Закон парных случаев

Отец лежал в луже, вода которой стала бурой. Изо рта широкой лентой на грудь выплеснулась кровь. Я зажмурился и заскулил, как потерявшийся щенок. Сердце и легкое. Безнадежно. И все же я попытался нащупать на шее пульс. Его не было.

Мама была жива, хотя и без сознания. На губах пузырилась кровавая пена, но ее было немного. Я приподнял мамину голову. Дыхание было частым и поверхностным, пульс частил. Наверняка гемоторакс.

Я ничем не мог ей помочь. Осторожно опустил ее и побежал через арку.

— Вы видели? Человек. Вышел отсюда. Куда? — задыхаясь, спросил я женщину, шедшую по улице.

— Туда, — она испуганно махнула рукой в сторону быстро удаляющейся фигуры.

— Это убийца, звоните в полицию, — крикнул я. — И в скорую помощь.

Он свернул за угол, но когда я добежал туда, переулок был пуст. Искать по дворам, подворотням? Или вернуться к родителям? Я выбрал второе.

Женщина тупо топталась у подворотни, с ужасом заглядывая туда.

— Вы позвонили? — спросил я.

Она только головой помотала и тут же начала расспрашивать, кого убили. Мне захотелось ее ударить. Вместо этого я вытащил мобильник и на ходу начал набирать 112 — отец говорил мне, что именно по этому номеру надо звонить в экстремальных ситуациях.

Длинные гудки. Снова и снова. Мне хотелось кричать от отчаянья.

Какое же я ничтожество. Трус и подонок. Я не защитил их от убийцы, а потом еще и бросил одних. Мне хотелось избить себя.

Я снова и снова пытался набрать 112, но ничего не получалось. Тогда я опять выбежал на улицу. Все та же женщина, похожая на толстую морскую свинку, топталась у подворотни и что-то рассказывала высокому мужчине в очках.

— Надо позвонить в скорую, я никак не могу с мобильного, не соединяется, — сказал я им.

— Здесь за углом магазин, попробуйте оттуда, — посоветовал мужчина.

Сначала меня не хотели пускать к телефону, но я уже не владел собой и так наорал на пожилую продавщицу, что она нервно передернула плечами и повела меня в комнатку за торговым залом. Дозвонившись, я сообразил, что не знаю адреса, но продавщица подсказала.

Мне безумно хотелось пить. Положив трубку, я попросил бутылку минеральной воды, расплатился, но, сделав глоток, понял, что меня вот-вот вырвет. Выскочив из магазина, я вывернул весь ужин прямо на тротуар и заплакал. Потом прополоскал минералкой рот, вымыл лицо и пошел обратно. К маме.

Я сидел прямо на земле, положив мамину голову себе на колени, и осторожно гладил ее по волосам. Во двор просочились какие-то люди, они стояли под аркой и переговаривались, но подойти ближе не решались. Скорая все не ехала. От боли и ужаса меня разрывало изнутри на части, когда терпеть уже не было сил, я начинал тихонько стонать, покачиваясь. Хотелось упасть на землю, кататься по ней, колотить ногами, руками и орать, орать — до хрипа. И я, наверно, сделал бы это, не глядя на то, что рядом стоят люди. Но мама... Я не мог ее потревожить и поэтому только стонал, до крови кусая губы.

15.

— Пан Кабичек?

Я поднял голову. Рядом со мной стояли двое мужчин. Один высокий, в светлых брюках и белой трикотажной рубашке, другой маленький и полный, в летнем костюме.

Маленький заговорил со мной по-чешски. Это оказался сотрудник чешского консульства. Он сказал, что со мной хочет побеседовать следователь, спросил, нужен ли мне переводчик.

— Я свободно говорю по-русски, — ответил я. — Моя мать — русская. Если надо — пожалуйста, пусть спрашивает. Только...

— Операция закончится еще не скоро, — понял мои колебания высокий, видимо, это и был следователь. — Нас пустят в ординаторскую. Если что, нам сразу сообщат.

От одной мысли о "если что" мне стало плохо, но я постарался взять себя в руки.

Скорая приехала одновременно с полицией, то есть милицией. Самое интересное, что меня с ходу попытались арестовать, и если б женщина, похожая на морскую свинку, не подтвердила, что со двора вышел мужчина, наверно, так и сделали бы.

Я разрывался на части между мертвым отцом и мамой, которая так и не пришла в сознание. Мне сказали, что я должен ехать с мамой, а отца на другой машине отвезут в судебный морг на Екатерининском проспекте. Пожилой милиционер записал все данные отца и отдал мне все, что было при нем: деньги, документы, ключи. Маму положили на носилки и погрузили в машину. Я сел рядом с ней.

В больнице ее сразу же увезли в операционную, а в меня прямо в приемном покое вцепилась пожилая, свирепого вида медсестра с волосатой бородавкой на щеке. Записав мамины данные, она долго не могла сообразить, как это: иностранка, а гражданство российское.

— Ну хоть полис-то у нее есть? — допытывалась она.

— Что, извините?

— Ты что, глухой? Полис медицинский.

— Страховка? Нет.

— Тогда придется платить.

— Я заплачу. Сколько надо, столько и заплачу.

Она посмотрела на меня с сомнением, заставила подписать какие-то бумаги и ушла, ворча что-то себе под нос.

В операционный блок меня, разумеется, не пустили, и я бродил по маленькому холлу, заставленному неудобными диванчиками и искусственными цветами в горшках. Вот тут-то консульский сотрудник со следователем меня и нашли.

Мы прошли в небольшой кабинет, в котором впритык стояли три рабочих стола, диван и шкаф.

— Вот здесь можете сесть, — молодая женщина в белом халате сдвинула в сторону ворох бумаг на одном из столов. — Извините, что беспорядок, — почему-то она обращалась именно ко мне.

— Ничего, у нас в клинике то же самое, — через силу ответил я. Слова вообще приходилось выдавливать из себя, как будто каждое весило десяток килограммов.

Она посмотрела на меня с сочувствием и вышла. Следователь сел за стол, достал из портфеля папку, из папки несколько чистых бланков. Сотрудник консульства, представившийся мне паном Новаком, тоже приготовился записывать.

Я рассказал обо всем, что мог вспомнить, начиная с того момента, как увидел убийцу на кладбище. Стоит ли говорить о своих подозрениях и семейных тайнах, я не знал, но решил, что лучше пока промолчать. Но о том, что отец знал этого человека, все же сказал.

— Почему вы так решили? — нахмурился следователь.

— Когда отец увидел его, он сказал: "Ты?". Удивленно. Значит, он знал его раньше.

— Ваши родители рассказывали что-нибудь о своих знакомых из Петербурга, знакомили вас с кем-то?

— Нет. Они вообще очень мало рассказывали о своей жизни здесь до того, как переехали в Чехию. Отец учился здесь в первом медицинском, познакомился с мамой. Они поженились и уехали через два года после моего рождения.

— Как вы думаете, почему они ничего вам не рассказывали? Согласитесь, это не совсем обычно. Когда человек уезжает жить в чужую страну, он тоскует по родине, вспоминает, рассказывает. Я вижу, вы очень хорошо говорите по-русски. Следовательно, ваша мать не хотела, чтобы вы совсем оторвались от своих корней.

— Я учился в русской школе. И дома мы больше говорили по-русски.

— Тогда в чем же дело? Вам было неинтересно?

— Наоборот. Но... Мама рассказывала о России, о Петербурге, то есть о Ленинграде. Но не о своей жизни в нем. Не знаю, почему.

— Вы понимаете, если ваши родители действительно знали убийцу, вероятны два варианта. Либо они знакомы с ним еще с давних пор, либо это их чешский знакомый, каким-то образом оказавшийся в России. Но тогда ваш отец вряд ли обратился бы к нему по-русски.

— Не обязательно, — возразил пан Новак. — Во-первых, это мог быть русский эмигрант, во-вторых, по-чешски "ты" звучит так же, как и по-русски.

Я молчал. В голове у меня крутилось сказанное убийцей: "Наверно, лучше было бы убить тебя на их глазах. Сломать их жизнь, как они сломали мою. Но не смог удержаться. Слишком уж я их ненавижу". Почему-то я не мог сказать об этом следователю. Не поворачивался язык. Несмотря на то, что это могло дать ключ к расследованию.

— Пан Кабичек, — пан Новак дождался, когда следователь закончит задавать мне вопросы, и ободряюще дотронулся до моей руки. — Не волнуйтесь, мы вам поможем. Надо узнать, как обстоят дела с вашей матерью. Скорее всего, ей еще долго предстоит оставаться в больнице. К сожалению, она российская гражданка... Извините, я имею в виду, что у нее нет медицинской страховки и мы не сможем оплатить ее пребывание здесь...

— Я все оплачу, — сквозь зубы процедил я. — У отца на банковской карте было достаточно денег. Карта у меня, она не именная. Код я знаю и сниму их сегодня же.

— Не сердитесь, пан Кабичек, я не хотел вас обидеть. Я хотел сказать, что вам, вероятно, пока придется оставить мать здесь, а самому вылететь в Прагу. После похорон отца вы сможете вернуться. В такой ситуации вы без проблем получите долгосрочную визу. Ведь неизвестно, как сложатся обстоятельства.

Дверь открылась, заглянула та самая женщина-врач, которая освободила нам свой стол.

— Простите, можно вас? Операция закончилась.

Я вскочил, как будто подо мной развернулась пружина, и выбежал в коридор.

Грузный высокий врач в голубой хирургической пижаме стоял в коридоре, стянув маску на грудь. Он посмотрел на меня исподлобья, пожевал губу.

— Вы сын? — спросил он гулким, как из бочки, басом.

— Да. Как она?

— К сожалению, у меня не очень хорошие новости. Да нет, нет, она жива. Но во время операции дважды была остановка сердца. Сейчас она в коме, состояние не слишком стабильное. Правда, кома не могу сказать, что глубокая, скорее, вторая степень, выраженная. Это значит...

— Я медик.

— А, ну прекрасно. Студент?

— Да.

— Ну, неважно. В общем, понимаете. Все может быть. Будем стараться, чтобы вышла из комы. Но... может и не выйти. Сейчас ее отвезли в реанимацию, вам туда нельзя.

— Почему?

Врач посмотрел на меня, как на собаку с двумя головами.

— А что вам там делать? Она же в коме.

— Ну... — растерялся я. — Как что? Просто рядом посидеть.

Похоже, он не мог понять меня, а я — его. Как бы там ни было, власть была на его стороне, и к маме он меня не пустил. Зато появился другой врач, я так понял, тот, который должен был за ней наблюдать, и вручил список того, что я должен купить и принести, — и чем быстрее, тем лучше. Лекарства, гигиенические средства, еще что-то.

— Но ведь я же буду платить за лечение, у нее нет страховки, — наивно удивился я.

Теперь уже и лечащий врач посмотрел на меня, как на идиота.

— Вы будете платить за лечение, — сказал он, почесывая идеально гладкую блестящую лысину. — А лекарств нужных у нас нет. Можем, конечно, обойтись и без них, но...

Да, разумеется, в каждой системе здравоохранения свои баги, но такого я даже в страшном сне не мог себе представить. Конечно, отец что-то рассказывал, но я думал, что все его рассказы — дела давно минувших дней.

От одной мысли об отце у меня снова навернулись слезы. Когда я думал о маме, о нем словно забывал. Хотя нет, забывал — это не слишком подходящее слово. Просто я не мог вместить две эти боли одновременно и одинаково остро. Каждая из них притупляла другую. С одной стороны, отец был мертв, а мама хоть и в коме, но жива. С другой, с ним больше уже ничего не могло случиться — в отличие от мамы.

Пан Новак и следователь, похоже, устали ждать моего возвращения и вышли из кабинета. Узнав, как обстоят дела, они наперебой принялись мне сочувствовать и выражать надежды, что мама поправится. После чего надавали мне инструкций и откланялись.

Какой чудовищно длинный день. Подумалось, что он не кончится никогда. Но часы показывали половину третьего. Я опять забыл о том, что ночи — белые. Поискать круглосуточную аптеку или подождать до утра? Мне нужно было что-то делать, просто сидеть и ждать было невыносимо. Я вышел на улицу и отправился покупать лекарства.

16.

Я открыл дверь, занес в прихожую сумки. Не прошло и недели, а квартира стала пугающе чужой. Как будто я провел несколько десятилетий в космической экспедиции. Вернулся с другой планеты, где совершенно другая жизнь. Вернулся и обнаружил, что за время моего отсутствия все кардинально изменилось. Необратимо.

Мы никогда больше не пойдем с отцом на футбол, играть в теннис или пить пиво. Он никогда больше не придет вечером из клиники усталый, не сядет в свое любимое кресло-качалку, не включит "Queen". А еще — его не будет на моей свадьбе, и он не увидит своих внуков.

Я уткнулся в его куртку, забытую на вешалке, и завыл. Без слез — их уже не было. Но горе было таким острым, что рвалось наружу. Хотя бы так, дикими, хриплыми звуками.

Какими нелепыми казались сейчас все мои обиды и подозрения. И та, последняя мысль — что я им неродной. Бред! Впрочем... Даже если и нет — какая разница! Какое это имеет значение по сравнению с тем, что отца больше нет, а мама лежит без сознания в реанимации за тысячи километров от меня. Да пусть бы лучше я был сто раз приемышем, найденышем и подкидышем, лишь бы не было всего этого кошмара.

Из аэропорта гроб перевезли в похоронное агентство. Крестная и врачи из клиники отца уже договорились насчет погребальной службы в костеле и похорон. Сразу же после этого я должен был вылететь обратно в Петербург. Правда, предстояло еще хотя бы частично утрясти финансовый вопрос.

Мне приходилось работать уже с первого курса, но это была не столько работа, сколько практика. Денег за это, разумеется, не платили или платили столько, что хватало только на пирожок и проезд в метро. Отец ежемесячно переводил на мою банковскую карту определенную сумму да еще время от времени подбрасывал наличных. Этого мне вполне хватало на пусть не роскошную, но вполне безбедную жизнь. Мама не работала. На банковских счетах у отца лежало довольно много денег, и в кронах, и в евро, но счета эти были заблокированы до нашего с мамой вступления в право наследования. Хорошо хоть дорожная карта, которую отец брал в Россию, не была именной, и я мог ею пользоваться. Похоронные расходы взяла на себя клиника, но билеты на самолет, ежедневные расходы и оплата маминого лечения оставляли меня практически на нуле. Я не знал, сколько у нас дома хранится наличных в сейфе, вряд ли много.

Единственной моей надеждой была клиника. Отец был единоличным владельцем, клиника пользовалась популярностью, и доход от нее был солидным. Но что скрывать, большинство пациенток обращались именно к нему, и что будет теперь? Не потеряет ли клиника большую часть постоянных пациенток?

Я позвонил главному врачу пану Чернине, который ведал всеми хозяйственными и финансовыми вопросами. Он долго приносил мне соболезнования, а я молча кивал, как будто меня можно было увидеть. Я не знал, как заговорить о деньгах, и вообще жалел, что не позвонил позже — можно подумать, этот вопрос требовал немедленного решения. Но Чернина, помявшись, сам перешел к этой деликатной теме, поминутно прося прощения, что вынужден затронуть ее в такое неподходящее время. Он подтвердил, что клиника оплачивает все расходы по погребению.

— Что касается ваших дивидендов... Понимаете, Мартин, сейчас клиника не может переводить деньги на личный счет вашего отца, как это было до сих пор. Когда вы с пани Ольгой или кто-то из вас официально станет хозяином клиники, тогда будет открыт специальный именной счет. Но до тех пор мы будем выплачивать вам наличные из фонда развития. Разумеется, вы будете иметь полный доступ к бухгалтерии. Доход за последний месяц вы можете получить в любое время, хоть завтра. Наверняка вам сейчас нужны деньги.