— Нет, не пленного!!! — Пленный — это солдат вражеской армии, в форме этой армии воюющий против солдат нашей армии по правилам и законам войны, в ходе боев попавший в плен и подпадающий под законы обращения с военнопленными. А не тварь в человеческом обличье, пытающая, насилующая и убивающая беззащитное мирное население! Я вообще сомневаюсь, что такое существо можно считать человеком! Поэтому — пленных здесь нет, а как относиться к этой твари в человеческом облике и что ней делать мы сейчас решим.

Последние фразы Хацкилевича как раз услышал захваченный диверсант, которому после этого почему-то резко поплохело, а в глазах, по мере приближения генерал-майора, стал проявляться страх. Хацкилевич, подойдя к диверсанту, демонстративно медленно осмотрел его с головы до ног, затем также демонстративно обвел взглядом поляну, заваленную изуродованными трупами, а потом упер свой взгляд в его глаза. И вот так, глядя прямо в глаза диверсанта, медленно и как бы раздумывающе обратился к стоящему неподалеку Титову.

— Товарищ дивизионный комиссар! — Мне кажется, при проведении допроса этого, гм... существа, Вы и Ваши подчиненные проявили явно излишний гуманизм, неуместный и недопустимый в данной ситуации. На недопустимость такого излишне гуманного обращения с этим позором человеческого рода совершенно определенным образом указывают вот эти тела, сваленные вповалку на поляне, а также следы жестоких пыток и издевательств на этих телах. Они, все эти представители "высшей расы" и их прихлебатели навроде таких вот, как этот националистический ублюдок, называют всех нас, советских людей, безбожниками, а себя, наоборот, причисляют к поборникам божественной идеи и христианских канонов. Но ведь сказано в одном из этих христианских канонов примерно так: "Какой мерой меряете, такой и вам отмерено будет". Так вот, смотрю я на эти растерзанные тела, и думаю — какой же мерой отмерить этим тварям, что учинили такое?!

Хацкилевич медленно и размеренно говорил, а сам продолжал смотреть в глаза диверсанта, и видел, как страх в них сменяется паникой, а затем ужасом. И на последних словах генерала тот забился в истерике, упал на колени и громко заверещал, что он лично не принимал участия в пытках и издевательствах — это все они, его подчиненные, а он сам нет, и вообще он искренне готов сотрудничать, и все-все расскажет добровольно, а также что он ценный источник сведений и еще много-много раз пригодится товарищу генералу...

Хацкилевич с омерзением отстранился от извивающегося на коленях у его сапог "арийского сверхчеловека", кивком указал Титову, чтобы тот заканчивал допрос, а сам, сгорбившись, пошел обратно в машину. Он чувствовал себя очень виноватым перед всеми этими погибшими в муках людьми. Виноватым в том, что, будучи военным и командиром высокого уровня, не смог достойно встретить врага и уничтожить его, если уж не на чужой территории, так хотя бы на границе или в приграничье, в результате чего мирное гражданское население побежало в тыл и попало в лапы таким вот тварям-диверсантам. Таким, сгорбившимся и опечаленным, и застал его через 20 минут Титов, бодрым шагом примчавшийся доложить результаты допроса полностью пересмотревшего свои взгляды на вопросы сотрудничества вражеского диверсанта.

— Ну, что можно сказать, товарищ генерал-майор. Немцы, конечно фашисты и нам враги, но в сообразительности и умении немецких военных использовать обстоятельства в своих целях им не откажешь. Те трупы на поляне, то есть уничтожение под видом патруля НКВД малочисленных групп наших военных и гражданских — это была не основная задача диверсионной группы. Этим подонки занимались, так сказать, в свободное время и, как говорится, "для души". Кстати, в ходе такой "охоты" диверсанты захватили две полуторки с боеприпасами и всяким военным имуществом, и "эмку", все машины исправны и замаскированы дальше в сторону той поляны, будем уезжать — заберем их с собой.

— Но я отвлекся, прошу прощения, товарищ генерал. — Основной задачей этой диверсионной группы было под видом патруля НКВД выяснять маршруты движения, а также места остановок и стоянок армейских колонн, проходящих через перекресток, а потом наводить на эти колонны свою бомбардировочную и штурмовую авиацию. Причем действовали хитро, и выбор именно этого перекрестка не случаен. Как я уже говорил, дальше, примерно в полукилометре, начинается большой лесной массив, по которому дорога идет до самого Белостока. Искать в этом лесном массиве дорогу и колонны на ней, чтобы бомбить — затея практически бесполезная. Так они что придумали — колонны, идущие в сторону лесного массива, на этом перекрестке под различными предлогами заворачивали в обход по объездным грунтовкам, а потом наводили туда авиацию. И по результатам, надо признать, эти сволочи преуспели. За неполные трое суток, что диверсионная группа на этом перекрестке обосновалась, они не менее десяти колонн в обе стороны под практически полное уничтожение подставили — им немецкие летчики результаты налетов потом сообщали, для отчетности, с-с-уки.

— Теперь приятные новости. Ввиду малочисленности диверсионной группы обязанности радиста в ней выполнял командир, как наиболее способный к радиоделу. Сотрудничать он, после Вашего монолога на поляне, ну очень сильно готов, прямо рвется. Рация в ходе боя тоже уцелела, они ее в стороне от своей лежки прятали, так что возможны варианты. К примеру, можно при желании как минимум один раз успешно навести немецкую авиацию на что-нибудь очень хорошо защищенное зенитной артиллерией, или вызвать в заранее подготовленное место еще пару диверсионных групп, где их и уничтожить. Можно и еще что-нибудь придумать, но это уже в Белостоке, не спеша.

— Так что, товарищ генерал-майор, берем эту тварь с собой для дальнейшего использования, или оставим тут, на дереве и с поясняющей табличкой на груди?

— Берем, — решил Хацкилевич. — Как говорят умные люди, "с поганой собаки — хоть шерсти клок".

Титов открыл, было, рот, чтобы сообщить своему начальнику и другу, что тот не совсем правильно озвучил известную поговорку про овцу и ее шерсть, но, взглянув во вновь пылающее ненавистью лицо комкора, решил, от греха подальше, не демонстрировать свою эрудицию, а только кивнул и ретировался готовить колонну к дальнейшему движению.

А Хацкилевич, после рассказа дивизионного комиссара об уничтоженных колоннах вновь испытавший приступ ненависти, потом внезапно успокоился и подумал, что лейтенант Иванов, со своими знаниями и опытом будущего, наверняка подскажет несколько эффективных способов использования пленного диверсанта, да и жизнь самого поддонка наверняка поможет сделать яркой и насыщенной неприятными сюрпризами. А потом, неожиданно для себя, облегченно, широко улыбнулся. Сильные эмоции, испытанные им сейчас, как-то смыли с души, уничтожили терзавшую его с момента поражения под Гродно хандру вкупе с некой растерянностью, непониманием ситуации. Исчезли сомнения, неуверенность, на душе стало легко от наступившей определенности и кристальной чистоты мыслей.

Ничего, как говорится, еще не вечер, и немцы, в том числе при личном участии его, комкора Хацкилевича, еще умоются кровью — уж он постарается! И как первый шаг для этого — как можно быстрее в Белосток, собирать войска, ресурсы, и потом из всего этого организовывать оборону вновь создаваемого укрепрайона. А там — война план покажет.

Остаток пути Хацкилевич, вновь обретя оптимизм и отбросив рефлексии, продумывал и набрасывал в блокноте свои первоочередные действия в Белостоке в качестве командующего укрепрайоном. Закончил как раз к моменту въезда в город, где его встретил порученец из штаба 6-го мехкорпуса, от которого получил доклад по текущей ситуации и состоянии дел. Все части и подразделения мехкорпуса, которые, согласно последнему приказу, отступили к Белостоку, сейчас активно пополняют боекомплект, восстанавливают материальную часть и, не обращая внимания на истерическую суету остальных "отступанцев", активно готовятся к оборонительным боям. Отдав порученцу новые приказания по корпусу, генерал-майор в еще более приподнятом настроении направился в штаб 10-й армии.

А потом, перемещаясь по городу к штабу, Хацкилевич вновь потерял свое хорошее настроение, и заодно отчетливо понял, почему лейтенант Иванов вчера так явственно кривился и был явно расстроен, рассказывая об "отступлении" трех армий с Белостокского выступа в его истории. Здесь и сейчас отступления тоже не наблюдалось, как, впрочем, не наблюдалось ни подготовки к наступлению, ни организации обороны.

— Ну, с наступлением все понятно, — мрачно думал генерал-майор, наблюдая из окна ГАЗ-61лихорадочную и бестолковую суету военных на улицах города, их растерянные лица и расхристанный вид, открытые и брошенные нараспашку ворота складов и хранилищ, бестолковые сигналы зацепившихся кое-где бортами грузовиков. — Какое уж сейчас наступление, с таким воинством.

— Обороны здесь тоже не наблюдаю, как не вижу и попыток командования 10-й армии по переводу ее частей и соединений к обороне. А ведь приказ о прекращении отвода войск всех трех армий с Белостокского выступа и переходу к ведению оборонительных боев Павлов разослал еще вчера!

— Но уж отступление то, хотя бы только из города, да еще в условиях отсутствия непосредственного контакта с противником, неужели нельзя было хоть как то организовать!? — Ведь эта истерическая и бестолковая суета без всяких признаков организации, без определения очередности и маршрутов выдвижения, это вовсе не отступление, это самое натуральное паническое бегство!

— Да, полностью прав был вчера лейтенант Иванов, хоть и горько это признавать. Не готова сейчас Красная Армия ни к какой войне — ни к наступательной, ни к оборонительной. И проблема, похоже, именно в командовании — мои-то, вон, — смогли же после поражения под Гродно восстановить в частях порядок и достаточно организованно отступить к Белостоку, сейчас восстанавливают боеспособность. А этим, бестолково мечущимся по городу и вокруг него, похоже, вообще никаких приказаний не доводили.

— Однако же, в этом бестолковом и совершенно неорганизованном отступлении сейчас есть и один положительный момент. А именно — в таком беспорядке и хаосе, который сейчас творится в войсках, возле Белостока и в самом городе скопилось очень много войск, до которых, похоже, высшему командованию нет никакого дела, а сами эти войска пока в пребывают в растерянности, но еще не побежали. Это очень удачно так сложилось, надо срочно порядок наводить и иерархию командования восстанавливать.

С этими мыслями и планами Хацкилевич буквально ворвался в здание штаба 10-й армии. Но торопился он, как оказалось, зря, и мог бы особо не спешить, потому что в штабе его никто не ждал. И никаких действий в рамках выполнения директив по сбору войск и организации рубежей обороны вновь создаваемого укрепрайона, направленных им сюда из Сокулки еще утром, похоже, никто и не собирался выполнять. Штаба и командования армии в Белостоке уже не было, что в большой степени объясняло тот хаос, что создавали сейчас на улицах готовящиеся к отступлению войска. А в здании штаба Хацкилевич застал только с десяток сотрудников опертивного отдела, лихорадочно пакующих штабные документы к вывозу, да пару десятков особистов, обеспечивающих охрану и контроль этого мероприятия.

Он подавил в себе очередной приступ злобы на высшее армейское командование, допустившее хаос и потерю управления войсками, и подумал, что это даже к лучшему — не хватало сейчас меряться с ними званиями да полномочиями. Всех, кого застал в штабе армии, собрал в кучу, уведомил об организации на основе частей 10 армии Белостокского укрепрайона и о принятии командования. Затем особистов, переподчиненных дивизионному комиссару Титову, отправил в город, устранять пораженческие и отступательные тенденции, штабистов засадил за сбор информации по наличным силам и средствам. А сам связался с Павловым, доложил о принятии командования и о том, что обещанные материалы переправит ночью (днем немецкая авиация не даст), и уединился в бывшем кабинете командарма со своим начштаба, которого в пожарном порядке выдернул к его новому месту службы.

— Ну что, полковник, как я погляжу — части и соединения 10-й армии еще здесь, а командования армии уже нет? — Что скажешь?

Начштаба 6-го мехкорпуса полковник Коваль немного виновато посмотрел на Хацкилевича.

— Товарищ генерал, мы как из штаба фронта и от Вас приказы по организации Белостокского укрепрайона получили, так я сразу в штаб 10-й армии кинулся, взаимодействие организовывать. А там никто и не собирался оборону строить — как мне сказали, у меня свои приказы, а у них свои...

— У них свои приказы, значит..., — зло прищурился Хацкилевич. — Ладно, с этим пускай командующий фронтом Павлов разбирается, у нас сейчас другие задачи в приоритете. И в связи с этими задачами ... — Поздравляю тебя, полковник, ты теперь начальник штаба укрепрайона.

— Понимаю, что ни самого укрепрайона, ни его штаба еще нет, и работа тебе предстоит архисложная, все это с нуля, практически на пустом месте организовывать.

— Понимаю, что новые задачи тебе не совсем по профилю и по уровню сложности превосходят все те, что ты планировал как начштаба мехкорпуса, но сейчас такая ситуация, что, кроме как на тебя, мне в этом вопросе положиться не на кого. А ты меня никогда не подводил, и я тебе я доверяю. Так что сдавай дела в штабе корпуса своему заместителю, а сам впрягайся в работу без раскачки — сейчас каждый час дорог.

— Вопросы есть? — Нет? — Отлично, тогда слушай первоочередные задачи.

— Основная наша задача сейчас — организация мощной круговой обороны как можно более широкого радиуса с центром примерно в Белостоке. Почему круговой и почему центр в Белостоке? — Это ты мне потом сам расскажешь, когда ознакомишься с данными по оперативной обстановке на Белостокском выступе и осмыслишь дальнейшие перспективы немецкого наступления. А чтобы тебе лучше думалось...

— Вот что, полковник. Ты прямо сейчас иди в кабинет Титова, он теперь начальник особого отдела укрепрайона, там подпишешь, что положено по режиму секретности в соответствии с твоей новой должностью, и Титов даст тебе ознакомиться с одной очень интересной картой. Где и как мы с Титовым ее добыли — тайна уровня ОГВ, да и не нужно тебе это знание, слишком много от него хлопот в твоей судьбе прибавится. Но сама карта с нанесенной на ней текущей опертивной обстановкой и данными по ее развитию на ближайшее время — точные, можно даже сказать, стопроцентно достоверные. — И учти, что работать с картой ты можешь только в кабинете Титова, при этом дверь на замок, выносить карту из кабинета, как и рассказывать кому-либо о существовании этой карты категорически запрещено — впрочем, о новом уровне твоего допуска к секретности и режимных мероприятиях тебе Титов потом все объяснит. Так вот, ознакомишься с картой, обдумаешь информацию и как можно скорее набросаешь план организации обороны, а к нему перечень необходимых и первоочередных мероприятий. Желательная территория и рубежи обороны — весь Белостокский выступ и его язык в сторону Минска — насколько возможно, по карте сам увидишь.