывались.

Ондион объединял их всех. Непонятно, почему так получилось. Он не стремился к этому. Просто так вышло, что он стал хозяином леса РоЛаЙ. Того леса, куда не каждый житель столицы отваживался даже заходить. Говорили, что он имеет права на остров и замок, который совсем недавно еще лежал в руинах, но Индре никогда не спрашивал его об этом.

И это было еще одно обстоятельство, которое привязывало его. Да, именно замок, и те двери, про которые говорила Пони. Замок имел древнюю историю, которая еще сохранилась в сказках, что рассказывали бабки внукам, но реальные события уже стёрлись в памяти, а потому от них остались тайны в разрушенных башнях и полузасыпанных подземельях. Башни отстроили, и Ондион любит принимать в замке гостей. Но подземелья не спешат тревожить, и Пони любит иногда бродить по ним в поисках древних кладов. Индре тоже любил это делать.

На улице было темно. Свет вспыхивал на падающих каплях дождя. Слон подумал, что, наверное, если остановить их падение, то можно будет рассмотреть на каждой капле уродливо выпуклое отражение яркого окна кофейника и спящего Шу за толстым стеклом.

Гроза кончилась, это уже был спокойный, уверенный дождь, без порывов и грохота. Несмотря на ночь, было тепло. Глаза смотрели в темноту, в этот противно дрожащий люминисцентный свет возвращаться не хотелось, и Слон побрел по улице. Брести по улице было хорошо, только немного странно. В такие моменты ему обычно хотелось заблудиться, не по-настоящему, конечно. Находясь в где-то там, в прошлом, в своем большом городе, он всегда знал, в какой его части находится, но все равно, он мог почувствовать себя заблудившимся. А здесь, среди этих нескольких улиц это поначалу казалось ему совсем невозможным. Но Слон упрямо брел, иногда закрывая глаза, чтобы полнее осознать себя заблудившимся. Точнее, иногда открывая глаза, чтобы не наткнуться на препятствие. И наконец, дождь сделал свое дело. Шум дождя мягко изолировал его от мира звуков этого города. Серые струи закрывали туманом дома. И вскоре Слон почувствовал себя совершенно одиноким среди серой, бесцветной пустоты.

Кто-то из музыкантов сказал, что реальность — это окно, в которое он иногда выглядывает. Слон вспомнил это сравнение и подумал, что это не так ужасно. Гораздо ужаснее, что это окно с годами становится все меньше и меньше, постепенно сознание заменяет восприятие внешних предметов абстрактными внутренними скелетами. Он с ужасом подумал, что не может вспомнить стол, за которым он сидел в кофейнике. Для него это был абстрактный стол, скелет стола. Окно восприятия просто сразу же закрылось, не желая воспринимать все его свойства и подробности. Едва сознание по первым же признакам узнало, что это был именно стол, его перестали интересовать детали. Печально.

Ему вдруг захотелось стать ребенком, у которого окно еще открыто нараспашку, чтобы видеть то, что есть на самом деле, видеть нарисованный зеленый вьюн на скатерти и желтый цветок и дохлую муху, сидящую на этом цветке. И порез, сделанный ножом рядом с этой мухой. И заблудиться среди цветов на занавесках. И видеть все это сразу, одновременно. Воспринимать весь мир вокруг сразу и целиком, а не выглядывать иногда в окно восприятия. Это возможно, наверное. Как сейчас, например, когда почти ничего вокруг не осталось, кроме серой поверхности по которой он шел. И его самого. Странно, он не воспринимал свою одежду как что-то внешнее. Это была часть его самого. Но как только он подумал об этом, одежда стала частью внешнего мира, и он стал ее разглядывать, словно видел ее в первый раз. Удобные ботинки, старые и подранные снаружи, но такие привычные изнутри. Часы с серыми цифрами, ремешок которых часто рвался. Дурацкая старая куртка. Карманы... Он засунул руки в верхние карманы, куда он почти никогда не заглядывал. Это было неудобно, но странно новое ощущение почему-то обрадовало его.

Пальцы наткнулись на что-то колючее. Он остановился, решив поиграть со своей памятью. Понять, вспомнить, что же это такое, не вытаскивая и не ощупывая это более.

Нет, не колючее, гладкое. Просто у него колючие ... лапы. И хобот! Конечно, хобот. А это первый или второй? Второй. Их, ведь было два одинаковых. Он поэтому очень расстроился, когда она подарила ему второго. Ведь она не знала о первом. Не могла знать, а с первым были связаны плохие воспоминания. Хотя... Не только плохие.

Да, сейчас это уже не казалось настолько острым. Ну, совсем ничего особенного. Просто первого ему подарила девушка в день прощания. Навсегда. Это был ее последний подарок. И то, только потому, что был Новый Год, и было неприлично прийти без подарка. Такого вот, глупого подарка. Ему всегда дарили слонов, когда было больше нечего подарить, а так было почти всегда. Действительно, ничего особенного. Это давно стерлось, и не осталось никаких эмоций. Зато другую историю, связанную с этим же предметом было очень приятно вспомнить.

Он находился тогда глубоко под землей. В том городе поезда ходили глубоко под землей. Множество людей спешило вокруг него. Кажется, тогда наверху была осень. Или зима.

Слоник беспокоил его. Он жег ему карман, и приходилось время от времени совать туда руку, чтобы хоть немного охладить его. Трогая его рукой, он немного успокаивался, и то, это происходило как-то механически. Наверняка он успокаивался бы также, если бы держал в руке газету или ручку чемодана. Но у него ничего не было. Только этот злосчастный слоник. Он пытался от него избавиться, выбросить в реку, но что-то его останавливало, а потом он забывал. Чтобы потом, вот так неожиданно остро слоник не начинал его мучить где-нибудь глубоко под землей, где некуда его выбросить.