Лоханка

— Да я-то чего?! Делал, что велят. Хорошо, кстати, делал.

Мне не в чем себя упрекнуть. Не стыдно за содеянное потому, что с душой подходил. А то, что получился не верх совершенства — так время такое нынче — ни материалов особо продвинутых, ни технологий двадцать первого века — ничего подобного пока нет. Армия, и та, почти вся на конной тяге, да и в мирной жизни лошадки не на последнем месте. Вон впереди пылит коляска — явно везёт кого-то от станции. Думаю — извозчик. Их не много в наших краях. И к поезду, а приходит он дважды в сутки — туда и обратно — съезжаются все. Пока мы с бумагами разбирались, народ и разъехался от станции.

Глава 3. Новые лоханки

Доставили меня прямиком к дому. И это правильно. Поскольку от своих молчаливых попутчиков испытывал я всю дорогу самое тревожное состояние. Измотался, одним словом. Корректные, конечно, ребята, но глаз с меня не спускали ни на минуту — хоть один, но обязательно рядом и не спит. Правда, на маузер мой никакого внимания не обращали.

Почему маузер? Потому, что с карабином в нашей коробчонке не развернуться, а наган не так хорош при стрельбе по дальним целям. А из этой машинки вполне неплохо получается и по ближним кустам шмальнуть, и по дальним. Да, баловали в полку нас с Кобыланды, хотя, откуда он принёс этот пистолет, я уверенно сказать не могу. Он вообще умудрялся добывать массу нужных вещей как будто из ниоткуда.

Так вот: захожу я к себе на подворье и здороваюсь с соседкой, что справа:

— Доброго здоровьичка, — говорю, — Павла Никитична!

— Ох! — отвечает она, — Иван Сергеевич! Хорошо, хоть ты с войны вовзвернулся. А у Анны-то мужа убили. Только она второго сына родила — тут и известие пришло из армии, что Никодим её голову сложил где-то около Поти, — и плачет тихими слезами.

Анна — моя соседка через заднюю изгородь — мы с ней ещё грешили у меня в мастерской. То есть — не чужой, как ни посмотри, человек. Хотя с мужем её знакомства я и не водил, но знаю, что относилась она к нему вовсе даже неплохо и связь нашу с ней прятала ото всех, словно в шпионском фильме с использованием тайного хода из сарая в сарай. Так что стою я, не зная, что делать, а Никитична продолжает причитать:

— Только всё у них наладилось! Поверишь ли? Пока не поселился ты здесь — не давал им господь деток. А тут — буквально года не прошло — и первый, а через пару лет и второй появился. А то Анна-то так убивалась, так кручинилась. Боялась, что бесплодная совсем. Ох-охонюшки, горе-то какое!

Слушаю я соседку, а сам глазами по участку шарю. Вижу — картошка выкопана, да и остальные овощи убраны, причём — все чин-чинарём культурно так.

— А что, соседка? — спрашиваю. — Пока меня не было — кто тут хозяевал?

— Так мы с Никишей, с супругом моим. Как не помочь соседу, пока он на войне воюет, да и Анна нам не чужая — племянница она мне.

Вот так и получил я подряд два указания на то, зачем молодая соседка ко мне бегала, и кто её надоумил, каким образом порадовать детками любимого, но неплодовитого мужа. Так что похлопотал я по хозяйству, себя в порядок привёл, переоделся в штатское, да уж под вечер отправился к Анне разговор разговаривать. Не через дырку, а по-людски, обойдя половину квартала, чтобы с нашей улицы попасть на соседнюю.

Чинно постучался и вошел:

— Здравствуй, — говорю, — соседка. Извини, если не вовремя. Коли велишь — уйду, или в другой раз наведаюсь. А только вот вино принёс, помянуть Никодима.

Обычно-то Анна всегда белым платком была замотана, а тут черный на ней, и так же накручен, что только щель для глаз оставлена. Посмотрела на меня, указала рукой на стул, а сама вышла в соседнюю комнату — там за занавеской явно малой загукал, да басовито так. Чуть погодя она вернулась, быстро собрала на стол и две рюмки поставила. А я как раз с пробкой на кувшине справился и набулькал нам по глотку. Вот тут, считай, и увидел впервые лицо своей любовницы — она, чтобы пригубить, платок размотала, и так мне увиденное понравилось, что я едва не поперхнулся — вот уж где красота, так красота.

Посидели мы пристойно безо всяких особенных разговоров, по три рюмки сухого грузинского вина выпили, поминая покойного добрыми словами, да и ушёл я домой, хотя старший сынок между нами крутился, на руки лез и что-то лопотал. Не скажу, что был сильно тронут его непосредственностью и неуёмной энергией, но понравился мне парнишка. А потом гадал — придёт ко мне Анна, или не придёт. Не пришла.

А я как раз засиделся немного — писал Кобыланды письмо крупными печатными буквами — адрес свой сообщал и, что у меня всё нормально.

* * *

Утро на заводе началось для меня со скандала. У заднего борта собранного корпуса лоханки газорезчик настраивал свою шарманку, готовясь пробуровить лаз в сплошном стальном листе. Хорошо хоть, знакомый парень — сразу остановился, едва я на него цыкнул. Зато, откуда ни возьмись, выскочил военный со "шпалой" в зелёной петлице — явно интендант, присматривающий за ходом сборки "бранзулеток".

Сначала он в мой адрес выразился непечатно, а потом "разъяснил" в вопросительном ключе:

— А как прикажешь ящики в кузов подавать? Через борт руками имать?

— А с дверкой в корме потонет машина, потому, как не загерметизируешь ты дверь такого размера настолько, чтобы вода совсем не проходила, — отвечаю.

— Так дверь нужно делать не плоской деталью, — подскочил незнакомец в штатском, — а профильную, выпуклую наружу, чтобы она за счёт формы держала жёсткость.

— И откуда я вам такую возьму? — вмешался дядя Вася Маркелов. — Здрав будь, Иван, — это он мне.

— Так и что? — развёл руками незнакомец. — Делают же моряки крышки люков на своих кораблях, если и не герметичными, то очень даже плотными по поверхности прилегания.

— Ну, так там кромка проёма не простая плоскость, а специальным манером сделана, чтобы крышка к ней прилегла. Вон, старая миноноска с Каспия в ремонт пришла — сходите, да посмотрите.

Так и встретился в первый раз наш четыреумвират... мы, как начали со спора, так потом и общались всегда в этой манере. Шучу — нормально мы сработались. Сначала, конечно, наладили выпуск уже стоящей на производстве "модели" — не так уж она была изначально плоха. То есть, те доработки, что в своё время нам с Кобыланды пришлось делать "на ходу", внесли в конструкцию сразу. И обшивку деревом внутренних поверхностей кабины, и пулемётную башню под крупнокалиберный пулемёт — отыскали их у нас в Стране Советов. Это оказался ДК — Дегтярёв крупнокалиберный. Он уже прошёл испытания, был принят на вооружение, но на серийное производство пока не поставлен. А наши заявки это дело подтолкнули. Что же касается неудобства питания от дискового магазина — так магазины-то не на руках таскаются, а возятся, потому — для вооружения бранзулетки этот вариант оказался вполне приемлемым.

Корпус, ещё недавно делавшийся исключительно сваркой, переадаптировали на клёпку — оборудование для неё у нас в мастерских было вполне на уровне, и обученных людей достаточно. А тут еще вспомнили, что корабельный лист-шестёрку вполне неплохо можно сгибать по достаточно малому радиусу — и сразу несколько "швов" удалось сэкономить — борта и днище просто формировали в виде перевёрнутой буквы "П". Ну а больше не меняли ничего — надо было гнать план. С нас требовали по двадцать машин каждый месяц — а это, знаете ли, немало. Так что, заниматься мелкими усовершенствованиями было не с руки.

* * *

Анну я окликнул через лаз в стене, когда она заглянула в дровяник:

— Здравствуй, — только и сказал.

Она кивнула в ответ и, не сказав ни слова, принялась набирать поленья.

— Тётя Паша дала мне понять, что детки-то у тебя — наши, — продолжил я заранее заготовленную речь, и увидел, как недобро блеснули её глаза в узкой щели плотно намотанного на голову платка. Но снова ничего не услышал в ответ. — Знаю, что пока не пройдёт срок траура, и подкатывать к тебе со сватовством не стоит, однако, раз уж деток делали вместе, то позволь мне хоть как-то поучаствовать и в дальнейшей их жизни.

Возьми пока денег, нужны ведь они. Ну а про остальное... — я замялся. — Ну, не научился я с женщинами правильно обходиться. Может, потому, что и не старался особо, или не понимаю чего. Так что, прости, коли не так сказал.

И опять она мне ничего не ответила. Подошла, забрала деньги и благодарно кивнула.

* * *

Приехавший из Москвы инженер Федотов оказался тем ещё кадром. Он, как дважды два, доказал мне, что вездеход наш сделан совершенно неправильно и вообще ни на что не годится. Что всё нужно переделать... Маркелов, начальник участка, ответил на это в смысле: "рисуй, как правильно", а представитель интендантской службы Кузьмин чуть с кулаками на него не бросился:

— Ты понимаешь, что говоришь?! Наши войска в Кахетии задыхаются без бранзулеток. Посмотри, сколько заявок на транспортные машины поступает от полков, занимающих позиции на низменных участках Алазанской долины! Чем ещё можно подвезти снаряды на батареи через эти болота и бесчисленные речки?

Это у нас такая утренняя разминка, после которой мы, собственно, и приступаем к работе. К какой? Военных не устраивает низкая грузоподъёмность вездеходов — я больше чем восемьсот килограммов писать в технических данных отказываюсь, что и подтверждаю расчётами — прутки из пружинной стали, из которых делаются торсионы на такой длине рычага при повороте на угол... инженер Федотов согласен, но он считает необходимым применить более толстые прутки.

— А ты их найди! — в один голос вопят Маркелов и Кузьмин.

— Это не моя забота — пусть работают снабженцы.

— Я — снабженец! Военный снабженец, — осаживает "критика" интендант. — Но не могу заставить завод, работающий в интересах железнодорожного ведомства, изменить техпроцесс, заточенный на выпуск стандартного для стальных магистралей комплектующего.

— Тогда нужно менять саму систему подвески, — упирается Федотов.

Вот тут-то я и объясняю ему, как он неправ, потому что сразу ухудшится плавность хода, возрастут механические нагрузки и моторы начнут выходить из строя, раз за разом, исключительно из-за тряски.

И тут же начинается проработка вопроса об увеличении количества независимых опорных катков и, как следствие уменьшении их диаметра, что как раз напрямую и ведёт к росту грузоподъёмности. Я с облегчением вздыхаю, потому что ни об увеличении скорости, ни об усилении бронирования никто из присутствующих даже не заикается. Иначе мы бы мигом влетели в давно известный логический парадокс, сильно осложнивший жизнь конструкторам танков, на решения которых сильное воздействие оказывали военные. Так вот — наш военный озабочен транспортными возможностями машины, среди которых грузоподъёмность и проходимость полагает главнейшими. Правда, на третьем месте для него — удобство погрузки-разгрузки, но это уже не так страшно — ищут наши снабженцы верфь, на которой штампуют крышки судовых люков.

Я же прежде всего думаю о ремонтопригодности — таковы издержки моей основной профессии. Дядя Вася Маркелов печётся о технологичности — он у нас самый, что ни на есть производственник. Инженер Федотов — мечтатель, желающий создать верх совершенства. И ещё он неплохо осведомлён о том, на каких заводах сейчас что делают. Все мы вынуждены выяснять, можно ли изгибать по малым радиусам броневую сталь толщиной шесть миллиметров, и выдержит ли она винтовочную пулю, с какого расстояния, а бронебойную, то есть с твёрдым сердечником?

Я так подробно рассказываю об этих тонкостях потому, что в тот период они меня самым серьёзным образом занимали, потому, что знаю — все технические долгожители появились на свет в результате мучительного выбора компромиссов и после кропотливой доводки. А делать тяп-ляп не люблю — не радуют меня плохо сделанные вещи. Кроме того, увеличение количества опорных катков с уменьшением их диаметра заставляет волноваться о возможности натяжения гусеницы без натяжного катка и без поддерживающих, из-за которых полетит целый ряд удобных компоновочных моментов, а вместо Дегтярёва крупнокалиберного нам настойчиво предлагают Дегтярёвы танковые обычного винтовочного калибра. Зато со Сталинградского Тракторного можно брать облегченные гусеничные траки и не бензиновые, а дизельные двигатели, построенные по оппозитной схеме. Те же сорок пять-пятьдесят лошадок, но заметно менее требовательные к топливу и более экономичные. Опять же трансмиссия у них подходящая под наши нагрузки. В общем — есть и хорошие новости. Однако, машину мы делаем заново — слишком большой задел усовершенствований накопили для того, чтобы держаться за старый конструктив.

* * *

Сегодня был хороший день — снабженцы приволокли крышки корабельных люков двух размеров. Маленькие, для пролезания через палубные поверхности головой вперёд. И — размером с обычную дверь. Выполнены они из стального листа штамповкой, дающей достаточно жесткий выпуклый профиль, чтобы обеспечить плотное прижатие к плоскости крыши или кормы нашей машины. Есть над чем покумекать, потому что поставки этих "узлов" нам обещаны.

И тут влетает младший сынишка соседки моей, Павлы Никитичны, или тёти Паши, и сообщает:

— Дядя Ваня! А к вам военный в гости приехал. С дамой.

Конечно, я тут же сорвался и помчался. Кто бы, вы думали, осчастливил меня визитом? Кобыланды — кто же ещё? И женщина с ним держится уверенно, будто жена.

— Познакомься с Софико, — сказал мне старый товарищ, сияя от гордости.

— Беспамятный, — смутился я, протягивая руку.

— Кобыландыева, — улыбнулась красавица, непринуждённо подавая мне свою тонкую ладошку.

Сразу видно, что из благородных. Из "бывших", как сейчас говорят. Не зевает, однако, мой друг. Да и в петлице у него уже не треугольник, а квадратик — их ещё кубарями зовут. Всего-то несколько месяцев прошло, как мы расстались, а уже два повышения в звании, причём он теперь не младший командир, а средний. Комвзвода — это примерно лейтенант.

Пока мы с гостем радостно смотрели друг на друга, его супруга продолжала "докладывать":

— Нас послали в Москву на курсы читать лекции о тактике применения бранзуколонны для доставки довольствия и питания в действующие войска в сложных дорожных условиях. Но он — такой хитрый! Хочет воспользоваться случаем и ходатайствовать о направлении его на учёбу. Поэтому ему надо где-то оставить меня на время, пока он всё это уладит и ещё попросить вас посмотреть тексты докладов и схемы маневрирования. И таблицы проверить, — и взглянула на меня просительно.

— Так ты, Софья, к Анне на квартиру просись — ей лишние деньги нынче не помешают, — встряла Павла Никитична. — А мужики пока в Ивановой халупе с этими... докладами, поразбираются. У Анны-то чистота и порядок — так что пошли, провожу тебя.

Ну да, не в моей мазанке такую "принцессу" принимать — этот намёк я понял. А с Кобыланды взял обещание сходить со мной на завод и поговорить с людьми — война-то в Грузии так и не завершилась, поэтому встретиться с фронтовиком людям будет интересно. Тем более, что воюет он на нашей технике.

* * *

Вообще-то, деньги для Анны я оставлял в её дровянике в бумажном конверте. Она забирала, отписывала в ответ благодарное слово, но встречаться нам больше не случалось. Видно, о моём таком участии в своей жизни она тётке не рассказывала — похоже, грех, что между нами был, тяготил её. Возможно, возникло у женщины чувство вины после потери дорогого человека. Сильно она своего Никодима любила — даже прелюбодействовала со мной, считай, ради него. Поэтому, я старался не мельтешить у неё перед глазами.