Он сразу же согласился на предложение Верховного Хранителя обменяться мудростью, учиться друг у друга. И Александр живо поддержал сие начинание. Уже к осени в Уасит прибыло несколько эллинов. Скульпторы Лисипп и Филон, живописцы, поэты, механики, всего числом десять человек. Эллины звали таких людей "возлюбившими мудрость", философами, и Мерит, встретившись с ними, до глубины души была поражена остротой их ума и жаждой знаний. Прежде подобное ремту открывали лишь в себе.
Прошла зима и весной несколько Посвящённых Тути, Амена, Маат, лучших писцов — стихотворцев и сказителей, корабелов и молодых архитекторов, учеников Сенмута, отправились в Киццувадну, где Александр начал строительство города.
Менхеперра очень заинтересовался идеей проведения состязаний мужей. Дошло до горячего спора, какие виды воинского искусства представить на них. Воистину, Маат Нефер-Неферу не ошибается никогда! Даже в том, что смертные могут счесть мелочами.
Раз в четыре года в последние дни лета эллины устраивали Пифийские Игры, в честь своего солнечного бога Аполлона. Именно их решил провести Александр. Выбор был сделан не случайно, царь надеялся, что состязания в честь Ра привлечёт внимание жителей Та-Кем больше, нежели Игры в честь Громовержца, проводимые в Олимпии, хотя те окружались куда большим почётом. По сути, он слил два празднества в одно. Всё равно ни Дельф, ни Олимпии здесь нет. Местом устроения царь избрал город Сарамину[23] на острове Алаши.
[23] Саламин, один из важнейших городов Кипра, в то время уже существовал. Расположен на восточном побережье острова.
Кое-кто из эллинов возроптал, высказал недовольство разрешением участия в Играх варварам (собственно, разрешили не всем, а только египтянам). Кто-то сдуру ляпнул, что "даже из македонян лишь цари допускались к Играм, да и то потому, что ведут род от Геракла". Царь немедленно вспылил:
— Мой предок, Александр, оказал Элладе помощь, неоднократно рассказав о планах персов, когда те прищемили вам хвост! И вы прозвали его "Другом эллинов"! Но стоило ему явиться в Олимпию, вы подняли лай: "Гоните прочь немытого варвара!" Как он унижался перед вами, доказывая своё родство с древними аргосскими царями! И вы опять натянули маску высокомерия, спесивые ублюдки?!
Царя еле успокоили. Одного из болтунов прикончили для устрашения других.
Ранефер настоял на том, чтобы провести на Играх состязание лучников, чего ни в Олимпии, ни в Дельфах прежде не устраивалось. Птолемей согласился. В конце концов, почему нет, раз покровителем новых Игр назначили Аполлона. Сребролукий Феб, как-никак...
Узнав об этом, царь лишь усмехнулся и заявил:
— Пускай. Критяне перестанут заноситься. Глядишь, поучатся.
— Думаешь, наших побьют? — спросил Гефестион.
— Спроси Лагида, он тебе расскажет про Пепельную Пустошь, — ответил царь и добавил с усмешкой, — лишь бы на скачки не притащили свои "триеры-тетриппы".
Птолемей как-то странно хрюкнул и закашлялся.
Предполагалось устроение состязаний не только атлетов, но и музыкантов, философов. Как и там, в Дельфах, в Олимпии. До начала празднеств оставалось уже недолго.
Всё-таки, какая отличная идея, померяться силами без кровопролития.
Тутимосе — полководец и воин, но Мерит-Ра и её брат, предпочитали победы бескровные. Разумеется, бескровные для ремту. И вот, год назад, после возвращения Величайшего из похода в Страну Пурпура, где он принимал покорность фенех, обиженных Александром, состоялся между царственными родственниками серьёзный разговор.
Что делать с эллинами?
Брат и супруг долго бодались, как два упрямых барана, не желая уступать. Один убеждал, что договор о мире уже заключён, посол уехал, все довольны и после драки кулаками не машут. Другой вслух размышлял, как бы спровоцировать чужеземцев на то, чтобы договор нарушить, после чего наложить на тетиву стрелу справедливого возмездия. Тем самым он косвенно высказал своё неодобрение некоторыми уступками чужакам, на которые пошёл Ипи.
Наконец, они устали спорить и посмотрели на Мерит, доселе хранившую молчание.
— Мы не должны воевать с эллинами, — сказала она, — не следует отказываться от дружбы. Пусть все договорённости останутся в силе.
Менхеперра недовольно фыркнул.
— Но я разделяю твои опасения, Тутимосе, — добавила Мерит, — они представляют угрозу, которой мы не можем пренебречь.
— Что ты предлагаешь? — спросил Ранефер.
— Александр идёт на север. Ему не миновать встречи с хатти. Мы должны помочь им заключить друг друга в объятья.
— И чтобы подольше не отрывались, — подхватил Ранефер.
Тутимосе некоторое время непонимающе переводил взгляд с Мерит на Ипи и обратно. Побратим подмигнул ему.
— Руки на горло? — догадался фараон.
— Да, — кивнул Ипи, — а кто окажется слабее, тому мы немножко поможем.
— Чтобы они совершенно истощили друг друга, — понимающе кивнул Тутимосе и откинулся на спинку кресла, — хорошая мысль. Я бы поставил на Циданту.
— Просто ты не видел, как сражаются эллины, — возразил Ипи.
— Зато я видел, как они грабят города, — сквозь зубы проговорил фараон, посмотрев куда-то вдаль, поверх головы Ранефера
— Я тоже не видела воинства Александра, — сказала Мерит, — но земля хатти очень велика. Там много городов. Эллинов мало, они растворятся в чужой стране без следа. Даже одерживая победы, им не покорить хатти.
— Вот именно, — сказал Тутимосе, — не верю я, что эллины способны вести войну на истощение. Постараются решить дело одним ударом. Я готов допустить, что они смогут дойти до Хаттусы, даже взять её, но победителями им не бывать. Крокодилу не утащить под воду слона. Ипи, ты сказал — "немножко поможем", но чтобы они сражались подольше, помогать придётся не немножко и уж точно не одним только золотом. А зачем нам проливать кровь наших воинов ради призрачной цели? Да пусть Циданта их быстро прихлопнет, нам-то что за печаль?
— Тот, кто победит в этой борьбе, решит, что имеет достаточно сил и для противостояния с нами, — ответила вместо брата Мерит-Ра, — посему победителя быть не должно. Вернее, он не должен появиться быстро.
— Есть ещё кое-что, о чём ты не подумал, Величайший, — Ранефер щёлкнул пальцами, подбросив серебряную монету. Покрутившись, она шлёпнулась в раскрытую ладонь Верховного Хранителя.
— Не забыл об этом? Эллины могут обогатить нас.
— Обогатить? Эти нищие, которые норовят отобрать у фенех последнюю рубаху, не чураясь грязного тряпья?
— Обогатить не золотом или серебром, — сказал Ранефер.
— Они обладают знанием, нам неизвестным, — добавила Мерит.
— И потому во всех городах фенех в первую очередь угоняют в рабство мастеров, — скептически хмыкнул фараон.
— Тем не менее, это достойный народ, — сказала Мерит, — достойный нас. Даже Нахарин не сравнится по тайным наукам, мудрости и искусству с эллинами. А ведь мы ещё не имели возможности оценить их в полной мере. Всего лишь беседовали с одним из них, причём он воин, а не жрец, ищущий нового знания.
— Он упоминал, что, будучи юношей, вместе с царём и другими высокородными молодыми людьми учился у некоего знаменитого у них мудреца, — напомнил Ранефер, — мне сразу бросилось в глаза, как он хорошо образован.
— Образован... — проворчал фараон, — они смотрят на Неугасимый огонь, на "Гнев Тути", как на чудеса богов.
— Многие знания были утеряны. Но и обретено немало, — сказал Ипи, вновь подкинув монетку, — а смерть знания — во многом наша вина. Птолемей рассказал, что жрецы поделились с некоторыми из эллинских мудрецов толикой знания, умолчав очень многое. Он сказал прямо — многие вопросы жрецы оставляли без ответа, говоря, что это запретное знание. Значит, они его хранят, но прячут. Например, меня поразило, что синие чаши Мер-Уннут там неизвестны вообще никому, неизвестны даже морякам ремту, которым так нужны. Ради чего тогда они продолжают хранить тайну? Может быть потому, что уже не понимают смысла поиска истины? Мы замкнулись в себе. И это нам говорит чужак, сами осознать мы не в силах.
— Разве сейчас мы замкнуты?
— Возможно, это произошло после избиения жрецов Безумцем, поклонившимся Итану и отвергнувшим Нетеру, — предположила Мерит, — и тогда они действительно стали прятать знание. Я пытаюсь понять, для чего Владычица Истин нарушила мерное течение Реки Вечности. Её замысел — не бессмысленная прихоть. Я думаю, они призваны, чтобы исцелить Та-Кем.
— Разве мы больны? — изумлённо заломил бровь Тутимосе, — наше могущество умножается день ото дня!
— И породит в итоге Безумца... — негромко проговорил Ипи, глядя в распахнутое окно, за которым багровел закат.
— Ты знаешь пророчество, Тутимосе, — сказала Мерит, — один человек нанесёт в сердце Та-Кем такой удар, от которого наша земля уже не оправится. Но, думаю, воля Прекраснейшей в том, чтобы мы сами нашли выход из этой западни.
— Александр и его народ — это нож в руках жреца Анпу. приносящий не смерть, но исцеление, — сказал Ипи, — он отсекает поражённую недугом плоть.
— Да где вы её усмотрели? — удивился Тутимосе.
Ранефер встал из-за стола и подошёл к окну.
— Вспомни, что рассказывал Энил и этот поверенный Птолемея, фенех Итту-Бел. Величайший Менхеперра совершил пятнадцать победоносных походов. Покорив Яхмад, на закате своего царствования он вынужден был вновь сражаться с восставшим царём Кадеша. Приведя к покорности нечестивые народы, он получал дань и возвращался в Та-Кем. Они восставали, он совершал новый поход. И, победив, опять возвращался в Та-Кем.
— Что же Величайший Менхеперра должен был делать по твоему мнению? — насмешливо спросил Тутимосе, — не возвращаться в Та-Кем?
Ипи повернулся к нему, но не ответил сразу, долго молчал.
— Я думаю, дело не в поражённой плоти. Наша кровь застоялась. Нужно заставить её течь. Разговоры с посланником за чашей вина подстегнули мою мысль. Я уже несколько дней размышляю над неким предприятием... Грандиозным предприятием.
— Этот ваш нож... Он ведь может и убить.
— Да, — согласно кивнула Мерит, — поэтому нам следует, использовав его, убрать в ножны.
— Вы совсем запутали меня своими загадками, — заключил Величайший, — но я не стану более с вами спорить. Посмотрим, кто окажется прав. А пока, будь по-вашему. Я не стану преследовать эллинов.
Багровый диск Атума коснулся горизонта. Голова вдруг закружилась, накатила странная глухота, в глазах потемнело. Зыбкая пелена реальности дрогнула, изгнав воспоминания.
"Неужели снова? Я не видела так давно..."
Чернильная тьма начала бледнеть, словно пропуская сквозь себя рассеянный в пространстве свет. Он не имел источника, он повсюду, неяркий, еле-еле разгоняющий сумерки.
Мерит-Ра вытянула вперёд руку. Кончики пальцев теряли чёткие очертания, тонули в вязкой серой полумгле. Туман. Бледная дымка, неподвижно висящая над гладкой поверхностью воды. Порыв ветра и она исчезнет без следа. Ветра нет. Ни света, ни тьмы. Серое безмолвие, плотной пеленой предрассветного полумрака застилающее глаза. Какой маленький мир... Маленький бесконечный мир, ничто посреди нигде.
Туман. Белое пёрышко, соринка в глазу великана, медленно скользит в мутном зеркале Реки, увлекаемое течением. Парит в вечности полусна, серого мира остановившегося времени, границы между ночью и днём.
Лёгкое невесомое прикосновение исцеляющим холодком пробегает по пылающему, словно в горячке, лицу. Ветер? Пусть это будет ветер, слабый и робкий, рождающийся на рассвете, он всё равно будет сильнее тумана. Он прогонит его прочь, туман уступит, уйдёт, растворится, утренней росой оседая на стеблях тростника. А потом взойдёт солнце и тысячи тысяч капель, каждая из которых — целый мир, драгоценным ожерельем будут сверкать в его лучах...
Мерит стояла на ладье, казалось, застывшей неподвижно посреди безбрежной реки. Она здесь не одна. Ещё две фигуры. Человек в бронзовой чешуе, увенчанный синей короной Хепреш. Он улыбался, но как-то странно.
Лицо второго незнакомо. У него светлые волосы, такие невозможные для ремту. Александр? Она никогда прежде не видела его, но сейчас не сомневалась — это именно он. И тоже улыбка на устах, но не торжествующая. Грустная. Как и у Тутимосе.
Именно от этой улыбки Мерит пробрал озноб. Мысль. Неоформленная мысль, скорее чувство... Тревога... Опасность... Она хотела крикнуть, но не могла произнести ни звука.
Был ещё и третий. Она не видела его, но чувствовала его присутствие. Он здесь, в одном шаге от них, скрытый туманом.
Менхеперра снял с себя корону и протянул её... кому? Синего металла коснулись чьи-то ладони. Она не видела лица человека, принявшего корону. Не видела более ничего. Александр это или... Кто третий?
"Кому ты отдаёшь её, Тутимосе? Нашему сыну?"
Наследнику восемь лет, а Величайший выглядел так же молодо, как и сейчас. Но руки, коснувшиеся короны, принадлежали не мальчику...
Мерит очнулась от собственного крика. Слезы катились по щекам. Грудь высоко вздымалась, ей не хватало воздуха. Ноги словно чужие. Не держат. Она покачнулась и оперлась о край окна.
— Кому ты отдаёшь её, Тутимосе? — прошептала она еле слышно.
Царственная правительница провела ладонью по глазам. Обернулась.
За её спиной стоял, вытянувшись в струну, бледный, как мел, Усермин. Хранитель, коему Владычица могла доверять, как себе.
Нужно возвращаться к делам. Брат и супруг отсутствуют. Ей предстоит принимать непростые решения. А дела ныне идут совсем не так, как ожидалось. Она с трудом вспомнила, о чём Усермин докладывал ей. Что-то очень взволновавшее её. Вести из Киццувадны.
— Две тысячи коней... — медленно произнесла Мерит, — это не дань, а желание сохранить лицо.
— Да, царственная, — ответил Усермин, негромко кашлянув, — войны эллинов и хатти не будет. Несколько стычек, в которых и те и другие понесли совсем небольшие потери.
Простолюдины, делясь сплетнями на городских рынках, обсуждая заморские дела, как и прежде именовали пришельцев прозванием "акайвашта", но многие высокородные уже не коверкали истинное их имя — эллины. Некоторые, наиболее приближенные к Величайшему и его царственной супруге, лично встречавшиеся с Птолемеем, уже знали, что и это имя — лишь обобщение, а сам царь Александр и ядро его армии происходят из народа, называемого македонянами.
— Известия со слов осведомителей в Киццувадне? — уточнила Мерит.
— Нет, царственная дочь Древней Крови, — поклонился Усермин, — сведения сообщил Тутии. Теперь... Теперь это ни для кого не тайна.
Некоторое время она молчала. Когда же заговорила вновь, от предательской дрожи в голосе не осталось и следа.
— Усермин, призови ко мне Анхнофрет.
Меринасир, отец Анхнофрет, некогда был родовитым, богатым и могущественным правителем шепа[24] Пер-Басти. Он очень гордился тем, что дочь его ещё в малолетстве была наречена невестой наследника (она родилась в один год с Тутимосе). Когда же Хатшепсут избрала на эту роль Мерит-Ра, обиженный шепсер примкнул к заговору против Самозванки.
[24] Египет был разделен на несколько областей, шепов (сепов), управляемых наместниками-шепсерами, власть которых могла передаваться по наследству. Греки звали шепсеров номархами, правителями номов.
