Магиня для эмиссара

— Ничего себе! И часто так?

— Ну, не скучаю, — улыбнулась я. А что еще тут скажешь?

— Сита, сегодня был трудный день. Давай ты приляжешь отдохнуть?

В принципе, я была не против. И все было бы совсем отлично, если бы, выходя из моей комнаты, он не бросил через плечо:

— Ты так мило покраснела, говоря о том, что у нас было...

Я возмущенно фыркнула ему в спину.

Вообще, мне было не до странностей поведения названного мужа — я начала обратный отсчет. По моим прикидкам ходить с животом мне осталось примерно неделю. Я прислушивалась к ощущениям внутри... и боялась. Как могла, скрывала это. Но Рейн — и тут я уже смирилась — видел меня насквозь. Он даже попробовал завести разговор на тему родов и моих страхов, но я обсуждать данный предмет отказалась наотрез. Захлопнулась, как устрица. Он покачал головой и отстал.

А потом я поймала мужа на том, что тот листает медицинский справочник.

Произошло все так. С кухни раздался грохот, вопль Бетани, потом собачий лай, и Рейн кинулся туда, уронив на пол книгу, которую обычно уносил с собой. Как выяснилось, ничего страшного не случилось, просто Хват с Рвачом поучаствовали, как могли, в приготовлении отбивных. Но я, не прикасаясь к книге, взглянула на обложку. "Акушерство и родовспоможение". Удивилась. Зачем ему это? Беспокоится, что ли? Или интересуется прежде незнакомой стороной жизни, а я выступаю в качестве наглядного пособия?

Раз в неделю заглядывал доктор Ильери. Слушал сердцебиение малышки, советовал есть рыбу и фрукты. А еще, погрозив мне пальцем, заявил, что сидение в четырех стенах ньерам в тягости не на пользу. Нужно обязательно бывать на свежем воздухе, гулять хоть немного, ходить... Иначе и нервы шалить начнут, и к застою крови привести может.

Мне идея не понравилась сразу. Дома я чувствовала себя в безопасности, а вот на улице — нет. Попадись я на глаза Андреасу или тем, кто следит за делами Холта — и что будет? Мне не отбиться, не убежать... Так что я отказалась наотрез, сказав, что неделя погоды не сделает.

Рейн покачал головой.

И все же он меня выманил из дома.

В самом начале августа Тариста ежегодно отмечала национальный праздник — День Корабля. Праздновали с размахом — в порту устраивались состязания гребцов, корабли украшались флагами, в городе шли гуляния, а под вечер над морем устраивался салют. Останься я дома, и могла бы видеть из своего окна только зарево фейерверка над заливом.

Сознание, что скоро нам уезжать из Салерано, и если не посмотрю этот праздник сейчас, не увижу еще долго, а, может, и никогда, меня и подвело.

Любопытство погубило кошку. И не её одну.

Далеко решили не ходить — только до ратуши, откуда начинался зеленый бульвар с видом на залив. Договорились, что посмотрим на украшенные флагами и огнями корабли в гавани и салют — а потом тихонько пойдем домой. Собак не взяли — в праздничной толпе, где каждый третий был неадекватен и под градусом, псы сошли бы с ума. Или свели с ума нас. Или так и эдак.

Я надела купленный мне мужем легкий голубой плащ расширяющегося от плеч кроя. В таком наряде, да еще с широкой юбкой, я смотрелась просто очень-очень солидной ньерой, и не более того. Щадящий самолюбие фасон, ага.

Холт, как обычно, был в темном. Лето — не лето, праздник — не праздник — а вечно он выглядит как собственная тень. По контрасту с обожавшим выставлять себя напоказ и гордившимся своей внешностью Андреасом смотрелось забавно.

Из дома вышли, когда небо на западе только-только перекрасилось из дневного голубого в золотистый закатный. А вернуться мы собирались с началом сумерек, до темноты.

Я оперлась на руку мужа, и мы не спеша тронулись по улице в направлении к ратуше. Если честно, я была рада прогулке. Ничего, скоро рожу и кааак загуляю!

На ратушной площади толпился празднично одетый народ. У помоста, где бесплатно разливали красное вино из бочек, творилось что-то несусветное. С другого конца площади, от балаганного шатра доносились взрывы хохота. Я любила кукольный театр и не отказалась бы посмотреть, как мельникова дочка обдурила короля, приехав к нему в гости в рыбачьей сети на козле верхом. Не важно, что наяву представить себе такое было затруднительно — в сказке это смотрелось очень и очень забавно.

Пока пробирались туда, рассказала Рейну, как читала на стене ратуши объявления о приеме на работу. Со своими комментариями. Тот фыркнул, улыбнулся.

— Твоё показалось мне самым безобидным. — Покосилась на него и добавила: — А зря!

Он снова фыркнул.

Увы, на мельникову дочку поглядеть не удалось — в кукольном театре шла пьеса про трех купцов, решивших снарядить один общий корабль. И о том, какая неразбериха из этого вышло... Особенно меня позабавила бочкообразная кукла с рыжей бородой торчком, отвечавшая на абсолютно любую реплику собеседников вопросом: "А сколько это даст прибыли?" Хохочущая толпа скандировала хором вместе с жадным купцом.

— Пошли, скоро начнется салют, — Рейн потянул меня из толпы прочь, проталкиваясь вперед. — Зря мы сюда влезли...

Я двинулась следом, крутя головой. Странно, поначалу вокруг было много женщин, а сейчас вокруг стояли одни мужики. Ускорила, спеша за мужем, шаг. И не успела среагировать. Просто, продолжая смеяться, совсем-совсем не была готова к тому, что случится. Меня сильно толкнули в спину, а потом что-то ударило по голове. Чувствуя, как подгибаются ноги и темнеет в глазах, попыталась крикнуть, предупредить Холта — но не успела. Мелькнула, опускаясь на голову мужа, волосатая ручища с зажатой в кулаке свайкой, а потом все исчезло. Последним, что почувствовала, были подхватившие меня неласковые руки.

Глава 6

У некоторых мужчин женщины счастливые.

У остальных они сильные.

— Что делать с бабой? Она, оказывается, на сносях.

— Свяжи покрепче!

— Руки за спиной я ей скрутил. Кляп в рот запихнул. А ноги тоже? Если связать — ей совсем плохо будет. Давай, просто веревку к кольцу в стене прицеплю — пусть сидит — куда она денется до утра?

— Чего паришься, жалеешь? Все равно ей рыб кормить. Она только и нужна, чтобы этому хмырю язык развязать.

— Сэд, хочешь, сам ей ноги связывай. Говорю — к стене я ее привязал.

— Ноешь, и ноешь... — бас говорящего звучал недовольно. — Ладно, мужика связали, дверь кашалоту не вышибить — пошли праздновать. А утром вернется хозяин — пусть сам разбирается. Мы свое дело сделали.

Хлопнула закрывшаяся дверь.

Я терпела боль в вывернутых плечах и молчала. Моя главная драгоценность — живот — я чувствовала это — цел, на месте. А все остальное — ерунда. Сейчас я предупреждена и не оплошаю — главное не спешить. Только темно так, что хоть глаз выколи... Вот бы знать — где Рейн? Если сказали, что я нужна, чтобы развязать ему язык, значит, жив. Но где? Пожевала запихнутую в рот тряпку — даже голоса не подать! Может, он тут в другом углу и валяется. Тоже с заткнутым ртом. Дрыгнула ногой — ага, хоть нога свободна... заерзала на заду, устраиваясь поудобнее.

Прислушалась. После того, как захлопнулась дверь, стало совсем тихо. Попробовала стукнуть пяткой по полу. Камень? Наверное, погреб. В пещере двери б не было. Во всяком случае, я пещер с дверями и ровным полом не встречала.

Пока размышляла, пыталась жевать кляп.

На крайний случай оставался выход, о котором думать не хотелось. Но он был. Если не смогу ничего сделать за ночь, утром меня поведут к "хозяину" и начнут мучить на глазах у Рейна. А чтоб орала громче — вынут кляп. Того, что я — маг, они не знают. Иначе б убили сразу. А так, как только увижу Рейна, их убью я. Жаль, конечно, что девятимесячные старания дать дочке магию пойдут прахом — но я сделаю всё, чтобы она осталась жива. Мы остались живы. Всё. Что бы это "всё" ни значило.

В темноте раздался шум. Рейн? Попробовала замычать. Ничего не вышло, только чуть не задохнулась. Замерев, стала слушать.

В дальней от двери стороне кто-то, тяжело дыша, возился. Заморгала, вглядываясь. Бессмысленно — не вижу, всё черно.

Возня продолжалась. Что-то стукнуло раз, потом другой. Показалось, что что-то перекатилось. Потом все затихло. И, наконец, когда я уже чувствовала, что схожу с ума от ожидания и неведения, знакомый голос прохрипел:

— Сита, ты жива?

Я выразительно замычала и стукнула трижды пяткой по полу. Надеюсь, примет за "да".

— Пришлось повозиться, пока просунул ноги в связанные сзади руки. Давно я такого не делал. Потом вынул кляп. Сейчас приползу к тебе, жди.

Жду.

Я так и не смогла разглядеть его в кромешной темноте. Иногда по его просьбе стучала пяткой по полу, чтобы дать направление. А потом почувствовала, как голова Рейна боднула меня в бок.

— Сейчас попробую сесть. Или ты наклонись... выну пальцами твой кляп.

Успех операции увенчался моим облегченным: "Тьфу!"

— Где мы, знаешь?

— Нет. Дверь тут. Похоже на погреб. А ушли до утра. Я привязана за руки к стене. Зато ноги свободны.

— Очень актуально, — в голосе мужа послышалась невеселая усмешка. — Надо освободить мне руки.

— Как?

— Можно попробовать перегрызть веревку на запястьях. Попытаешься? Сам попробовал — очень неудобно. Хотя... Ну-ка, Сита, сейчас я подсуну тебе шею. Твоя задача — отодрать зубами угол воротника рубахи. Он пришит некрепко. Мне самому не сделать.

— Зачем?

— Там в шве узенькая пилка. Гибкая. Вроде как для лобзика. Надо достать. Сможешь?

Чтобы сохранить магию в своем ребенке? Смогу.

Пыхтя и сопя, придвинулись друг к дружке. Он старался не наваливаться мне на живот. Я пыталась дотянуться до его шеи. Длинные волосы, лезущие куда не надо — в основном в рот и в нос — счастья не добавляли. От него пахло кровью. Похоже, опять голову разбили...

Наконец мне удалось ухватить зубами угол воротника. Потянула. Рубаха поползла следом...

— Сейчас. Я могу придержать лацкан руками, а ты дергай воротник...

Хорошо иметь выбор. Вообще, выбор — главное в жизни. Будешь несчастной в запертом дворце и счастливой в хижине, если распахнута дверь. И неважно, что лучшее — вот как сейчас — это не всегда хорошее. Главное — свобода выбора!

У меня было целых три возможности. Мусолить и грызть пахнущую смолой веревку — наверняка она не очень толстая — на толстой неудобно узлы вязать. Воспользоваться магией — зажечь свет и рассечь путы воздушным лезвием. И, наконец, делать то, что я делала — терзать воротник, уткнувшись носом в его шею. Он, зажав руками лацкан, натягивал ткань рубашки.

Пришито и в самом деле было на живую нитку. Раздался треск, ткань или шов — не разобрать — поехали.

— Сита, теперь аккуратнее. Постарайся нащупать и прихватить зубами конец пилочки. Как найдешь — тяни.

Ага. Тяните пилы зубами! Звучит-то как! Но после этой ночи, если выберемся без потерь, я тоже назашиваю во все платья чего-нибудь актуально-полезного.

— Нащупала, — сообщила я ему прямо в ухо. — Говори сейчас, что делать дальше.

Ясно, с пилой в зубах, если чего не поймешь, уже не переспросишь.

— Вытяни. Она небольшая, чуть длиннее ладони. Потом сядь прямо. Держи крепко — если упадет, на полу нам ее не найти. И не дергайся, а то выколешь мне глаз. Я наклонюсь к тебе, зажму зубами второй конец. А потом перепилю веревку на запястьях. Все поняла?

А то! Ясно главное — мне не надо жевать колючую пеньку или использовать магию.

— Поняла. Делаю, жди. Как буду готова, помычу.

Вышло не сразу. Главное, ухватить надо было крепко и надежно, а полуоторванный ворот и волосы мешали. Рейн наклонил голову, пытаясь облегчить мне жизнь.

У меня есть выбор! — напомнила я себе, дергая зубами застрявшую в воротнике пилку. Сразу полегчало.

Вытянув, выпрямилась и замычала. Мол, готова. И замерла. А то действительно в темноте мужу пилой глаз выколешь!

Он возился жутко долго. Да еще все время стукал ребрами ладони мне по носу. Я сопела и терпела, удерживая свой конец. Веревка пахла смолой — хорошо, что зубами эту гадость грызть не пришлось.

— Вот так! — Рейн напряг руки, и я услышала треск лопнувшей веревки.— Сейчас, подержи пилку еще немножко. Разомну кисти, возьму ее, освобожу себе ноги и тебе руки. Ты как, сильно пострадала?

— Вроде цела... — отозвалась я. Скорее бы он мне руки развязал — плечи болят так, что завыть хочется

— Всё, я свободен. Отклонись, насколько можешь, от стенки, — я почувствовала его ладонь на плече, потом она скользнула за спину.

Но с пилкой — это он молодец! Интересно, это все сюрпризы? Или у него еще есть что-то, например, отмычка в ширинке? Помотала головой — видно, сильно меня приложили, если приходят такие дурацкие мысли...

Его руки делали что-то у меня за спиной. Дернули. Потом стало чуть свободнее.

— От крюка отцепил. Развернись немного, перепилю веревку.

Я заерзала, отползая от стены. И тут почувствовала это. По ногам хлынуло что-то горячее. Много. Владыка Рианнес, это что — воды? Моя дочь решила, что ей пора родиться? Ох, как же не вовремя... Но разве всё не должно начинаться с постепенно усиливающихся схваток? А если только отошли воды, а схваток нет, у меня есть всего три или четыре часа, чтобы начать рожать. Дальше все может обернуться худо...

— Сита? — почувствовал, как я напряглась и закаменела, Рейн.

— Лопнул околоплодный пузырь, — сообщила ему мертвым голосом.

Он выругался, звуки возни за моей спиной стали интенсивнее.

А я сидела и прислушивалась к происходящему внутри. Вот поясницу сильно прихватило. Это хорошо? Ага, и живот болезненно напрягся... Только руки за спиной очень мешают, неудобно. Уф, отпустило...

— Сейчас развяжу тебя. Больно?

— Нет.

— Лгунья. Потерпи, еще чуть-чуть...

Пока он пилил веревку, стараясь не поцарапать мне руки, скрутило еще раз. Сильно. Я стискивала зубы — да, да, ночь выдалась такая, для зубов тяжелая! — и радовалась. Потому что у меня возник план. До утра далеко, очень далеко. А я молодая, здоровая, сильная. Пусть мне теперь не сбежать, но, если успею родить, то встречу утро магиней с ребенком на руках.

У меня снова есть выбор!

Рейн обыскал подвал. Пусто. Точнее, нашлась одна большая бочка в дальнем конце. По стуку полная. Интересно, что в ней? И дверь в противоположном. Окон нет. Ничего нет. Есть скрежещущая зубами я на полу.

Он присел рядом, нашарил мою руку.

— Дыши. Расслабься, не пытайся напрягаться. Можешь лечь на левый бок, если так удобнее. Давай вот, мой камзол тебе под голову... И не бойся.

Потом муж сидел рядом, считая время между схватками и заговаривая мне зубы какой-то абсолютной чушью тех времен, когда он учился вместе с правящим монархом в элитном военном училище. Я не запомнила ни слова. Затем было что-то про забавные обычаи островов Физанты, где Рейн тоже успел побывать. К этому моменту я успела полежать на боку калачиком, постоять на четвереньках, а теперь полусидела — полулежала, упираясь плечами в стену, а ступнями полусогнутых ног в мужа, и скручивало меня уже каждые две минуты. Рейн протянул мне руки, и я вцепилась в его запястья так, что наверняка завтра синяки будут. Что происходило внизу, под юбкой, было в прямом и переносном смысле покрыто мраком. Долго ли это длилось — не знаю, я потеряла счет времени, все силы уходили на то, чтобы дышать и не орать. Ведь если кто сюда и придет на шум — то точно не помощь...