Дом - это там, где ты нужен

Сплюнув у ног застывшего старика, Красная Кейт развернулась на каблуках и стремительно вышла вслед за своим рабом. Долго сдерживаемая ярость искала выхода, и сегодня у неё наконец появилась возможность дать волю этому гневу.

Джонни быстро склонился над сливным отверстием, и его вырвало. Корчи больного желудка не проходили даже после того, как там ничего не осталось. Беглеца из Приюта мутило, в голове и конечностях поселилась непреходящая слабость, мешавшая думать и резко двигаться. Временами, особенно за работой, он ловил себя на том, что у него дрожат руки. Всегда здорового Джонни это пугало чем дальше, тем всё сильней. Он чувствовал, что его организм, какое-то время противостоявший порче извне, начинал понемногу сдавать позиции. Когда-то читая о древних временах в электронной библиотеке Приюта, он не мог осознать до конца значений понятия "замучить до смерти". Однако теперь всё лучше понимал точность этого страшного выражения.

Со дня возвращения Кейт прошло почти два месяца. За это время существование Хесса стало настоящим адом. Хозяйка, которая сидела дома почти безвылазно, держала своего белобрысого раба возле себя и истязала его с какой-то необъяснимой, зверской жестокостью, не делая перерыва на еду или сон. Точнее, сама Красная Кейт уходила, чтобы есть и спать, но перед этим заботилась о том, чтобы зафиксированный в максимально неудобном и болезненном положении раб не мог отрешиться ни на миг и считал секунды до её возвращения. Которое в свою очередь не сулило ему ничего хорошего, принося новые унизительные мучения и боль.

Первые недели Хесс находился в настолько диком и ошарашенном состоянии, что едва помнил себя и происходящее вокруг. Его сознание не могло переварить того, к чему его принуждали и, возможно, лишь это помогло святоше из Приюта не сойти с ума. То, что с ним выделывали в подвале дочери Когтерога и в её спальне, казалось бредовым, душным и не переходящим кошмаром, потому что люди не могли делать такого с себе подобными. Это было развратнее, чем все "фильмы" Райвена вместе взятые, страшнее и гаже, чем "удовольствия" у обжарков, омерзительнее всего, что происходило с Джонни в прошлом, и что когда-либо могло с ним произойти. Временами корёжившееся и ломавшееся сознание беглеца из Приюта мутнело настолько, что он не реагировал даже на окрики хозяйки, и лишь самая резкая и сильная боль, которую причиняла Кейт, вновь заставляла её раба возвращаться к реальности.

В чудовищном катарсисе душевных и физических мучений беглецу из Приюта не на кого было опереться. Магда, долгое время создававшая в его сознании некую эфемерную иллюзию поддержки, по воле Кейт часто помогала хозяйке в её развлечениях. И даже в том состоянии ошарашенного отупения и животного ужаса, в котором пребывал Джонни Хесс, он не мог не видеть, что рабыня делала это без неудовольствия. Едва ли Магда до конца одобряла игры дочери Когтерога, однако, была скорее соучастницей, чем подневольной исполнительницей воли госпожи. Похоже, ранее он все-таки заблуждался насчёт роли раскосой девушки в доме — несмотря на несомненно подчиненное положение, Магда была скорее подругой, чем рабыней Кейт. Тем более, что в отличие от Хесса и других опасных рабов, ошейника она никогда не носила.

Что до мистера Вайли, с того самого дня, как Джонни покинул его мастерскую, ему ни разу не довелось увидеть старика. Впрочем, о том, что старый мастер не оставлял попыток выкупить своего любимца, либо иным образом убедить Кейт давать им проводить время за одной работой, беглец из Приюта знал не понаслышке. Каждая попытка Вайли поговорить о молодом помощнике с Кейт вызывала новую волну ярости хозяйки, которую она вымещала на Джонни, не забывая сообщить истязаемому ею рабу, кто являлся виновником очередной порции мучительного унижения.

В конце концов, когда беглец из Приюта потерял всякую надежду на то, что в его существовании останется что-то кроме грязи, извращенной похоти, мерзости и боли, внимание хозяйки внезапно пошло на спад. Хесс не знал, что стало тому причиной — удовлетворенная его не прекращавшимися мучениями ярость Кейт стала утихать сама по себе, или хозяйке просто надоело дни и ночи напролёт проводить в подвале с измученным и отупевшим от пыток рабом. Однако спустя какое-то время изобретательность дочери Когтерога действительно стала спокойнее и скучнее, а потом Кейт и вовсе перенесла свои развлечения на ночное время суток. Джонни, которого впервые за несколько недель выпустили из подвала, долго не мог поверить в то, что несмотря на пережитое, он по-прежнему оставался жив.

Впрочем, радоваться хотя бы частичному избавлению от насилия и унижений ему пришлось недолго. Красная Кейт, по-видимому, всё же решила сделать страдания единственным смыслом существования белобрысого раба. Поэтому, не сообразуясь со здравым смыслом и настойчивостью осаждавшего её мистера Вайли, предлагавшего за аренду беглеца из Приюта вовсе уж несообразные суммы, она определила Джонни Хесса на работы в поле — туда, где под жарким солнцем надрывались от изнурительного труда сотни других несчастных невольников Города.

Это решение было более, чем спорным. Работа на полях была одной из наиболее тяжелых из всех, для которых использовались рабы. Туда отправляли как правило одних чернокожих — белые и латиносы работали в самом Городе, обслуживая мастерские, дома, улицы и хозяев. Труднообучаемые и зачастую не имевшие квалифицированных навыков, но куда более выносливые негры гораздо дольше протягивали на жаре под солнцем, да и пользы от них там было больше. Для белого отправка в поле почти всегда означала смертный приговор.

Джонни не верил в то, что хозяйка хотела от него избавиться. В отличие от десятка чернокожих работников Кейт, в конце тяжелого дня он отправлялся не в отведенный для них барак, а в дом Кейт, где его по-прежнему поджидала госпожа с новой порцией мучений. Да и Мучачо Риккардо — свирепый надсморщик-латинос, в одиночку управлявшийся со всеми рабами дочери Когтерога, разбросанными по обширной плантации маиса и потаты, к белокожему рабу относился с долей осторожности. Джонни, который после долгих еженощных извращенных пыток едва держался на ногах, был из рук вон плохим работником, однако, ничего сильнее тычков и ора от злого, как чёрт, надсмотрщика, он не получал. Очевидно, у Риккардо был четкий приказ — мучить, но не замучивать до смерти. И Джонни, который догадался об этом довольно быстро, несмотря на не проходивший туман у него в голове, стал осторожно пользоваться своим особым положением.

Вот и сейчас, оставив работу в поле, он уже в пятый раз притаскивался к рядку нужников, сооруженных в небольшом отдалении, между полями и натянутой проволокой стены, отмечая, что будь на его месте кто-то из невольников-негров, латинос давно бы огрел бездельника кнутом. Впрочем, не только приказ Кейт удерживал надсмотрщика от побоев. Белобрысый раб выглядел действительно больным, и его только сегодня уже дважды выворачивало прямо посреди грядок с потатой, которые он неумело окучивал, далеко отставая от старательных черномазых. Риккардо, который знал об особом отношении хозяйки к этому рабу, больше делал вид, чем действительно заставлял доходягу работать. Он не знал, сколько ещё осталось белобрысому до того, как его отправит к праотцам заигравшаяся рыжая стерва, однако, до тех пор, пока её интерес сохранялся, задачей латиноса оставалось максимально усложнять жизнь беглеца из Приюта, но ни в коем случае не приканчивать его самому. И этому невысказанному пожеланию Кейт он строго следовал. Здесь ему платили хорошие деньги, и лишаться этой работы он не хотел.

Джонни опёрся локтем о деревянную стену сортира и прислонился к нему лбом. Некоторое время он простоял так, поглаживая больные внутренности снаружи и пытаясь выровнять дыхание. Тело его сводило ставшими привычными за долгое время тупыми болями, особенно сильно отдаваясь в поясницу и пах. Внутренний таймер, попискивая, отсчитывал секунды, напоминая, что несмотря на всё его особое положение, время уходило, и требовалось возвращаться к работе до того, как за ним явится Риккардо. Однако, хлипкая фанерная дверь "кабинки" сортира создавала пусть призрачную, но всё же преграду между ним и всем тем, что ждало снаружи. Поэтому Джонни продолжал стоять, не в силах оторваться от нагретого дерева стены.

— Мастер Джон. Эй, мастер Джон!

Хесс открыл глаза. Шепот несомненно доносился снаружи. Однако сквозь кое-как сбитые доски ничего было толком не разглядеть.

— Я здесь, мастер Джон. Под листьями!

Джонни с силой сжал и разжал пальцы, после чего полез в штаны и вытащил в несколько раз сложенный листок мятой бумаги. Морщась и кусая губы от стрельнувшей книзу новой вспышки острой боли, он присел возле отверстия в деревянном полу нужника и просунул бумажку между досками стены. Появившиеся из-за разлапистого листа росшего тут растения тонкие детские пальцы бережно приняли листок, который спустя миг исчез под тем же листом.

— Спасибо, мастер Джон. Мистер Вайли просил передать вам привет и ещё вот это.

Хесс принял просунутую в ответ тонкую бумажку. Торопливо развернув её, он выкатил на ладонь три продолговатых белых таблетки и, недолго думая, проглотил все. Он знал, что возможности припрятать обезболивающее и стимуляторы ему не представится, и поторопился хотя бы ненадолго избавиться от непрекращавшихся мучений.

— Спасибо, Кертис.

— Это вам спасибо, мастер Джон.

— Передай мистеру Вайли... расчеты не точные. Я не мог... у меня не было времени. И бумаги тоже мало. Хозяйка находит всё. Спрятать трудно.

— Я передам. Прощайте, мастер Джон. До встречи.

— До встречи, Кертис.

Джонни потер кисти рук и выпрямился. Таблетки, которые посылал ему старый Вайли, были наилучшего качества — доктор Рэйми знала, для кого они, и лично отбирала те, которые действовали убойно и наверняка. Несмотря на то, что прошло мало времени, боль постепенно стала отступать, а силы наоборот — возвращаться в его тело. Хесс потянулся, разминая затекшее тело и, толкнув дверь, вышел из сортира.

Перед ним, насколько хватало глаз, влево и вправо убегали нестройные ряды разнообразных грядок, над которыми трудились сотни рабов, преимущественно, чернокожих. День выдался туманным, и человеческие фигуры, ровно как и застывшие в безветрии стебли, листья и плоды съедобных растений тонули в зыбкой серой мгле.

Повернувшись к главной дороге, которая проходила совсем неподалеку и вела к раскинувшемуся за второй стеной полуденному Городу, Джонни вздрогнул от испуга. В одной из двух фигур, которые едва проглядывались в тумане, он узнал свою госпожу. Кейт шла от одних ворот к другим в сопровождении Яро-гуру и какого-то незнакомого сухопарого работорговца.