Летописец (трилогия). Книга 1. Игра на эшафоте

— Ваше Высочество, пора! — Марик Седой выжидающе смотрел на Дайруса. Он и его люди оставались последними, кто покидал эту землю. Дайрус подождал, когда последний солдат уселся в лодку, и прыгнул туда же. Уже второй раз он бежит из собственной страны! Глядя на удалявшийся берег, Дайрус с удивлением ощутил на глазах слёзы. Это что за ерунда? Ну, подумаешь, неудача, но ведь бой он выиграл! Первый в его жизни бой! Придёт время, и у него будет сильная армия — с её помощью он вернёт трон отца и смоет грязь с его имени!

Глава 4. Истинная Летопись

Самайя придвинулась к костру, пытаясь согреться. Видя, как её знобит, Дим пошуровал в огне палкой и добавил несколько веток. Пламя вспыхнуло и заискрилось в темноте летней ночи — первой ночи, которую Самайя проводила без Дайруса.

Тихо шуршали от ветра листья берёз, чьи стволы редкой стеной окружали их лагерь и тонули во мгле. Небо усыпали блёстки звёзд, подмигивавших с высоты, но ни одна из них не привлекла внимания Самайи. Она хотела бы спросить у неба, куда идти дальше, но, увы, читать по звёздам не умела.

Вопрос не был праздным: она пообещала Дайрусу повидать отца Рика, а все уговаривали её ехать в Нортхед. Помимо Рика, Сильвестра, Дима и Захара к ним прибились ещё двое: Боб-Следопыт из Нортхеда и Фил Дурошлёп. Монах, пожелавший остаться в Сканналии, выцепил Боба в гавани как отличного проводника, и вся компания постаралась убраться подальше от места, где вот-вот появится армия принца Крисфена.

Дайрус снабдил их отличными лошадьми, отобранными у врага, но двигались они медленно из-за повозки, на которой лежал Рик. Самайя не умела ездить верхом, а потому пристроилась рядом с раненым. Ночь вынудила их остановиться. Дим разжёг костёр, и Самайя занялась готовкой. Когда из темноты возник Фил, Самайя едва не закричала от страха, но быстро его узнала. Дайрус прозвал его Дурошлёпом из-за привычки вечно болтать не по делу и громко жевать, шлёпая губами. Он был одним из дезертиров. Фил спросил, нельзя ли ему остаться. Дим презрительно сжал губы, но Захар кивнул. Боб с любопытством осмотрел новоприбывшего и подвинулся, давая ему место у костра. Фил быстро скрылся в темноте и вскоре вернулся с лошадью: судя по упряжи и седлу, она принадлежала одному из воинов Айвариха.

Рик старался не показывать, как ему плохо, но всем это и так было ясно. Поездка его самочувствия не улучшила, и он потерял сознание, в бреду то ругая отца за ложь, то прося у него прощения.

Убедившись, что повязка на бедре в порядке, и кровотечение не началось, Самайя положила голову Рика себе на колени. Дим принёс плащ и накинул на раненого, а Фил заметил что-то вроде "стоит мужику уехать, баба тут же находит другого".

— Не жалеешь, что лишилась покровителя? — развязно спросил он.

Самайя не хотела отвечать, за неё ответил Монах:

— По крайней мере, она его не бросила, не то что ты.

— Да больно-то надо лезть в это пекло! Ясно ж было, что кончится либо бегством, либо могилой, разве нет? Вашему Дайрусу ещё повезло: сам-то проиграл, да хоть жив остался.

— Принц выиграл бой, — тихо заметила Самайя. — Если бы у него были кони...

— Ну да, кони, люди и тыща пушек, — захохотал Фил. — Нет, дорогуша, тут ему ничего не светило, раз уж король расправился с бунтовщиками.

— Но ты-то сбежал раньше, — вмешался Монах, — принц успел соскучиться по твоим губам-ушлёпкам, — эта шутка вызвала громкий смех. Фил обиделся:

— Дак и ежу понятно было, что нифига не выйдет. Сил маловато, что, не так? В былые времена один принц долго шлялся по Лодивии с куда большей армией, но даже махотного городка не захватил.

— Зато захватил короля Лодивии в плен, — припомнил Монах, неплохо знавший историю.

— Ну дак королей много, а страна-то одна. На всех не хватит, верно? У Дайруса не просто силёнок мало, так и командир из него херовый. Одно хорошо — платил вовремя.

— Чего ж ты сбежал? — поинтересовался Монах.

— Ну дак местный я, куда мне вертаться назад? Я ведь так и замыслил, что приплыву и останусь, вот и все дела, — похвастался Фил. — А где бедняку деньжат раздобыть на дорогу до дому?

— Не боишься Дайрусу попасть? — хмуро поинтересовался Боб.

— Куда там, — отмахнулся Фил и причмокнул, — ещё неизвестно, оставят ли вашего принца в живых его кредиторы. Столько бабла на ветер пустил почём зря.

— Принц Дайрус обещал вернуться, — тихо заметила Самайя.

— Ну да, а кто ему армию даст, бедному родственнику? Один раз не оправдал доверия, дак откуда теперь деньги брать?

Шёпот Дима резанул девушке по ушам:

— Я думать, принс спасать себя из опасный ловуска.

— Ловушки?

— Я думать, король делать ловуська для принса.

Самайя похолодела:

— С чего ты взял?

— Нет корабли в гавань, нет воины, нет пуски, нет нисего. Так не бывать.

— Но он ведь не ждал принца? Он восстание должен был подавлять. Наверное, туда войско и отправил, — предположила Самайя.

— Тогда он совсем дурак, — гнул своё Дим. — Но он не дурак. Гиемон сситать его осень умный. Он озидать Дайрус, просто ему не везти. Сто-то не слуситься верно. Принс Дайрус осень... как это... ссясливый?

— Везучий?

Дим кивнул и умолк. Самайя не хотела верить, но Дим не ошибался. А если это и впрямь была ловушка? Вдруг они в неё попадут? Самайя стиснула пальцы и услышала вопль Рика. Оказывается, её ногти буквально впились в его шею. Она отдёрнула руки, слушая проклятия раненого. Он пришёл в себя и хотел встать, но Дим силой уложил его обратно на колени Самайи.

— Эй, малец, не докучай нам! Хочешь Богу душу отдать, делай это молча! — прикрикнул Захар на мальчишку, и тот притих. Несмотря на то, что Захар явно происходил из низов общества, было в нём что-то авторитетное, да и по возрасту он Рику в деды годился — ему было около пятидесяти. Его слушались все.

— Слушайте, — обратился Фил то ли к Захару, то ли к Бобу. — А что за хрень насчёт убийства летописца? В гавани ходили слухи, что это Дайрус его шлёпнул. Как думаете, правда?

Боб, чьё выражение лица было трудно разглядеть из-за густой длинной бороды и усов, буркнул:

— Може, и правда. Токма в Нортхеде о том не балакай. Головы лишишься, навроде некоторых.

— Каких-таких некоторых?

— Да убивцев тех. На куски их порубили.

— А это точно они самые?

— Так кажет Летопись.

— Это что за фигня? Откуда ей знать, кто там кого кокнул? Не сам же этот летописец туда вписал имена своих убийц?

— Летописец ничего не вписывает, он переписывает то, что сообщает ему Летопись, — вмешался Захар.

Рик и Дим с интересом прислушивались к разговору.

— А что это вообще за Истинная Летопись? — негромко спросил Рик Захара. — Я что-то слышал, но не думал, что это правда. Король Айварих сказал, что она теперь во дворце... — Рик осёкся.

Захар кивнул на Боба:

— Вот он видал, как её переносили. Небось, король и летописца нового назначил, ежели имена убийц там узрел?

Рик нехотя кивнул:

— Откуда ты столько знаешь?

— Все знают, да не все веруют, али позабыли уже. Вестимо, кое-кто постарался ради этого. Но предания живут по сию пору, ибо истина сокрыта глубже знания и веры.

— А ты не расскажешь? — попросил Рик неуверенно.

Самайя тоже хотела послушать, но не решалась просить. Упоминание о таинственной Летописи будоражило душу, голова гудела от какофонии голосов и странных теней. Что-то коснулось её, но и это была тень — тень Дима рядом.

Захар оглянулся на тёмные верхушки деревьев, поворошил костёр и заговорил.

— Сказывают, давным-давно Нейского перешейка не было и в помине, канала тоже, и нельзя было понять, где кончалась Барундия и начиналась Сканналия. То была одна земля, и народ на ней обитал один — сканты. Они были язычниками, повсюду стояли их алтари и священные дубовые рощи. У нас роща была на Волаге, другое святилище они воздвигли на месте Волхидской площади в Нортхеде. Богов у скантов двенадцать, и ещё дети богов и многие разные существа навроде леших, оборотней и водяных. Жрецами скантов были волхиды, и это, скажу я вам, люди были особенные. Чародейство, алхимия, предсказания — всё как положено. Они владели такими познаниями, что короли порой отдавали им целые состояния. Ну, вестимо, в ту пору королей-то и не было. Были вожди, чьи дружины враждовали друг с другом. Вожди завлекали волхидов: те славились умением колдовать, лечить смертельные раны и вещать о грядущем. Знания волхиды передавали друг другу из уст в уста, обучение шло в глухих лесах или глубоких пещерах в горах. Учение отнимало долгие годы, и волхиды высоко ценили себя и сами решали, оставаться ли с вождём, а нет — ищи ветра в поле.

И вот однажды волхид по имени Девин явился к вождю Свенейву Победителю. То есть это он опосля стал Победителем, а в ту пору был одним из многих скантских вождей, и не сказать чтоб шибко сильным. Как любой вождь Свенейв мечтал видеть вокруг поменьше вождей и побольше холопов, но это было не так просто. У многих вождей имелись волшебные вещицы, супротив которых не попрёшь: у одного меч-кладенец, у другого лук бил без промаха, третий владел камнем судьбы, четвёртый не боялся никаких ран. Поговаривают, это всё пришло от богов, поелику при всех этих вождях жили волхиды, а все волхиды — потомки богов.

Свенейв попросил Девина отыскать способ узнавать, что делают другие вожди. Девин подумал-подумал да и согласился. Он отправился в загробное царство бога Селевруна и заколдовал для Свенейва листок пергамента. Селеврун потребовал в обмен отдать ему Иштирию, и Свенейв согласился: там всё равно сплошь горы да снега. Селеврун магией прочертил на земле глубокую линию от моря до моря, и с тех пор она так и обзывается — Черта. Она не пропадала даже после ливней. Взамен Свенейв получил волшебный пергамент.

— Это и была Истинная Летопись? — с любопытством спросил Рик.

— Можно и так сказать. Стоило записать имя любого человека, как пергамент сообщал, где он и что делает. Любой враг как на ладони пред тобой. Свенейв пришёл в восторг. Однако не всё оказалось так просто. Летопись писала кровью того, кто задавал вопрос, такова была плата за её услугу.

— Но ведь можно заставить писать слугу? — спросил Сильвестр.

— Да, — Фил причмокнул губами. — Какой вождь захочет проливать кровь вместо чернил?

— Тот, кто не желает делиться знанием. Свенейв берёг волшебный пергамент и никому его не показывал, тем паче читать по нему мог лишь тот, у кого в жилах текла кровь Свенейва. Так устроил Девин, ибо Свенейв боялся, как бы подарок бога не использовали против него самого.

Годы шли, Свенейв завоёвывал всё больше земель. Он ведал, где какой вождь живёт, куда идёт в поход, кто его враги, чем он болен, где хранит золото...

— И даже о чём он треплется ночью во сне? — передразнил Фил.

— Нет, — серьёзно возразил Захар. — Летопись отображала поступки и письмена, а вот слова и думы не могла.

— Почему? — спросила Самайя.

— Они слишком быстры. Их нельзя уловить и удержать. Летопись показывает лишь то, что происходит ровно в этот миг, — Захар зевнул.

— Ну и как? Свенейв победил всех? — жадно спросил Рик, испугавшись, что Захар ляжет спать.

— Вестимо. Он овладел многими волшебными вещицами. Их невозможно было спрятать. Стоило Свенейву спросить у Летописи, где находится, к примеру, меч-кладенец, и он получал подробнейший ответ, а там оставалось собрать отряд головорезов — и в путь. Свенейв покорял племя за племенем, он знал столько тайн, что его считали чародеем и прозвали Победителем. Свенейв назвал себя князем, выстроил роскошный деревянный терем с оградой. Черту Свенейв охранял ретиво: за попытку пересечь её ради охоты, к примеру, людей ловили и казнили. Лес в тех местах заполонили охотники за головами: Свенейв платил им щедро. Все деревни по ту сторону Черты сожгли, их жителей либо перебили, либо они бежали на юг. Иштирия обезлюдела, стала покрываться снегом даже летом, и люди начали чураться тех мест. Они верили, что Селеврун обосновался именно там.

— Баили, коль задул северный ветер, то Селеврун гневается, что уговор нарушен, — припомнил Боб, — а ветер тот нёс неурожаи и холод, вот Свенейв слово и держал.

— Не то чтобы Свенейв был плохим правителем, — продолжал Захар. — Он не казнил зазря, судил верно благодаря Летописи, простые люди его почитали богом и любили, ибо он не отнимал последнее. Он много торговал, при нём возводили новые святилища. Его земли простирались далёко, и даже Летопись не могла описать, что творится на окраинах. Он так свыкся с победами, что забылся и как-то раз попросил её поведать обо всех доходах подданных, чтоб назначить им подати по справедливости. Летопись стала всё перечислять, Свенейв уснул от скуки, да и не проснулся боле. Летопись выпила всю его кровь.

В темноте слова Захара звучали зловеще, даже Фил прикусил язык. Дим словно застыл с закрытыми глазами — он так сидел с самого начала рассказа: то ли слушал, то ли спал. Самайя прислушивалась к звукам леса, но они были обычные, живые: уханье филина, волчий вой, журчание воды в ручье, шелест листвы, потрескивание горящего дерева и завывание ветра где-то в вышине. Самайя хотела услышать продолжение, потому что по мере рассказа в памяти зашевелились смутные образы.

— Об этом я не слышал, — озадаченно сообщил Рик. — Помню, что Свенейв получил Летопись, использовал её, чтобы покорить других вождей, но про его смерть в той сказке точно ни слова не было.

— Это и понятно, — кивнул Сильвестр. — Сказания и легенды живут своей жизнью, и от того, в чьих устах они звучат, зависит многое. Прочти-ка пяток хроник о любом событии, и не сразу разберёшь, что они пишут об одном и том же.

— Да, — согласился Захар. — Многое забыто, многое поменялось за века, в иных семьях предания хранятся и передаются в целости, а некоторые родители не всё говорят детям. Верно, твой отец не хотел пугать тебя на ночь страшной сказкой.

Рик надулся. Он явно не хотел говорить об отце.

— У Свенейва было четверо сыновей, — продолжил Захар. — Средний сын по имени Иригор умертвил двух старших братьев раньше, чем остыл труп отца, и забрал Летопись. Пощадил он только трёхлетнего Дарена, чтобы избежать участи Свенейва. Этого Дарена Иригор посадил в темницу и не выпускал наружу, а на службу звал не родичей, которых вскоре почти не осталось, а разный сброд. Иригор искал заговоры и предательство повсюду, а поскольку Летопись не ведала, о чём толкуют люди промеж собой, он наводнил страну соглядатаями и палачами. Хватали любого, кто покажется подозрительным. Иригор столь рьяно выискивал врагов, что убил жену, сыновей и дочерей, и только Дарен остался, ибо ни с кем не общался и никуда не выходил. Иригор страшно боялся волшебников и расправлялся с волхидами. Незнамо как, но однажды его нашли умершим, а подросший Дарен занял его место. Летопись он читал мало, после темницы предпочитал забавы да потехи, а страной правил волхид по имени Лоулах. Его прозвали Бардом из-за того, что Дарен услыхал на очередной попойке его песни и так восхитился, что сделал придворным певцом, опосля смотрителем над двором, а там и вовсе поручил ему все заботы и занялся утехами. Лоулах поправил дела государства, остановил казни волхидов, и при этом он обходился без Летописи, а вот Дарен нашёл ей место в своих забавах.