Судьба в наследство

— Мы должны сообщать только проверенные факты, — одернул его Карфакс, но брат отмахнулся от него.

— Дыма без огня не бывает. И здесь, я нюхом чую, не обошлось без подмасливания и подкупа нужных людей. Уж на что Упертому Гюставу было не до внутренних мелких безобразий, но он бы такое не спустил, если б в королевские кабинеты доложили.

— Мы собрались здесь не для того чтобы политику обсуждать и действия кабинета министров Гюстова II, — недовольно отрезал Боклерк; ему явно не нравился чересчур разговорчивый брат. — Однако такие сведения, пусть ничем неподтвержденные, так сказать глас толпы, иногда имеют немаловажное значение. Еще что-нибудь удалось обнаружить?

Старший брат Дезидерий смиренно опустил голову, как бы признавая что это пока все сведения, однако брат Карфакс являющийся из-за небольшого увечья — поврежденного в бою локтя — неполноценным бойцом тройки, и будучи вынужденным переквалифицироваться на работу с бумагами явно желал еще кое-что дополнить.

— Сегодня с утра, мне удалось отыскать кое-какие намеки в архиве. До самих документов добраться не удалось, тогда бы рухнула вся легенда помощника купца первой гильдии. А раскрывать, что у них в документах копаются священнослужители, вряд ли следует. Его преосвященство нам запретил делать подобное. Да и объявлять раньше времени, что такими документами интересуется Церковь тоже не стоит. Так вот, я нашел намеки о неких подарках на крупные суммы барону Мельтишу — градоначальнику города — от граждан под видом пожертвований в пользу казны. Все бы ничего, но простые горожане, пусть и очень состоятельные вряд ли единолично будут вносить до сотни золотом, да при том сразу. В Звениче настолько богатых нет. Даже виконт Рензе, в доме которого была устроена резиденция его преосвященства, не столь обеспечен. Я взял на себя смелость и перепроверил всех местных зажиточных купцов и аристократов. С такими именами, указанными в бумагах нет, и никогда не было. Скорее всего, это вымышленные лица, взятые из воздуха. Из ниоткуда! Брат Боклерк я прошу вас, как приближенному к его преосвященству, а значит имеющему доступ ко всем документам городского архива, узнать вот эти сведения, — Карфакс подал лист, исписанный убористым подчерком. — Мне думается что, раскопав все до конца, нам гораздо легче будет понять суть происходящего в Звениче, а так же гораздо быстрее добраться до корня дела, которое привело вас, а значит и нас сюда.

Секретарь самым внимательным образом прочел написанное.

— Что ж если мне удастся получить эти данные, то положение дел в городе будет рассматриваться совершенно под другим углом. Думаю даже если все удачно повернуть, то... — Боклерк тут же оборвал фразу, и уточнил у Дезидерия: — Это все известия?

— Совершенно верно, — по-военному четко кивнул тот. — Пока все. Будут ли какие-то распоряжения?

Секретарь задумался на пару мгновений.

— Пожалуй, нет. За хозяином дома терпимости вести наблюдение по-прежнему, в архив пока не ходить, вплоть до дополнительного распоряжения. Никаких действий не предпринимать, разве что на всякий случай узнать, что же происходит в этом вертепе, — тут Боклерк впервые на памяти братьев смутился. — То есть я хотел сказать, что следует разузнать какая там обстановка, стражники или охрана. И ни в коем случае не шастать туда под видом клиентов! — секретарь, выдавая наставления, покраснел, словно девица. Ему было явно неловко обсуждать подобные вещи.

— Поздно, — тихо выдохнул брат Убино. — Уже...

На Боклерка от одновременного шока и возмущения напал столбняк, а командир тройки, видя это, поспешил пояснить:

— Мы попали туда под видом сильно загулявших купцов, которые настолько напились, что способны были устроить только пьяный дебош, и после, немного поколышматив охранников, вырубились, где стояли. А проспавшись через пару часов извинились, дали приличные деньги за поломанную мебель да набитые рожи охраны, и в сильном раскаянии удалились, так и не испытав умения местных красоток. Мы выполняем обеты, данные в обители, брат.

И хотя после этих слов секретаря немного отпустило, он продолжил смотреть на мужчин с недоверием.

— Нам с братом Тиасом пора идти, — сухо вымолвил он. — Нас следует провожать?

— Не думаю, — качнул головой Карфакс. — Чем меньше знают о нашей принадлежности к священнослужителям, тем лучше. Да и уходить отсюда весьма безопасно, из дома ведет три запасных выхода, по одному из них я вас провожу.

Он повернул ключ в замке и распахнул дверь.

— А теперь ни слова, и быстро за мной, — предупредил их, и первый исчез в полумраке коридора. Секретарь и Тиас поспешили следом.

Получив сведения от братьев Боклерк с полного согласия и одобрения его преосвященства, все последующие три дня провел в городском архиве. И каждый раз как он отправлялся в ратушу, за ним следом направлялись один или два топтуна. Столь нарочитая слежка за секретарем и всеми остальными сопровождающими епископа велась лишь для того, чтобы они не могли встретиться с нужными им людьми, а вынуждены были не солоно хлебавши, оставаться без важных сведений. Ведь ни один тайный агент или информатор не станет раскрывать себя перед посторонними. Тиасу для очередной встречи с одним из братьев боевой тройки порой приходилось из кожи выпрыгивать, чтобы скинуть со следа прилипчивых топтунов.

Впрочем, в архиве за Боклерком уже не следили, наблюдение за его действиями и препятствование расследованию здесь перекладывалось на другие плечи, а именно служащих архива.

Как и рассказывал брат Карфакс, бумаги находились в ужасающем виде, библиотекари которые должны были за ними наблюдать, не справлялись со своей работой. Желающие найти тот или иной документ, вынуждены были затрачивать на поиски гигантское количество времени, своими раскопками еще больше увеличивая неразбериху. И, несмотря на то, что подобный хаос сыграл только на руку в делах епископа Констанса, секретарь оказался очень недоволен положением дел.

На следующий едва он день явился в ратушу и изъявил желание поработать с бумагами, касающимися ордена Святого Варфоломея Карающего, в архиве начался форменный переполох и светопреставление. Два библиотекаря курирующие документацию попеременно изобразили, что их душит грудная жаба, мучают страшные головные боли и у них вообще случились провалы в памяти. Когда же представление не подействовало, те, перестав изображать недомогающих, сбегали за старшим надзирающим за писчими делами. Тот в свою очередь повторил балаганное действо за починенными, и только после угроз со стороны Боклерка и обещания пригласить сюда четверых братьев-сопровождающих, чтобы устроить самый настоящий погром, а библиотекарей предать суду за ненадлежащее выполнение обязанностей, согласился пустить его в свою святая святых — скрипторий1 и архивные комнаты.

И все эти три дня секретарь потратил на подтверждение сведений, которые ему передал брат Карфакс, за что был своеобразно награжден. Оказалось, намеки, раскопанные Карфаксом, не только соответствуют действительности, но и являются лишь верхушкой айсберга того взяточничества и взаимоукрывательства, что процветают в Звениче.

А вечером третьего дня в пятницу Боклерк уже докладывал его преосвященству о творящемся в городе. Епископ сидел на своем излюбленном месте в кресле перед протопленным камином, и, укутав ноги меховым пледом, внимательно слушал секретаря. Тот, разложив на маленьком тонконогом столике скопированные документы, особо важные отрывки зачитывал в слух.

— Помимо дорогих подарков управляющему городом, подобные преподношения делались и представителям легиторума. Например, в прошлом году старшему викарию Адельму было передано в дар неким горожанином Флавиусом Севорецием девяносто монет золотом, а спустя еще неделю все тем же Сиворецием пятьдесят монет. Такого гражданина в городе нет, я проверял церковные книги, благо у них все в алфавитном порядке записано. Пару лет назад викарию и его помощнику — преподобному Кликсту тоже были сделаны не менее щедрые подарки от некоего Тибора Раскатного. Удивительно, но в городе действительно был Тибор, только он помер аж пять лет тому назад, я лично регистрационную запись видел.

— Да уж, — тихо прокомментировал слова Боклерка Констанс. — Совсем распустились и страх перед разоблачением потеряли. Уверовали в свою безнаказанность. Даже усопшие души к своим махинациям приплели.

— Вот и получается, что в мздоимстве и удовлетворении своих стяжательных потребностей участвуют не только градоначальник со своими приближенными, но верхушка легиторума, которая должна была надзирать за порядком, и в случае таких вот вещей немедленно докладывать в свою епархию, — подытожил доклад секретарь.

— Город насквозь гнилой, — заметил его преосвященство, в задумчивости глядя на рдеющие головни. — И управляющие им — настолько же гнилые. Как говорят? Рыба портиться с головы? Верная мысль, очень верная, — Боклерк молчал, слушая епископа, а тот продолжал: — Не удивительно, что именно в таком месте Сисварий умудрился использовать низменные людские страсти не только себе на утеху, но и на обогащение. Орден дилурийцев всегда был с душком. Всепрощающие они. Как же! Всестяжательсвующие и всегрешащие. Лишь единицы на моей памяти следовали заветам Святого Дилурия, прочие же из-за мягкости устава нарушали его направо и налево.

— Ваше преосвященство, — с каким-то волнением брат перебил рассуждения Констанса. — А ведь и епископ Сисварий и старший викарий Адельм — легат города, принадлежат к одному и тому же ордену.

— А ты только сейчас это заметил? — немного ехидно заметил тот. — Едва прибыв в город и узнав, что в Звениче легиторум представляет орден Святого Дилурия Всепрощающего, я сразу заподозрил, что все здесь не просто так. До этого мне нужны были лишь доказательства моих домыслов, и теперь они у меня есть. Остается лишь разыграть полученные сведения самым выгодным для нас образом. И хотя картина еще не совсем полная — мы не знаем, причастен ли хозяин богомерзкого заведения к подаркам городским управляющим и верхам из легиторума, а так же каким образом он отправляет деньги Сисварию, но направление у нас уже есть. Интересно, через кого шелудивый все это делает? Не самолично же сюда приезжает? — еще немного поразмышляв, повернул голову и посмотрел на секретаря. — Какие-нибудь изменения в поведении хозяина дома терпимости, или его действия могут указать нам на его взаимосвязь с епископом?

— Нет, ваше преосвященство, — отрицательно качнул головой Боклерк. — Братья наблюдают за ним. Все как обычно. Ни о чем особенном Карфакс через брата Тиаса мне не докладывал.

— Угу, — епископ прищурил глаза и хитро улыбнулся, отчего брата мороз по коже продрал. — А почему мы церемонимся с содержателем непристойных заведений, словно он из хрусталя выточен? Хозяин не уважаемый гражданин города и не добропорядочный обыватель... Он сам поставил себя вне закона, как людского так и Божьего. И мы можем поступить с ним не по церковному всепрощению, а как он того заслуживает.

От вкрадчивости тона, которым все было произнесено, секретарь поежился. Так его преосвященство прежде не разговаривал, настолько хищного оскала и предвкушения охотника учуявшего добычу, Боклерк еще не видел.

— Навестите-ка его, да расспросите хорошенько. Так спрашивайте, чтоб вилять не мог и все на духу, как перед святой инквизицией выложил. Погрома, конечно, устраивать не стоит — шумно больно, но вот припугнуть так, чтоб у него от страха расслабление кишок наступило — самое подходящее дело.

— Я этим же вечером через брата Тиаса извещу боевую тройку, и они выполнят ваше пожелание, — быстро ответил секретарь.

— Нет, Боклерк, — отрицательно качнул рукой епископ. — Такие расспросы одним боевым братьям доверять не следует. Ты у меня в курсе всех событий, тебе и нужно с ними идти. Вдруг они по незнанию своему чего спросить не смогут или вовсе пропустят, поскольку в некоторые вещи не посвящены. Тебе необходимо пойти вместе с ними, — секретарь слегка побледнел и нервно сглотнул.

Никогда он еще в жизни не участвовал в подобных авантюрах, ему не доводилось непосредственно на допросах присутствовать. Обычно он писал вопросы на бумаге, а брат Лафе неспешно выпытывал ответы, чтобы после подать ему уже готовые. Если что-то было непонятно, Боклерк уточнял и в пыточной умелец Лафе мигом получал разъяснение. Здесь же, субъекта к палачу не уволочешь: придется все на месте узнавать и пояснения на ходу получать, а в роли непосредственного допросника брату еще бывать не приходилось.

— Как прикажете, ваше преосвященство, — согласился он, кое-как проглотив подступивший к горлу ком. Мало того ему как главному придется допытывать, так еще состоится все это в борделе, что само по себе является уму не постижимым для него, как для священнослужителя.

Подметив внутреннее сопротивление секретаря, Констанс добавил:

— А чтобы разговор сподручней вышел, а главное быстрее и безопасней, возьмешь с собой не только боевую троицу, а еще дополнительно троих братьев из моего сопровождения, — Боклерк склонил голову с благодарностью — наличие еще трех могучих бойцов хоть как-то успокаивало его перед предстоящим действом. А епископ взмахнул рукой в благословляющем жесте. — Тянуть незачем, вот сегодня и отправляйтесь. Ступай с Богом!

— Спаси Господи, — поклонился обескураженный Боклерк и, неловко поцеловав руку, направился прочь из комнаты.

Приказ его преосвященства оказался неожиданным, однако противится ему, секретарь не посмел. Говорить епископу, что с начала не мешало бы договориться с боевой тройкой, и только после, уточнив наилучшее время, идти в это заведение, смысла не имело. Приказание есть приказание. Мысль о том, что ему, как священнослужителю, придется оказаться в борделе, приводила Боклерка в неописуемый ужас. Он внезапно осознал, что если его кто-нибудь там застанет, то ему уже никогда не отмыться от позора. И бесполезно будет объяснять, что его привели сюда дела. Какие дела могут быть у церковника в доме терпимости? Невозможно ангелам спускаться в гиену огненную, так и священнослужителям во имя спасения души своей ходить в такие богомерзкие места. Хотя и его преосвященству связываться с подобным людом тоже не самое лучшее дело на свете, лишь жизненная необходимость толкает его на этот путь, на столь хрупкую дорогу, где один неверный шаг и репутация первого достойного доверия будет утеряна навсегда.

С подобными утешающими мыслями, в которых Боклерк больше уговаривал самого себя в необходимости сегодняшнего шага, нежели чем оправдывал приказ епископа, он дошел до комнаты, где разместили братьев-сопровождающих. Постучав коротко в дверь, он вошел. Братья готовились ко сну. Тиас, раздетый по пояс, склонился над тазом и, отфыркиваясь, умывался. Один брат лил ему воду в подставленные ковшиком ладони из большого глиняного кувшина. Другой расстилал постель, третий, стоя на коленях перед святым крестом, читал вечернюю молитву, двое других уже спали. Когда секретарь распахнул дверь, все присутствующие как по команде вскинулись, словно готовые к схватке львы. Те, что стояли возле кроватей схватились за обнаженное оружие лежавшее рядом, а Тиас и помогающий ему брат казалось, были намерены немедленно вступить в бой подручными средствами. А по мгновенно напрягшимся спинам спящих, было понятно, что те мгновенно проснулись и готовы в любой момент вскочить с постели.