Король-под-Горою

— И этого ты знать не хочешь, я уверен.

Не угадала.

Безумие все не отпускало его: плясало в его глазах и хохоте, отзывалось в его голосе свистом зимней вьюги и завыванием голодных волков, скользило в каждом жесте, каждом движении.

Тиура вновь встретилась взглядом с хульдманом и, глядя в зеленые глаза, в которых таяли и разбегались вспышки и спирали созвездий, горько обронила:

— Мне очень жаль, Король-под-Горою.

Он вздрогнул, застыл неподвижной сломанной детской игрушкой — лишь глаза все метались по лицу собеседницы, словно он и сам был не в силах остановить этот бег — а она, чувствуя, как в глубине души закручивается тугой спиралью странная, тягучая волна печали, продолжила все тем же сухим, ломким голосом:

— Мне очень жаль, что рядом с тобой нет никого, кто способен разделить твою боль.

Она долго собиралась с мыслями, прежде чем снова заговорить.

- Мой отец... Не совершал ничего, за что его можно ненавидеть, мой король.

Привязанный к алтарю искривил губы в злой усмешке:

- Ненависть еще нужно заслужить, дочь предателя. Я его всего лишь презираю.

За полгода до этого

Тиура так до конца и не разобралась в своих снах. Зеркала ей виделись столь же часто, а пещера почти что и не снилась. Впрочем, и Летний Король тоже. Тот странный разговор у медного дерева оборвался ничем: девушка проснулась в своей комнате... И даже не помнила, как она здесь оказалась.

Все, что осталось в памяти — крики фаворитки, кривая усмешка Кормака, да странная, змеящаяся по стенам трещина. А вот как и когда Тиура добралась после этого к себе — так и осталось для нее тайной.

Может, она опять сознание потеряла? Но кто тогда ей помог? Не будешь же бродить по всем холмам и спрашивать каждого встречного хульдмана: "Прости, светлый господин, не ты меня до моих покоев донес?".

Конечно, вероятней всего, на выручку пришел Арлен, вернувшийся после того, как проводил Лавену, дочь Шайлих, но подменыша сыскать, чтоб поблагодарить, было просто невозможно.

Пропустив Бельтайн, Тиура твердо решила хотя бы Праздник Летнего Солнцестояния встретить. Вырваться хотя бы ненадолго из холмов, пройтись по ночному лугу, посмотреть, как разгораются костры, полной грудью вдохнуть теплый летний воздух.

А потому, рассчитав, когда в подлунном мире наступит ночь на Литу, девушка тайком направилась к конюшням.

Таинственно поблескивали стекла разноцветных мозаик, невесть откуда дующий ветерок перебирал тяжелые драпри, где-то высоко, у самого потолка перекликались невидимые птицы — Тиуре даже на миг показалось, что она услышала пение соловья...

Пробраться к выходу из холмов следовало незаметно: в прошлый раз она при возвращении столкнулась с Кормаком, а сейчас этого допустить было нельзя.

В стойлах крепко спали призрачные кони, изредка всхрапывая и переступая с ноги на ногу в беспокойном сне. В псарне неподалеку вдруг жалобно заскулила гончая Аннуна.

Уже шагнувшая к ведущим наружу вратам Тиура замерла, вскинув руку и так и не прикоснувшись к расписанными рунами камням. Надо переждать, пока кровожадная красноухая тварь замолчит — иначе если кто-то заинтересуется, придет на звук, юной хульдре очень не повезет, если кто-то застанет ее в тот миг, когда открыт проход в подлунный мир.

Но зверь все не умолкал. В поскуливании проклюнулись какие-то горестные нотки. Тиура вздохнула: следовало попытаться успокоить пса, не то на его вой обязательно кто-то придет.

С трудом приоткрыв тяжелую дверь псарни, Тиура проскользнула внутрь. Замерла, привыкая к слабому освещению... И, с трудом сдержав ойканье, вздрогнула, когда под ноги ей, из тени у стены, выскочила крохотная мышь. Пробежала несколько шагов по застланному соломой полу и истаяла в воздухе.

Гончие Аннуна летом впадают в спячку — лишь поэтому сейчас надрывался лишь один пес. Начни он так скулить зимней ночью, и сейчас уже бы вся свора лаяла и выла в полный голос. Но что могло так растревожить зверя?

Тиура пошла на звук.

Скулящая собака тоже спала, совсем недалеко от входа. Прикрыв глаза, нервно сучила лапами, извивалась всем телом и скалила зубы. Даже завывая и нервно скуля, гончая Зимней Королевы так и не очнулась от крепкой летней спячки...

Но самым плохим было не это. А то, что по белоснежному боку зверя растекалось алое пятно...

Девушка замерла, не в силах отвести взгляда от раненного зверя. Соломенная подстилка на нарах, на которых лежал пес, побурела и пропиталась кровью.

Гончая Аннуна, не размыкая глаз, извивалась на пропитанной кровью подстилке, чуть слышное поскуливание красноухой твари отзывалось в ушах Тиуры громом. У нее ведь не было с собой ничего кровоостанавливающего! Одни небеса знают, кто или что столь сильно ранило зверя, но — о великое солнце! — ему же больно!

Нащупав в кошельке так и не возвращенный Дейрдре платок, Тиура упала на колени и прижала скомканную ткань к ране. Дернувшийся во сне зверь изогнулся дугой и опасно клацнул зубами, чудом не откусив девушке нескольких пальцев.

Рану следовало зашить, наложить кровоостанавливающие примочки — или, если этого не получится — хотя бы найти турунду со сливочным маслом — но, — о великое небо! — где же это все сейчас взять?!

За спиной, в темноте псарни, послышался какой-то шум, напоминающий сдавленный кашель. Тиура вздрогнула, оглянулась, но, в узкой полоске света, пробивающейся из-за приоткрытой двери, не возможно было ничего разглядеть, и хульдра вновь повернулась к раненному псу.

Впрочем, мысли все же зацепились за этот шорох... И Тиура вдруг вспомнила: Арлен! Ну конечно же, Арлен! Ей срочно надо найти Арлена! В конце концов, она ведь уже была в его покоях, а стало быть сможет их снова найти. А уж подменыш-то, столь легко колдовавший в подлунном мире, должен знать заклятья, которыми можно если не исцелить пса, то хотя бы остановить кровь.

Тиура вскочила на ноги и, не обращая внимания на запачканный кровь подол, выскользнула из псарни. Нужно было как можно скорее найти Арлена.

...Если во время Бельтайна коридоры были полны народу, то сегодня, в канун Литы, казалось, что Сокрытый Народ постиг какой-то мор: Тиура заметила лишь несколько молчаливых служанок. Опустив глаза долу, девушки в простеньких серых платьях подобно легким теням проскальзывали мимо, пуглив отпрядывая в сторону, стоило Тиуре лишь приблизиться к ним.

Дверь в покой Арлена оказалась заперта. На отчаянный стук никто не откликнулся.

Тиура замерла, напряженно грызя губу. Перед глазами вновь и вновь всплывала отчаянно скулящая собака. Нужно было ей помочь... Но как? Тиура ведь даже не знала, есть ли в Холмах лекарь. Да и болеют ли хульдманы вовсе?

Кухня! — вдруг поняла она. На кухне можно найти травы!

Девушка бросилась к черной лестнице.

На этот раз идти к ней пришлось дольше: та, что располагалась неподалеку от покоев Арлена, вела совсем в другую сторону, и чтоб попасть сразу на кухню нужно было дойти сперва до коридора, разделявшего Летнюю и Зимнюю половину.

Бледно-синие узоры на стенах, похожие на изморозь на траве или трещины, разбегающиеся по подернутым льдом лужицам, стоит на них ступить ногой, сменились ярко-зелеными красками. Пройти осталось совсем немного, Тиура завернула за угол...

И лицом к лицу столкнулась с Летним королем, чудом не сбив его с ног: в последний миг хульдман, брезгливо поморщившись, вскинул руку на уровень лица и чуть дернул пальцами: воздух вокруг Тиуры застыл тягучей патокой, и девушка словно застряла в нем, внезапно почувствовав себя мухой, запутавшейся в паутине.

Впрочем, она даже испугаться не успел. Король с кривой усмешкой опустил руку, и невидимая стена, преградившая дорогу Тиуре истаяла сама собой.

— Продолжаешь испытывать мое терпение, дочь предателя?

Тиура вскинула на него глаза:

— И в мыслях не было, Король-под-Горою!

— Получаются, твои дела спешат впереди твоих помыслов, — хохотнул он.

Было в его речах что-то диковинное: хульдман диковинно растягивал слова, изредка замолкал, словно подбирая правильные выражения... И глядя в его зеленые хмельные глаза, Тиура вдруг поняла:

— Да ты пьян, Король-под-Горою! — ахнула хульдра и ойкнула, закрыв рот ладонью, вдруг сообразив, кому она посмела перечить.

Летний Король замер, неотрывно глядя на нее. Глубоко вздохнул и медленно, словно стирая с кожи налипшую паутину, провел ладонью по лицу, разом смывая всякий намек на хмель:

— Ну вот что с тобой делать, дурная девчонка? — тоскливо вздохнул он. — Раз в сто лет решишь напиться и тут не дают... То сестра над ухом комаром зудит, а теперь вот ты... пилишь.

И ведь стоило ей сейчас смолчать! Стоило вспомнить, что в Холмах она на птичьих правах! Стоило покаяться, поспешить прочь, укрыться от готового в любой миг разразиться гнева правителя Сокрытого Народа, но... Но в псарне билась от боли несчастная тварь, и шансы найти Арлена таяли с каждым мигом... И Тиура решилась:

— Могу я попросить о милости, Король-под-Горою? — отчаянно выдохнула она.

— Смотря что ты под этим понимаешь, — криво усмехнулся он.

* * *

В псарне стоял тяжелый запах крови. Гончая Аннуна уже почти не шевелилась и не скулила, лишь судорога изредка пробегала по белоснежной шкуре.

— И? — кисло поинтересовался Летний Король. — Ты привела меня сюда, дабы я полюбовался на то, как подыхает выжлец из псарни моей сестры?

— Я... — медленно начала Тиура, с трудом подбирая слова. — Я хотела попросить...

— Попросить?! — расхохотался он. — Ты уже давным — давно истратила свое желание, дочь предателя. — И в смехе его девушка явственно услышала грохот надвигающейся грозы.

— Я...

Собака вновь дернулась на подстилке, и Тиура вздрогнула от внезапно нахлынувшего на нее ощущения чужой боли. Боли, которую она никак не могла чувствовать сама, но которая сейчас била наотмашь, так, что хотелось сжаться в комочек, закрыть глаза, зажмуриться, завыть по-звериному...

— Но ему же больно! — не выдержала она. — Он страдает!

Король подавился смешком. Замер, чуть прищурившись глядя на нее:

— И? Не поднимается рука самой окончить его муки? Или ножа подходящего под рукой нет, глотку псу перерезать?

— Ему больно! — упрямо повторила Тиура. — Я... У меня нет сейчас под рукой лечебных трав, но я найду их, обязательно найду. Я промою рану, зашью ее, наложу примочки... Я умею, меня учили. Но он страдает сейчас. А мне нужно время... Я молю о крошечной милости, Король-под-Горою! — голос сорвался, но она лишь продолжила: — Уйми его боль! Хоть ненадолго!

Хульдман молча, не произнося ни звука, смотрел на нее. Лишь голову чуть набок склонил.

И было в его взгляде что-то такое, что Тиура поняла — не дочери предателя молить о помощи у Летнего Короля.

И раненый пес так и умрет сейчас на этой пропитанной кровью подстилке.

И в ушах у нее еще долго будет звенеть протяжное поскуливание, больше походящее на плач младенца.

Летний Король, презрительно дернув уголком рта, полоснул взглядом по кровавому пятну, растекшемуся по белоснежной шкуре собаки. Та вздрогнула, как от удара кнута, и застыла. Словно окоченела...

Побледневшая Тиура рухнула на колени перед собакой. Видит небо, девушка и помыслить не могла, что все кончится именно так! Да, рана была серьезной, но ведь гончей Аннуна можно было помочь, можно было ее спасти!

Протянув дрожащую руку, хульдра медленно прикоснулась к слипшейся от крови шерсти... и замерла, почувствовав, что собака дышит. Медленно, чуть слышно, так что едва заметно, что бока движутся вверх-вниз... но все-таки дышит.

И раны на боку нет.

Только кровь запекшаяся осталась.

Летний Король скрестил руки на груди.

— Довольна? — едко поинтересовался он. — Или может, душу твою еще чем порадовать? Из Холмов, скажем, на Литу вывести?

Она подняла на него неверящий взгляд:

— А разве можно?!

Он сдавленно застонал, спрятав лицо в ладонях.

В последнее время в пещере похолодало. Девушка, пытаясь размять немеющие пальцы, все чаще меняла руку, которой держала чашу, а с клыков змея все так же продолжал течь яд... И она уже сама не могла понять, что же обжигает сильнее: тягучая жидкость, выплескивающаяся через край чаши, или холод, пробирающий до костей.

Мужчина чуть повернул голову, прикоснувшись обожженной щекой к гладкому камню алтаря и словно и не заметив этого.

- У тебя пальцы посинели.

Она осторожно, стараясь не пролить ни капли, переложила чашу из левой ладони в правую и, разминая руку, чуть шевельнула перстами, словно перебирая невидимые нити. На мизинце блеснуло тонкое серебряное кольцо с мелкой азабашевой крошкой:

- Это руку неудобно повернула, о король.

Чаша была почти полна, и держала она ее уже с трудом.

- У тебя пар изо рта идет.

Она зябко передернула плечами:

- Это влаги в воздухе много, о король.

Он дождался, пока она, выливая густую жидкость на пол, на время уберет чашу — капля едкого яда упала в уголок глаза, туманя взор, потекла по роговице — и все же успел разглядеть, что хотел:

- У тебя иней на ресницах застыл.

- Это... — она запнулась, не зная, что ответить.

Он хохотнул:

- Ну что же ты, продолжай. Придумай новую отговорку, расскажи, что ты не знаешь, что уже прошел Йоль. Поблагодари своего отца за те муки, коими он тебя облагодетельствовал. Продолжай, я жду! Что же ты умолкла?

- Мой отец ни в чем не виноват, — отчеканила она.

Он гадко осклабился:

- Конечно, ни в чем! Что еще может сказать дочь предателя?

Она на миг сжала губы, а затем, наконец решившись, резко выдохнула:

- Например, рассказать, как все было на самом деле, о король.

Он чуть расслабился, словно откинулся на спину, вольготно запрокинув голову:

- Ну поведай же мне это, дочь клятвопреступника. Времени у нас довольно, спешить мне некуда...

Она уже ругала себя за невольно сорвавшиеся с губ слова, уже готова была отступиться, но встретилась взглядом с глазами привязанного к алтарю мужчины... и чуть слышно завела речь.

* * *

Чуть меньше полугода назад

В воздухе дурманяще пахло ночной фиалкой, прохладный ветер ласково перебирал травы, и костры, горящие у подножия холмов, выплевывали в высокое, блистающее звездами небо искры. В темноте, расцвеченной всполохами пламени, скользили легкие тени. Слышались голоса, смех и перешептывания.