Летняя школа/finally, I added

Мы должны были ехать в Пенсаколу на моей машине, а оттуда она вернется домой самолетом, хотя как я надеялась это случиться не через пару дней. А хотя бы неделю. Иногда меня так и подмывало попросить Мейс остаться со мной подольше, ведь ее здесь ничего не ждало, она не была связан ни учебой, ни работой ни отношениями, но я понимала что не имею на это право. И что потом мне необходимо будет время побыть без знакомых лиц. Она сможет еще раз приехать ко мне, ведь обучение в школе начнется 3 мая, вплоть до 3 сентября — 4 месяца занятий, чтобы получить сертификат об окончании средней школы, и иметь возможность учиться дальше. Это казалось самым сложным: опять ходить в школу, опять учиться, опять общаться с другими "школьниками". Общаться с ровесниками вот что было самым сложным, ведь здесь я могла вести себя так, как хочу, чтобы не замечать, что стала парией, что же я буду делать там?

Шум внизу сообщил о приходе Мейс, она вышагивала по гравию перед домом, спотыкаясь на нем и что-то бормоча под нос, в руках у нее была выпечка из магазина в соседнем квартале. Меня рассмешила эта коробка в ее руках, словно она несла ее нормальной подружке и мы сядем вместе возле телика, чтобы обговаривать парней и будущий бал выпускников, платья для него, туфли и последние модные новинки. Что-то такое могло бы быть в моей жизни два года назад, и могло бы случиться с той, хорошей и не запятнанной Вел Кавендиш. Другая Вел, реальная, ущербная и надломленная сидела на подоконнике и смеялась с этой коробки. Как же было страшно снова бояться жизни, чувствовать, что ты все еще жива.

Мейс не стала звонить, а вошла сама, как и поступала теперь все время, после того, как мама попросила ее заходить самой. Ну еще бы, как можно отрывать человека от ритуальной уборки. В комнату вместе с Мейс зашла так же собака брата, но видимо почуяв мое настроение, она тут же выскочила, поджимая хвост и не забывая скалить пасть, словно бешенная.

Мейс удивленно уставилась на псину, потом с подозрением посмотрела на меня, но я проигнорировала этот взгляд и снова обратила лицо в окно на улицу, будто бы еще кого-то жду.

Мейс молча скинула тонкую толстовку на мою кровать, и не понятно зачем закатив джинсы, уселась рядом на подоконник, заставив меня поджать ноги. Я недовольно скривила губы и так же промолчала. Не хотелось говорить, а Мейс и так все понимала.

— Я думала, что ты хотя бы сложишь свои вещи в коробки, те что остаются в комнате.

— Нет, не буду. Хочу узнать, будет ли мама так же убираться здесь, как у Меттисона.

— И как ты это узнаешь? — удивилась она, не понимая моего странного желания.

— Ты мне будешь рассказывать.

Мейс недовольно хмыкнула и сказала:

— Ага. Еще чего?

— Закурить не будет?

Мы встретились взглядами и ее глаза обещали мне головомойку за такие слова.

— Врач же сказал что тебе нельзя.

— Знаю, потому мама забрала все сигареты, что были в доме, отец свои прячет, я же не выхожу из дому. Но курить умираю. От одной не умру.

Лицо Мейс выражало борьбу. Она понимала, что такое отказ от сигарет, так как по ее словам безуспешно пыталась кинуть, но и так же понимала, пока что мне не стоит баловаться сигаретами. Все-таки моя нужда победила ее добросовестность. Пока она, молча, прикуривала две сигареты, я открыла окно. В таком же молчании мы и курили, и я с затаенным наслаждением затягивалась и осторожно выдыхала дым, чтобы он не попал на кончик сигареты, и не разжигал его, мне хотелось на дольше продлить запрещенное удовольствие.

Не включая музыки и телевизора мы принялись за сбор вещей. Мейс настаивала брать побольше летнего, но я, не смотря на то, что мало помнила Пенсаколу, все же сохранила в памяти, что там часто бывает и ветер, и дождь, да и вечера выдаются холоднее наших.

Мне казалось, что я беру с собой не так уж и много, точнее говоря я хотела взять не слишком много одежды, но Мейс была непреклонна. Она сложила даже несколько вечерних платьев, туфли, аксессуары к ним, бижутерию, сумки, косметику. Все шорты, юбки и футболки. И в итоге в шкафу остались лишь старые вещи, которые я не носила, а на полу стояло три чемодана, которые казались мне грозными удавами, которые съели слона. В одну из спортивных сумок, с которыми я когда-то ходила на физкультуру она складывала книги, тетради и диски. И еще какую-то ерунду, которая по ее мнению сможет мне пригодиться там, когда я снова проявлю интерес еще к чему-нибудь кроме сна. Насмешливо вытянув из сумки одну из книжек, я опять кинула ее назад. Некоторое время книги были моим спасением, в них был иной мир, в котором я не была я, а значит и не было проблем. Но потом стало все труднее читать и верить, что все бывает хорошо. Последнюю книгу я читала, наверное полгода назад, и это был "Маленький принц" Экзюпери. Одну фразу я даже выписала для себя на корешок книги: — А где же люди? В пустыне так одиноко... — Среди людей тоже одиноко.

Какая страшная фраза, и она была написана более чем полстолетия назад, но видимо одиночество ходит за людьми из столетия в столетия. Люди научились передавать картинки через экран, придумали Интернет, сделали общение проще для людей, но так и не придумали, как бороться с одиночеством. Иногда мне казалось, что я стою на площади забитой народом, стою час, два и не двигаюсь, а вокруг меня словно муравьи бегают люди, их сотни, тысячи, возможно миллионы, но я остаюсь совершенной незаметной. Иногда мне это даже сниться, а может как раз и пришло ко мне из сна, но я уже не могла вспомнить. Но именно так для меня выглядело одиночество.

Вечером я вышла к ужину, чего не было уже давно, но на этом настоял отец. Сначала он позвал меня к себе в кабинет. Я постучала, так как вспомнила, что он любит когда проявляют уважение к его территории и персоне. Он тут же пригласил меня войти, что я и сделала, толкнув тяжелую дверь с не менее пафосной медной ручкой. В кабинете был весь отец — все то, что он так тщательно скрывал от чужих глаз. Его желание помпезности, признания, все его честолюбие и жажда власти. Тяжелая мебель из разных пород дерева, сделанная на заказ как копия разных произведений искусства, напоминала о том, что отец вырос в глуши, и его тяга ко всему таком чрезмерно пафосному смешила меня всегда. На стенах не было картин, а только фотографии отца с какими-то выдающимися личностями, возможно где-то на снимках затерялись и мы, кроме той фотографии, что он держал на столе. Если бы кто-нибудь зашел сюда из "нужных" людей, то должен был бы взглянуть на нашу счастливую фотографию такого же отчаянно счастливого семейства. Но когда делали это фото, мы еще вполне могли называться нормальной семьей, только я смутно помнила то время, когда отец еще не был банкиром, а просто бухгалтером. Хотелось смеяться и плакать, смотря на эту комнату — сплошь фальшивую и в то же время слишком правдивую, чтобы отец часто сюда кого-то приглашал из "нужных" людей. Он понимал, как много в этой комнате говорило о нем настоящем.

— Садись, — отец кивнул на кресло перед столом, и при этом плохом освещении, я внезапно поняла, как он в сущности постарел в сравнении со своими двойниками на фото, хотя некоторым нет еще и пяти лет. — Хочу поговорить с тобой немного об этом переезде.

Я промолчала, не желая что-либо отвечать, к тому же ему не нравилось когда его перебивали. А мне не хотелось портить свой последний вечер перед отъездом.

— Итак, карманные деньги, будут поступать как всегда на карточку, думаю раз ты будешь под их присмотром, не стоит ограничивать твои поступления — вряд ли тебе удастся в том доме вдохнуть лишний раз, а не то что наркоту купить. — его слова меня насторожили, я конечно помнила что дядя Дэниелс был строгим, и любил порядок, но вряд ли он устроит мне там концлагерь, и все же эта мысль меня напрягла. — Твоя мама приготовила некоторые подарки для ее сестры и мужа, будь добра передай им как мы рады их помощи. Еще я хочу чтобы ты уяснила одну вещь — здесь, я мог помочь с твоими...хм...назовем их шалостями, и делал все что мог, чтобы тебя не посадили, а твое дело оставалось более менее чистым. Но то что уже есть в твоем деле, может стать для тебя фатальным — любое отступление от закона будет грозить тебе в Пенсаколе тюрьмой или исправительной колонией. Ты меня понимаешь?

Я сжала зубы и кивнула, хотя мне хотелось послать его куда подальше, ведь мы оба понимали, для кого он старался, когда подчищал мое дело в участке. И все же его слова достигли моего сознания, теперь мне вовсе не хотелось сидеть, и когда я думала о тюрьме, вспоминалось восково-бледное и все же странно красивое лицо Адама, и самого Адама заточенного в его тело, как в тюрьму. К тому же, чтобы отец не говорил про ломку и наркоту, при одной мысли об этом все внутренности сжимались, словно собирались вывернуться и уйти куда подальше от меня. Я даже на спиртное смотреть не могла, только курить. Мейс говорила это последствия детоксикации, и я очень надеялась, что такое состояние будет у меня надолго.

— И я тебя очень прошу, окончи чертову школу, и поступи потом на какие-нибудь курсы для вступления в колледж...будь хорошей девочкой и не расстраивай своих родителей.

Я бы рассмеялась, если б не злость, которая сжала горло, не хуже тисков. Уже и забыла, какой может быть ярость, чтобы аж задыхаться от нее. Мне удалось кое-как выдавить из себя краткое "хорошо" и я уже собиралась уйти, но отец все же добавил нечто удивившее меня.

— Валери, не напортачь. Это твоя жизнь, и может быть что твой последний шанс воспользоваться этой жизнью.

На короткий миг, в усталых глазах отца я прочитала извинение, но это длилось недолго. Оно быстро исчезло, и уступило место его повседневной вечерней бодрости, которая потом вела его ночью из дому искать себе компаньонку. Я не стал дожидаться его, и быстренько выскользнула из кабинета на кухню. Общество матери всегда было лучше, чем его — она почти все время молчала, вела себя тихо, и не поучала меня, а тем более ни о чем не напоминала. Иногда я просто ненавидела отца, потому что мне казалось, что его влияние на маму отдалило нас с ней. Их тоска за братом была бы для меня не такой болезненной, если бы хоть кто-нибудь из них был со мной.

Но стоило мне зайти на кухню, как мама несмело улыбнулась, и продолжила заниматься едой на плите. Словно мышь, она двигалась по кухне, ее глаза были открыты, уши могли слышать, но она будто бы и не замечала меня. Я стала раскладывать посуду в столовой, выдержанной в каком-то французском стиле, с завитками и кольцами на мебели, позолоченными ножками и бархатной обивкой. На столе тяжелые канделябры, в которых мы никогда не зажигали свечки, а на окнах слишком кричащие шторы, все из того же бархата, словно в оперном театре — одерни штору, а за ней увидишь актеров. Одним словом это была жестокая пародия на рококо, и стыдно было понимать, что за такое фуфло мы заплатили декоратору огромные деньги. Я была рада что когда-то не позволила этому шарлатану добраться до моей комнаты, в жутких снах я себе представляла, какой бы она выглядела — ярко-розовой, с фиолетовыми парчовыми шторами, а над кроватью балдахин. А все остальное было бы декорировано золотом, даже унитаз — все-таки как хорошо, что он не добрался до моей комнаты.

Ужин прошел как-то странно миролюбиво. Родители даже переговаривались между собой, изредка втягивая меня в разговоры, но я отделывалась одним-двумя словами, и им этого было вполне достаточно. И мне казалось, что все в порядке, но действительно хорошо я почувствовал себя, когда оказалась в своей комнате и захлопнула дверь, а передо мной высились удавы, съевшие слона — мой багаж. Это напомнило мне, что завтра я отсюда уеду, и все что будет мне напоминать о родителях и аварии, только гипс. Но и его уже очень скоро снимут.

Глава 5. Строевая подготовка

Я шла по мосту. В никуда. Точнее, путь уже давно был задан, просто двадцатиметровый слой тумана создавал впечатление, что какой-то неизвестный, колдун, маг ли, (кто там еще имеется в наличии?), пошаманил, хлопнул в ладоши и дунул песочком мне в лицо, пока я спала...Чтобы больше не просыпалась, ведьма!

Анна Лагунова-Юннис

— Флорида — почти как отдельная страна, столько здесь контрастов и колорита, — процитировала Мейс из путеводителя, я насмешливо скривилась, и вторила ей:

— Если здесь не наливают спиртное всем кому нет 21, я возвращаюсь домой.

— Ха-ха, как смешно, просто сейчас живот надорву.

Я рассмеялась ее реакции, и подумала, как это приятно растягивать задеревеневшие мышцы, отвечающие за улыбку.

За рулем была Мейс и мне ничего не оставалось, как смотреть в окно и напрягать ее, это было намного интереснее, чем глазеть на другие машины, семейки что остановились у обочины чтобы перекусить и собак которые резвились возле них. Постепенно Техас уступал место другим городкам и природа менялась. Сначала неуловимо, казалось все та же природа — желтая пыль и ярко-синее небо. Но потом начала появляться зелень, новые виды деревьев и травы, даже цветы где негде на полях. Сначала мы проехали Луизиану, потом кажется была Алабама, хотя нет — Миссисипи, а потом Алабама, и на утро следующего дня мы наконец-то были в штате Флорида. Но чтобы достаться до Пенсаколы, нам необходимо было проехать весь штат.

Ставало жарче, и воздух был влажным. Из дому мы выехали в джинсах и рубашках, а поверх них куртки. Но во Флориде пришлось все это сменить на шорты и майки, которые от влаги и духоты машины липли к телу. Откинув спинку сидения, я выставила ноги в сандалиях в окно, но недостаточно далеко, чтобы их оторвало какой-нибудь машиной. И все же Мейс из-за этого недовольно зыркала в мою сторону. Она включила музыку, но не слишком громко, а так ненавязчиво, просто чтобы не было тишины, которая словно звенела от жары. Весна здесь была явно жарче, чем у нас.

— Скажи Мейс, что с тобой случилось в те полгода? — я уже давно хотел ее спросить, но не могла осмелиться, ведь у Мейс было право скрывать свое прошлое, каким бы оно ни было. Особенно если оно было не слишком веселым. И я была уверена что Мейс не ответит, но ее голубые глаза лишь на миг глянули на меня, и она повела плечом, словно это пустячный вопрос.

— Да ничего хорошего. Я влюбилась в некого мужчину. — лицо ее напряглось, глаза стали туманными, и хоть она следила за дорогой, в этот момент ее сознание перенеслось во времени и пространстве. Я с любопытством следила за этим моментом. Возможно слишком внимательно и с большим интересом чем следовало подруге, и все же следила. Тишина между нами на некоторое время позволила радио развлекать мои мысли.

— Он был женат, понимаешь? Дети, собака, хомяк и два кота, а еще красивая жена, как с картинки, и все же между нами что-то возникло. Он был партнером отца по бизнесу и часто приезжал к нам домой, и как-то однажды все произошло...то что произошло для него не называлось любовью, но таковой казалось мне. Я летала в придуманных облаках счастья, мы виделись каждый день. Он как собачонка убегал от своей семьи и лгал им всем, а мне было все равно. Все-таки это была моя первая любовь, и я наивно думала о том, ну и пусть у него семья, ведь мы любим друг друга. Мой первый мужчина...мой первый обманщик.