Утром донесли Верховному, что выжили только те, кто ночевал на станциях. Во всех деревнях бабы потравили людей красавкой и чемерицей, а иных поутру, когда сон самый крепкий, убивали ножом либо спицей в ухо.

Тогда Верховный повелел остановиться на дневку и дождаться пополнений. Доносили, что мятежники могут выставить полную стену щитов, и идти на них с малыми силами Верховный не собирался.

Внезапно Верховный понял: а ведь он хочет вовсе не одоления. Пусть война продолжается. Не обязательно побеждать войско мятежников. Да, иные пятины смотрят на Полуденную и могут отложиться… И что? Горы только в Истинно Полуденной. Рано или поздно бронза у мятежников кончится. Пойдут на поклон, а надо соглашаться не сразу. Надо, чтобы война “и прекратилась и продолжалась”. Хотели выход из Круга Земного? Так боги в мудрости своей даровали его сразу. Смерть чем вам не выход?

Конечно, Уложение Рода воспрещает убивать братьев, а мы и не будем: они сами придут за металлами. Нам только обороняться и останется. И опять же: вечная война означает вечные места для рождений. И пусть правители владеют своими пятинами. Придется сильно думать, чтобы проскользить между всеми ними, стравливать их на потеху, кормить углем и бронзой — словно кидать собакам куски мяса, ха!

По крайней мере, ум не будет жиреть и тупеть в ненужной праздности.

Верховный Правитель задумался, как и о чем говорить с первожрецами, да кого приблизить, кого оттолкнуть… Буковки вам сияющие? Измерен, взвешен, легок? Ничего, вы и той легкости не снесете! Пускай теперь будет иная жизнь: быстрая, горячая, без лишних украшений.

Тут прибежал гонец и выдохнул: войско мятежников развернуто в стену щитов и ждет.

— Сколько их?

— Всеотец, их всего на сотню больше нас.

— Засадный полк прячут, наверное?

— Там негде, всеотец. Они поперек поля стоят, и за ними и в стороны — чисто.

Верховный Правитель посмотрел на ближних. Старший над воинами хмурился. Войско Истинно Полуденной, сорванное с дневки, спешно выстраивало собственную стену, но в бой что-то никто не рвался.

Как вдруг бронзой прозвенел молодой голос:

— Нечего тут стоять! Пойдем на них!

Арк Цевас. Мальчишка, а понимает… Верховный Правитель подтянул уголки губ в змеиной улыбке и повелел дать знак. Загремели над рядами литавры, качнулись большие стяги сотен, и началась Первая Битва, и золотой век на Гиперборее кончился.

— Кончился… И этот не дышит. Гля, ему кирасу проломило до пояса! Это чем? Что за великан смог?

— Ищи, должны быть живые.

— Смотри, какова штука!

— Пакетный арбалет… Остроумно. Интересно, чем его сломали… Так, вы, остолопы. Живо взяли это и поставили перед каравеллой Великого Комтура. И доложите, что я прошу его пожаловать лично.

— А мечи у них вовсе не железные.

— Дай-ка… Ну, ломина… Похоже… Читал у кого-то из древних алхимиков. Это “черная бронза”. Толстые и заточка… Так себе. Зато прочнее и не ржавеют.

— Господин сержант! Смотрите! Я понял, как они шли. Одна фаланга оттуда, а вторая их ждала. Тут столкнулись и резались, пока тех, первых, не отодвинули на север.

— Коней у них нет. Конского говна не видно.

— Зато людей накрошено… Если они между собой так, чего ждать нам?

— Смирно, остолопы. Великий Комтур!

— Вольно. Что нашли?

— Господин комтур… Прежде всего, мы удивлены. Пеласги ничего не писали о междуусобицах на Благословенном Острове. А тут рубка не хуже нашей.

— Но у них вооружение не стальное.

— Зато по части строя ничуть не слабее. В войске у них порядок.

— Порядок? Они мертвых бросили!

— Но все ценное унесли, осталось только поломанное, и то немного. Мечей буквально три штуки, обломки пик, разбитые щиты, да вот пакетный арбалет на тележке. А главное: их куда больше! Здесь только убитых пара тысяч!

Великий Комтур спешился, отстегнул шлем, отдал пажу вместе с поводьями. Осмотрел поле, горы наваленных трупов… Поморщился от запаха.

— Война не будет легкой. Надо искать местных союзников.

— Господин Великий Комтур, мы нашли живого. Он из доспеха вылезть не может!

— Боже святый, какой он здоровенный!

Великий Комтур дождался, пока раненого подтащили ближе и кузнец разжал клещами замятые щеки бронзового шлема. Помотал головой, представив себе силу удара. Бронза мягче стали, но здесь ведь не наковальня: били спехом, наотмашь, не особо целясь…

Великий Комтур припомнил слова арийского языка, добытые через все тех же пеласгов.

— Имя твое, воин, каково?

— Йыл Хуп имя мое. Не видел таких, яко вы суть, никогда. Кто вы?

Великий Комтур усмехнулся:

— Воины Розы и Чистой Сестры.

Видя, как Йыл недоуменно хлопает веками, сказал проще:

— Конкистадоры.

Конкистадоры выстроились к битве на правом крыле мятежного войска. Верховный Правитель никогда не видел закованных в небесный металл повозок и решил: Чистые призвали пеласгов, поманив надеждой на грабеж. Так делали еще до Рушения, когда Гиперборея делилась на малые доли, воевавшие друг с другом… Правда, о закованных возах древние резы ничего не знали.

Но к третьей битве Истинно Полуденная пятина собрала войска втрое против мятежников, так что Правитель особо не расстроился. Чистых прижали к морю, но те не торопились бежать на своих лодьях-кораблях… Что ж: скинем в соленые волны. Не получилось разделить Круг Земной на Правду и Кривду — ничего, мятеж не последний. Крайний, как принято говорить по обычаю Чистых. Наверняка их сегодня не всех передавят, разбрелись, поди, по земнокругу, он большой… Сказительницу бы поймать, говорят, выросла в красавицу. Бабье дело — рожать, а не бунтовать земли…

Взмах булавы — стена щитов тронулась. Над головами полетели тучи стрел; бунтовщики отвечали редко: им недоставало и наконечников, и ровных клееных древков. О доспехи бестолково щепились камышовые стебли. Редко-редко стрела проходила в щель доспеха, и совсем уж считанным воям не свезло поймать смерть в глазницу.

Стена щитов дошла до врага и начала уверенно, медленно, гнать сволоту в соленые волны. На левой руке, однако, насмерть стояли окованные возы: их не удавалось опрокинуть, если даже сорок или больше копий упиралось разом в блестящий бок. Возы шатались, враги с них отбивались, вставала пыль…

Верховный Правитель не успел заметить, откуда вылетела конница!

Никогда в Круге Земном не воевали конно, и как противустать рыцарскому тарану, не знали. Только что Верные били Чистых в плечи и за щеки — но вот разлетелись щиты на правом крыле, и войско пошло таять, растворяться в бешеной ярости Чистых, словно масло в кипятке!

“Об этом ли мечтал, когда хотел жить быстро?” — Верховный велел собирать ближних и уходить, но прежде подозвал к себе Арка. Молодой сотник быстро продвинулся до Старшего личной стражи; ему-то Верховный бросил:

— Задержи их.

Влез в носилки и велел погонять быков поскорее.

Арк Цевас выстроил свою сотню клином и легко вспорол мешанину одиночек. Верных втаскивали в строй, Чистых добивали; так Арк прошел почти до окованных металлом возов, как увидел в рядах врага знакомое лицо.

— Йыл, пес вонючий!

Йыл Хуп, ставший за прошедшее время словно бы выше ростом, всмотрелся. Повернулся: как ходячая застава. Союзники в железных латах мельтешили вокруг него мышами вокруг крысы.

— За что вышел, Арк? За красную ленточку, за сладкую меточку?

— За Родину, за старину! Пусть все будет по старине, чем плохо?

Арк провернул в руке бронзовую палицу.

— Худший из нас троих лучше любого пеласга или грязного дикаря. Почто ся спутал с ними?

Йыл оскалился и сдвинул шлем на затылок, чтобы лучше видеть вокруг.

— Вечной стариной не проживешь. За будущих детей!

Арк ударил палицей впрямь. Йыл увернулся и рубанул копешем под колено; Арк отскочил, высоко поднимая ноги. Стал на руку погибшего, качнулся — тут Йыл вложил ему копешем по плечу. Смял бронзу, смял стеганку, свалил Арка под ноги рыцарям, но те не осмелились вмешаться в битву предводителей, так что Арк, невзирая на боль, восстал и оглушил Чистого палицей в грудь — Йыл отлетел и накрылся собственным шлемом.

Из круга зевак выступил Йин Дерс. Подхватил Арка и вскрыл ему горло обсидиановым ножом. Сделал еще два шага и, прежде чем рыцари спохватились, так же добил Хупа. Сломал обсидиан в пальцах.

— А без разорения страны вы никак не могли ся урядить?

Глядя, как опомнившиеся рыцари и сержанты наскакивают на исполина-гиперборейца, на пузыри крови по неистово сверкающей бронзе, Великий Комтур сплюнул:

— В собачью свадьбу влезли! Армии Правителя и областей — особенно приморских! — заранее собраны. Люди с обеих сторон готовы к бою. Ничего похожего на сонное царство, о чем писали Платон и этот, как его… Ференик.

Оруженосец сплюнул тоже:

— Да все эти акайваши под хвост прутся! Верить им? Ихний Аристотель писал, что у мухи восемь ног, хотя любой сочтет: шесть!

Великий Комтур покосился — смех мигом стих.

— Мне не нравится, — Великий Комтур переложил поводья. — Выглядит… Все тут выглядит, как если бы их кто-то предупредил.

— Предупредил… Я понял!

Йод Олом оттолкнул руки девушки, сам затянул полотно на ране. Поднялся и жадно посмотрел под утес, куда конкистадоры стаскивали трупы Верных. Повернулся и глянул вниз, под обрыв, где в кипящей воде мелькали треугольные плавники.

— Я молил бога о вразумлении, но не так же!

Хенка вздрогнула, выронив чистые перевязки.

— Бог? В смысле?

— В коромысле! Братство знало, что могут приплыть из-за моря. Молили богов о помощи… Боги ответили!

Жрец поднялся на здоровую ногу, встал, заслонил свет. Отсюда, с верхушки утеса, он видел: битва выиграна, но Чистых выжило чуть ли не меньше конкистадоров. Еще одна такая победа, и кто станет править?

— Боги не сделали все ладом-рядом… Нет! Сломали Круг Земной, а из нас — бойцов-молодцов. Хотяша и нехотяша, за бразды и под стяг! Всего-то цены: одна девчонка с хорошо подвешенным языком!

Хенка прижала к вискам ладони. Олом сделал три шага, качнулся на кромке. Крикнул:

— Суки, я же не посмертно просил!

Несколько ударов сердца Хенка думала: он полетит вверх, но просто не успела попросить чуда. Поняла вдруг, сразу — что чувствовали ее родители, когда узнали об Аокигахаре! — и от стыда, боли, жалости согнулась ударенной в живот. Неужели проклятый недосинигами создал вокруг нее дикий гайдзинский мир чтобы она осознала в себе вот это?

В следующий миг ее охватила ярость. Мгновенно выпрямившись, Хенка сломала в пальцах шутовскую волшебную палочку, глянула в небо и выплеснула:

— Ебаные в рот бессмертные боги! Вы наделили меня способностью исполнять чужие желания!!! Теперь я требую: исполните мое желание!!! Слышите, твари! Требую! Требую!

Прямо перед Хенкой появилась дверь. Обычная белая дверь, даже видно, что красили кисточкой: потеки. Дверь открылась.

— И вовсе незачем так орать, — буркнул тот самый бог-мужчина. — Я и в первый раз прекрасно слышал.

Отряхнув костюм-тройку, он легко перекинул заплаканную Сказительницу через плечо, развернулся и перешагнул порог.

Дверь закрылась.

Дверь закрылась за четвертым недосинигами, оделившим каждого чаем.

Хенка сидела между жрицей и белобрысой язвой, а напротив пил чай мужчина в костюме-тройке. Хенка тоже пила чай, закусывала чудесными конфетами, и все пыталась припомнить, как шла несколько недель по Шляху, какие веселые и смешные повести рассказывала, и все виделось ей новым, чудесным и ласковым — но вспоминала лишь битвы да истертые в пыль дороги…