Сильнейший

Произошло еще одно событие, заслуживающее внимание, около года назад у матери Кеничи родилась Хонока...

Поначалу Баки никак не воспринял эту новость и был в какой-то степени безразличен. Но постепенно, оставаясь и приглядывая за маленьким существом, а также наблюдая как Хонока растет, сердце — даже такого 'неотёсанного' и в каком-то смысле жесткого человека, как Баки — растаяло. Он стал относиться к Хоноке — если и не с настоящей братской любовью — то очень близко к этому чувству, которое быстро переросло обычную симпатию. Да и скорее всего из-за сестры сами отношения с родителями перешли на новый уровень и стали более теплыми. Точнее Баки надел пускай и приятную для него, но все же маску и стал устраивать взаимоотношения с ними, как с хорошими людьми, которые делают для него достаточно многое. Родными? Нет. Близкими? Возможно. Баки порой слишком зацикливался на вине перед ними, что мешало их дальнейшему взаимодействию.

Еще он уже как пару лет начал ходить в школу... Ну, как... иногда — через раз. Даже было пару выговоров родителям за то, что в школе, цитата, 'он появляется раз в неделю — и даже странно, что все тесты он сдает на отлично'. Не то, чтобы Баки не любил учиться... Он в своем мире хоть и не отягощал себя знаниями школьных предметов, но все же какие-то базовые навыки имел — до класса восьмого, а дальше... — он бросил школу. И стал заниматься больше самообразованием и в иных — не школьных плоскостях.

Так что неудивительно, что ему было скучно на уроках, особенно в окружении 'пускающих слюни ребятни'.

Но все же на учителей он производил хорошее впечатление: молчаливый и задумчивый, немного превосходящий габаритами своих сверстников, паренек. Пусть у него имеются проблемы с посещаемостью, пусть не носит школьную форму (Баки в то время просто на дух не переносил эту унификацию и строгость. Точнее фасон одежды, который был в этой школе, ему просто не нравился.) — но он не шкодит... не бегает по классу... не дерется... В таком ключе и рассуждали учителя, так что положительные качества Баки пока что перевешивали его бунтарскую натуру. Хотя его отнюдь не детский взгляд порой пугал особо наблюдательных преподавателей. Да и держался он совсем не как 'второклассник'.

Но это все внешнее, на что сам Баки не особо обращал внимание — его мысли были далеко от школьной суеты и мнения учителей.

Еще он в последнее время стал больше читать специфической литературы эзотерического характера: различные трактаты монахов, буддийские тексты и различного рода книги, где он мог бы наткнуться на тщательно замаскированные знания об овладении внутренней энергией, которая чаще всего называлась энергией Ки, как ему уже удалось узнать.

Нет, у него были поражающие воображение успехи на этом поприще: чего стоит только ускоренное примерно в пять раз восприятие окружающих объектов, или тот же прыжок с места на пару тройку метров в высоту — а затем, похожее на левитацию, приземление, словно пушинка. Но все же, чем дальше, тем опаснее становятся приемы, точнее само их развитие и тренировка. Например, несколько месяцев назад, по неопытности, Баки перегнал почти всю энергию, которая равномерно распределялось по организму, в одну руку. И то, что произошло дальше — в последствие бросило его в холодный пот... Он еле успел высвободить ту энергию, до того как она уже потихоньку начала в буквальном смысле разрывать его конечность.

По стечению обстоятельства рядом оказалось тридцатисантиметровое в диаметре деревце, часть ствола которого без раздумий мгновенно разлетелось в щепки. И помимо сломанной кисти (которая около недели ограничивала тренировки) и общей опустошенности организма, с Баки на память (от этих самых щепок) осталось пару шрамов на лице, которые, конечно, быстро зарубцевались, но все же были видны невооруженным взглядом.

Да, все же базовых Ки-знаний, которые обычно дают какие-никакие, но учителя боевых искусств, ему серьезно не хватало. А метод проб и ошибок — уже начинает приводить к плачевным последствиям. Поэтому по вечерам, словно какой-то мудрец, он пролистывал книги, 'пробираясь сквозь мрак и невежество в надежде отыскать истину, которая ему потребна'.

Уж очень понравилось ему это выражение, которое он заприметил в одной из книженций.

Однако данные 'откровения' ни коим образом не сказывались на его характере. Казалось бы, Баки должен был бы проникнуться философией БИ разных стран и боевых конгломератов. Однако, как и в своем мире, ни одна из них его не цепляла: да, были полезные и интересные концепции и размышления, но не более того.

Возможно он все же становился капельку мудрее, в том смысле, что даже (по его мнению) бесполезные знания в какой-то мере, пусть и на подсознательном уровне, но влияют на взгляды и приоритеты личности. Опять же, если она подвержена подобным изменениям...

И все же к любым, пусть и кажущимся достоверными, строчкам, Баки относился хоть и с любопытством, но скептически. Ему нужны были знания, которые он применит на практике, точнее которые помогут ему с ней, а остальную 'муть' его сознание настойчиво фильтровало.

*Спустя еще четыре года*

Жизнь Баки шла своим чередом: с пол шестого до восьми — тренировки в парке. Перекус, с полдевятого до часу — школа (ну как он говорил своим родителям, а так: хорошо, если половину школьного дня пробывал в школе). Дальше часок игры с сестрой дома — это стало для него своего рода расслаблением перед основной тренировкой вечером. Да и если честно привязался он к этой 'маленькой засранке' — как он ее называл.

Но вот, когда Баки закончил последний год младшей школы, отец Кеничи устроился на новую работу, точнее на должность в самом городе Токио. И поэтому Баки с семьей пришлось переехать, что несколько его обрадовало. В пригороде тишь да гладь — чтобы добраться до 'веселеньких' мест, надо было минимум пару часов, а юный почти тринадцатилетний красноволосый мальчик приближался к тому подростковому периоду, который запомнился Баки еще по другому миру, и который он бы назвал как 'выход ярости и жажды действия'. У Баки благодаря гармональному фону (а также демонической части его естества) в личности начинали преобладать вспыльчивые, а также агрессивные черты характера.

Да и к слову сказать, у многих подростков начиная с тринадцати лет это происходит — даже без вмешательства каких-то 'сил'. Кто-то подавляет в себе это и не дает выхода наружу, что, в общем то — правильно. Но есть одно но. Такие люди в зависимости от степени подавления агрессивности, в юношеском и более старшем возрасте время от времени могут не контролировать приступы ярости и злости.

И Баки, как ни странно, понимал, что если он снова не выплеснет все беснование инстинктов в подростковом возрасте, дальше ему придется туго. Точнее будет сказываться на его бойцовских качествах: если он не сможет контролировать ярость, то грош цена его способностям.

В таком ключе он и рассуждал, потихоньку обустраиваясь на новом месте и ездя в другие районы, а также высматривая банды, с которыми можно было помаха... точнее по практиковаться в боевых искусствах. Да.

Такое поведение и времяпрепровождение может показаться глупым, если не испытывать каждодневную 'ломку', воплощенную в естественной жажде битвы, которую потихоньку начинал испытывать Баки. И контролировать он ее не мог — это было выше его физикопсихоэмоциональных сил.

Почему он искал в других районах? Тут все достаточно просто. В бытность подростком еще в другом мире он жил один. И в одну из стычек, шестерки одной из банд вычислили местоположение дома Баки. И впоследствии: граффити в стиле 'я твой рот наоборот' — были самыми приличными записями на стенках его халупы. А мальчику тогда было не то чтобы все равно... Пару раз даже отлавливал таких и показательно ломал им пальцы с руками. Но все время находились новые желающие, и, в конце концов, Баки просто забил.

Но в этом мире с ним были те (особенно Хонока), за которых он нес изрядную долю ответственности — этим и объясняются его будущие поездки в другие районы, а так же конспирация личности — он стал присматривать себе какую-нибудь пластиковую маску.

Также Баки хотел, когда ему исполнится четырнадцать, устроится на какую-нибудь подработку на вечер-ночь, чтобы не только стать более финансово-самостоятельным и независимым, но и жить, так сказать, одному, пускай и на рабочем месте.

Но это все планы, которые у амбициозных личностей имеют тенденцию сбываться — пускай и с незначительными жизненными коррективами.

* * *

Что же можно рассказать о новой школе? Тут случились некоторые события, которые во многом предопределили и изменили стандартное течение жизни Ханмы.

Стоит отметить, что отношения с одноклассниками у Баки сразу не заладились. Да он и практически с ними и не общался, одев личину отморозка (во всяком случае, так он выглядел со стороны для окружающих), что вкупе с его хоть и небольшим, но плотным и уже начавшим выделяться телосложением возымело свой эффект. И чего только стоит его лицо с вечно сдвинутыми бровями, недовольство которого не менялось в течение всего дня. Одноклассницы его изрядно побаивались — как это часто бывает: судя только по его внешним особенностям и манерам, нетипичным для среднестатистического японца.

Ну, а парни относились к нему одновременно с опаской и со скрытым уважением. Особенно после того случая, когда в коридорах школы какой-то задиристый старшеклассник — то ли из-за того, что Кеничи на него косо посмотрел, то ли из-за его волевого вида, но попытался толкнуть Сирахаму плечом и завязать драку... Каково же было удивление невольных очевидцев: красноволосый короткостриженный мальчик изменил немного траекторию движения, а задира с поистине неведомым дополнительным ускорением влетел лбом в стену... Причем многие заметили, что Кеничи тогда не пошевелил и пальцем — руки у него были в карманах. Тогда он прошелся по коридору, как ни в чем не бывало, даже не обратив внимание на потерявшего сознание старшеклассника, который в последствии получил сотрясение мозга и пролежал пару недель в больнице.

Еще интереснее стало дальше: дружки того индивида, в количестве трех человек, прознав о случившемся, и, как сказало бы следствие, по косвенным уликам (в основном по свидетельству очевидцев) вычислили причастие к данному инциденту Сирахамы, а также загорелись желанием праведной мести и начали всячески искать встречи с Кеничи.

Баки избегал их некоторое время, но вскоре не удержался и уже сам подкараулил их в безлюдном месте и доходчиво объяснил как они ни правы...

Пришедшие через пару дней в школу, побитые и все в синяках, 'мстители' вовсю играли в молчанку и ни в какую не хотели ни кому рассказывать, что с ними произошло, а учителям говорили, мол, упали с лестницы, катались на скейтборде, свалились в дерева и в том же духе.

Все бы замялось, но Накамура Куроки — завуч школы — решил провести свое собственное маленькое расследование. И легко связал инцидент с Сирахамой и избиением хулиганистых старшеклассников, которые после случившегося растеряли весь свой пыл. И даже, говорят, взялись за ум.

Прямую причастность Сирахамы Накамура выявить не смог... Но его подозрительность никуда не делась, и завуч стал невзначай присматривать за Кеничи, почему-то испытывая к нему неприязнь.

А уж когда Баки стал прогуливать занятия и не появляться в школе неделями... Тут-то Накамура и начал давить на паренька: поначалу вызывал родителей, однако те лишь пожимали плечами и пристыженно опускали глаза под пристальным взглядом завуча. Забегая немного вперед родители, конечно же, отсчитывали Баки по этому поводу, и даже сажали под домашний арест, что, впрочем, не возымело нужного эффекта и не привело к нужному результату.

Да и отец Кеничи был как-то загружен в то время на работе, а мать все свое время уделяла Хоноке. А забивать голову еще и посещаемостью Кеничи они не стали. Что, в какой-то мере, неправильно. Но...

Просто еще несколько месяцев назад, неожиданно для себя, родители осознали, что их сын достаточно быстро вырос: вскользь брошенные по какому-либо поводу слова Баки. Поведение, пусть и иногда противоречивое — все это отражалось на восприятии родителей их сына. Они видели: у него уже есть какие-то свои планы и цели на жизнь, которые обычно не посещают умы подростков в таком возрасте. И препятствовать ему они не решались. Мудро они поступали или нет — покажет лишь время.

* * *

В конце концов, завуч стал вызывать самого Кеничи и отсчитывать у себя в кабинете, и словно какой-то дознаватель выпрашивать, чем Кеничи занимается в свободное время, которое у него по определению стало намного больше, в связи с прогулами.

И вот в одну из таких встреч, потерявший чувство самосохранения завуч, во всю брызжа слюной, схватил за куртку усмехающегося паренька и произнес:

— Мало того, что ты не соблюдаешь устав школы: не носишь форму, прогуливаешь, так еще... — он, понизив голос, прошипел. — Дерешься... — и отпустил напрягшегося паренька. — Да у меня нет доказательств, но я знаю, что это ты!

Дальше Накамура вздохнул, и, сообразив, что немного переборщил, продолжил:

— Мое терпение скоро лопнет, так что выбирай, либо ты сейчас же возьмешься за ум, либо завтра же бумаги о твоем отчислении будут лежать на столе у директора! — и стал наблюдать реакцию Сирахамы.

Тот, нарочито поковырявшись мизинцем в ухе, безразлично ответил:

— Вроде нет у вас таких полномочий. Да и мне как-то все равно, но... я принял к сведению! — и бодро пошагал в сторону выхода из кабинета. И когда возмущенный завуч хотел что-либо произнести вдогонку, паренек, напрягшись, резко развернулся и жестко посмотрел на Накамуру, будто высверливая дырку у него на лбу (такое у того создалось ощущение, которое смешалось с липким страхом между лопатками). Накамура почувствовал тягучее давление на сознание, которое Баки применил, инстинктивно используя внутреннюю энергию.

Дальше Кеничи отвел взгляд, и, обведя им кабинет, натянуто улыбнулся и поправил немного помятую спортивную куртку, а затем уже вышел.

А Накамура Куроки, как стоял, так и сел — нервно сглотнув. Ему в тот момент показалось, что он снова оказался в тех джунглях, напротив хищника — во всяком случае, те же ощущения он испытывал около десяти лет назад в Индии, когда столкнулся взглядом с суматранским тигром, который уже приготовился снять свою жатву в лице Накамуры.

'Не думал, что еще раз испытаю те же эмоции...' — подумал Куроки. Тогда в Индии его спасли лишь пяток ружей с усыпляющими патронами, которые вовремя использовали местные жители-проводники.

* * *

Баки в то время уже шел по улице, пугая своим лицом и настроением окружающих. Он понимал, что в каком-то смысле был неправ — чуть не сорвавшись на завуча. Его обуревали смешанные чувства. Чтобы успокоиться, он завернул в парк и прилег на лавочку, уставившись в голубое небо с медленно и не смеша проплывающими облаками. И крепко задумался.

А затем через десяток минут уснул.

* * *

Проснулся он вечером, когда темнота уже брала свое время. Точнее разбудил его шум и брань подвыпившей компании бандитской наружности, состоящей из пяти человек, которая прошествовала около него, при этом не заметив.