Самурай из Киото

Конечно, они рисковали. Но к риску Натабура был привычен. Сколько раз они с учителем Акинобу попадали в подобные истории, но всегда выходили победителями. Неужели на этот раз не повезет?

И почти одновременно они почуяли запах дыма, навоза, жареного мяса и душистого хлеба. Натабура подавил спазм в желудке, а Язаки испуганно завел прежнюю песню:

— Заманивают нас... Заманивают... Для Горной Старухи заговоренная стрела нужна. — Он хотел показать, что все слышал, все видел и только делал вид, будто испугался.

На следующий год его должны были отправить в Чертоги в качестве евнуха. Для такого поступка тоже требовалась смелость. И Язаки готовился к этому, полагая, что таким образом обеспечит себя и многочисленную родню до конца дней. Тайно он мечтал всю жизнь проходить с полным животом.

Но Натабура, вдруг подняв руку, обратился в слух. Язаки обескуражено замолк, устыдившись своей горячности. Действительно, в лощине, на тропинке кто-то двигался, шурша и фыркая.

— Хоп? Заговоренная, говоришь?.. — произнес Натабура, решив, что это рыщет Горная Старуха, и растворился среди ветвей.

Только Язаки его и видел. Ему совсем не хотелось оставаться одному, но и бежать за Натабурой навстречу опасности было боязно. Скороговоркой прочитал молитву Анагэ — покровительнице Вакасы, и убедившись, что вокруг тихо, а с ним самим ничего не случилось, собрался с духом и бросился вслед за Натабурой, смешно подпрыгивая на кочках и взмахивая на бегу локтями. Колчан у него за плечами болтался из стороны в сторону.

Натабура стоял наизготовку на краю тропинки за толстенной сосной. При всей серьезности ситуации он понимал, что нельзя слепо, как дзёдо*, полагаться на судьбу, а нужно действовать по-умному, иначе из леса не выйти. Обязательно что-то произойдет, вернее, уже произошло, и они втянуты в череду событий, из которых просто так выбраться уже невозможно, как невозможно повернуть реку вспять.

— Тс-с-с... — Натабура прижал палец к губам и оглянулся, а потом посмотрел вниз, где было гораздо светлее.

Даже если это... как ее там... Горная Старуха, — с чувством обреченности думал он, — все равно свалю. В таких делах, как выслеживание и охота, упорство — главный козырь. Если, конечно, нет ничего получше.

— Ой.... — с ужасом выдохнул Язаки, — это не барсук-к!..

Опять... опять... — с раздражением думал Натабура, стараясь не обращать внимания. Ему было неприятно, что кто-то рядом трусит, ибо духи трусости вселяются в других людей и мешают думать, а главное — действовать.

— Там еще и лисица, — назло сказал он, всем своим видом показывая, что нет смысла дрожать, будто осиновый лист.

— Это не лисица, — выдохнул Язаки прямо в ухо.

— Хоп?! А кто? — удивленно спросил Натабура, не повернув головы.

— Тони!.. — крякнул Язаки, словно прочищая горло. Его била нервная дрожь, а зубы клацали так громко, что, наверное, было слышно на другом конце этого огромного, темного леса.

— Слуги Старухи? — Натабура натянул тетиву. Эка невидаль... Тони... так тони... рассуждал он, упрямо встряхнув головой. Лесные демоны и у меня на родине надевают на себя человеческую кожу и морочат людей, лишая их рассудка.

До животных оставалось не больше двадцати шагов. Промахнуться было трудно. Девятихвостовая лиса-демон подпрыгивала и атаковала трехголового барсука-демона. Он же, фыркая и скалясь, заставлял ее пятиться. Рыжее пятно и белые отметины резко выделялись даже в сумерках.

Натабура собрался было выстрелить, как вдруг ясно различил, что вместо лисицы и барсука на тропинке кружат, приседая, кряжистые, лохматые люди. Один из них действительно оказался рыжим, а у второго в волосах виднелась седая полоса. Рыжий то ли шутя, то ли всерьез, нахраписто размахивал топором и отчаянно ругался, а седой, отступая, прятал за спиной кремневый нож. От неожиданности Натабура опустил ханкю и помотал головой. Быть такого не может — чтобы демоны превращались в людей!

— Пастухи... — паническим выдохнул Язаки, — бежим! — Но его ноги словно приросли к земле.

Действительно, это были красноглазые, мускулистые бородачи, походившие на эбису — горных дикарей с восточных островов Хоккайдо и Хонсю. Только те разрисовывали тела золой и не стригли волосы в течение всей жизни, заплетая косички. В отличие от эбису, лесные 'пастухи' не перевязывали и не заплетали волосы, и те торчали во все стороны, словно клочья соломы. К тому же на обоих поверх шкур были надеты накидки из травы, защищающие от снега и дождя.

Откуда ни возьмись появились козы, овцы, а следом вынырнули собаки величиной с медведя. Натабура с Язаки вовсе окаменели. Бежать было поздно, а обнажать кусанаги Натабура не решился, словно знал наперед, что все закончится благополучно.

Морды у собак были красными, глаза, как и у их хозяев, налиты кровью, а шерсть свисала, как у мауси — горных токинов, до самой земли.

Но раздался свист, и собаки, не добежав трех шагов, нехотя остановились, выдирая пучки травы и срывая с камней мох, уселись с обеих сторон тропинки, свесив языки, и принялись внимательно разглядывать незнакомцев, принимаясь ворчать при любом их движении.

*Дзёдо — человек, верящий в судьбу.

Натабура тотчас сообразил, что это крылатые медвежьи тэнгу. Даже учитель Акинобу никогда не видел их, хотя в тайных китайских и корейских трактатах сообщалось, что тэнгу помогают хозяину избегать всевозможных опасностей и что это очень полезные и одновременно опасные животные, являющиеся проводниками в мир хонки — демонов и духов. И еще он понял, что они с Язаки находятся в Ёми — Земле Желтого Источника, в которой благодаря живой воде люди обладают бессмертием, а у тэнгу отрастают крылья. Много легенд ходило о земле Ёми, но никто никогда сюда не попадал. Так вот какая она, оказывается, с удивлением подумал Натабура и даже опустил лук. Но о Ёми идет дурная слава — из нее не возвращаются ни живыми, ни мертвыми. Совсем не возвращаются.

— Я держу их! — крикнул кто-то позади и чуть-чуть сбоку.

Как Натабура и предполагал, собаки явились не одни. Если бы его не отвлекли тэнгу, он вовремя обнаружил бы малого, который прятался на бугре с противоположной стороны тропинки и целился в них из лука. Натабура даже успел заметить, что наконечник у стрелы из кости, хотя это служило слабым утешением, и медленно положил свой ханкю на тропу, не выпуская малого из поля зрения. В такой ситуации трудно было что-либо предпринять — разве что уловить момент выстрела. Но, кажется, у малого имелись другие планы и он не собирался отпускать тетиву. Быть может, из-за того, что Натабура не выстрелил первым.

Седой был чуть-чуть повыше и помощнее рыжего. Подскочил и обнюхал Натабуру, приставив к его шее острый кремневый нож длиной не больше одного сун*. Но-но... В нос Натабуры ударил запах крепкого звериного пота и неземного духа.

Когда Натабуре было семь лет, он нарушил запрет Акинобу, из любопытства вошел в Правый Черный Лабиринт Будды и попал в лапы не к веселым кабикам, а к кэри — прирожденным убийцам, которые устроили засаду в ожидании учителя Акинобу. Они пахли точно так же. Кэри приставил к шее Натабуры длинный стальной нож и заставили кричать в надежде, что теперь-то учитель Акинобу никуда не денется, потому что он любил Натабура как сына и не мог оставить в беде. Кэри, который держал Натабуру, был землистого цвета, морщинистый, бугристый, с рожками, которые просвечивали сквозь редкие волосы. Остальные трое замерли по углам с мечами наизготовку. Но уловка не удалась. Прежде чем они сообразили, что к чему, из-под невидимого потолка спланировала летучая мышь и рассекла кэри плечо. Нож выпал, а в следующее мгновение Натабура с учителем Акинобу стояли в храме, а демоны в отчаянии выли и стонали, не в силах проникнуть в светлый мир людей. Надо ли говорить, что летучей мышью был учитель Акинобу. После этого Натабура стал носить на второй фаланге среднего пальца правой руки — сухэ — кольцо, в котором в виде ленты было спрятано короткое лезвие. Смертоносное движение напоминало мазок кисточкой при написании иероглифа 'пламя'. В данный момент Натабура имел все шансы убить пастуха так быстро, что тот ничего не понял бы.

— Так это ж деревенские! — удивленно крикнул, оглянувшись на товарищей, седой. — Как они сюда попали?!

— Нас штормом выбросило... — миролюбиво пояснил Натабура, одновременно наслаждаясь своим скрытым превосходством — выхватить кусанаги было делом одного мгновения. Но именно этого он не сделает, пока нет смертельной опасности. А ее-то он сумеет распознать за доли мгновения.

— Правильно, был шторм! Дай!.. — потребовал пастух, показывая на волшебный годзуку.

То ли его остановил кётэ, то ли он удовлетворился годзукой, но седой тотчас спрятал за спину свой кремневый нож, малый опустил лук, а рыжий отступил в сторону, давая дорогу. Наивные — они видели только то, что видели.

— Топайте! — сказал рыжий, поигрывая топором. — Великий господин Духа воды — Удзи-но-Оса, искал каких-то беглецов. Не вы ли?

— Нет, — хладнокровно ответил Натабура, показывая на знак кётэ, — не мы...

Язаки от страха лязгнул зубами, но сообразил:

— Те в море уплыли...

Молодец, оценил Натабура.

— Действительно... — седой уставился на Язаки, словно ожидая от него правды. — Вряд ли они были бы такими хлипкими.

Натабура сразу понял, что этот ёми наиболее опасен — кроме того, что глаза его еще больше налились кровью, в них поселилась угроза. В многочисленных путешествиях по стране с учителем Акинобу Натабуре приходилось сталкиваться с подобными людьми — все они были необузданными и импульсивными. Большая часть из них принадлежала к классу самураев на службе у господина, меньшая — к горным монахам и ронинам — самураям, потерявшим службу.

Пастухи же всегда были покорны своему хозяину и самое большее что имели — это хорошую сучковатую дубину, а не лук и медный топор.

* Сун — 3 см.

— А нам все равно! — отвлек ёми малый по имени Антоку, который ловко скатился с бугра и с любопытством принялся разглядывать Натабуру и Язаки. — Подойдут? — как бы между делом спросил он седого пастуха, которого, оказывается, звали Такаудзи.

* * *

*

Антоку Натабуре понравился. Был он года на два старше, с открытым, ясным взглядом, коренастого сложения, еще по-юношески гибкий, но в нем уже чувствовалась пробуждающаяся звериная сила, что давало преимущество в открытом боя, но лишало хитрости и маневра. И вдруг Натабура ясно и четко понял, что очень скоро убьет малого и что сделает это не по своей воле, а по стечению обстоятельств, которые в настоящий момент не проглядывались. Хотел ли он этого? Он не знал и испытал странную горечь от неизбежного. Он только чувствовал, что события сложатся именно подобным образом, а не иным. И изменить ничего нельзя, потому что даже если рассказать, что к чему, и почему можно то, а это нельзя, пастухи все равно не поймут. Да и никто не поймет, даже он сам — Натабура, потому что все это лежало за гранью человеческого понимания, в зыбком мире предсказаний. А кто верит предсказаниям? Никто!

Такаудзи поморщился:

— А кто их знает? Деревенские все подряд тупые и драться не умеют. Долго не продержатся, — седой Такаудзи, нехорошо оскаливаясь, перевел оценивающий взгляд на Натабуру, но почему-то не решился его тронуть, зато что есть силы пихнул пухлого Язаки. — Иди!

— Хоп! — Натабура так повел плечами, что Такаудзи невольно отпрянул, а затем, словно обрадовавшись поводу подраться, яростно блеснул глазами и сделал резкое, подлое движение из-за спины — выбросил перед собой руку с кремневым ножом, целясь в грудь. Глаза вспыхнули необузданной злобой, а с травяной накидки во все стороны полетели кусочки льда. Натабура поймал запястье в коёсэ, однако на всякий случай не сломал его — нож еще не успел с глухим стуком нырнуть в ручей, а Натабура дернул руку за спину и, закрывшись Такаудзи от Антоку и Кобо-дайси, приставил к горлу Такаудзи годзуку, который в самый нужный момент снова непонятно как оказался в левой руке.

Сделал он это так быстро, что медлительные и туго соображающие тэнгу ничего не поняли, а только привстали и глухо рыкнули.

— Стойте! — крикнул Натабура, чтобы остановить дернувшихся Антоку и Кобо-дайси. — Стойте! Иначе я убью его! Кими мо, ками дзо!

В возникшей паузе Язаки схватил ханкю со стрелами, которые выронил Такаудзи, и спрятался за Натабуру.

— Сейчас я их сейчас... — накладывая стрелу, волновался он.

— Но вот видишь, а ты сомневался! — засмеялся, разряжая обстановку, рыжий Кобо-дайси, делая вид, что не замечает старания Язаки и что он рад подобному разрешению их ссоры с Такаудзи. — Деревенские тоже шустрые... — при этом он схватил за рукав порывистого Антоку, который все же бросился, как последний драчун, на Натабуру.

— Отлично! — оценил Натабура. — Я отпускаю его, и мы спокойно идем с вами в деревню?!

— А нож?! — Антоку выдернул рукав и возмущено посмотрел на старшего Кобо-дайси.

— Нож и лук мы оставим себе! — заявил Натабура, и взгляд его стал тяжелым.

Но для ёми он был всего-навсего дерзким мальчишкой.

— Нож отдай... — тихо, но грозно, потребовал Кобо-дайси, яростно сверкнув глазами. — Клянусь Цукиёси, у нас чужаки с оружием не ходят!

— Хоп... — помедлив немного, согласился Натабура и швырнул годзуку в траву. Это была третья заповедь — вовремя отступить, чтобы затем выиграть. — Об обычаях не спорят... — согласился он.

При всей неоднозначности ситуации он все же оставался хозяином положения, хотя ёми и не догадывались об этом.

— А ведь ты не деревенский... — понял Кобо-дайси, поднимая годзуку.

— Не деревенский...

— А кто?

— Никто...

— Ладно! — Кобо-дайси сделал вид, что его больше ничего не интересует, и засунул топор за пояс. — Пошли в деревню. Пожрем хоть. Я устал, как собака. — И снова с удовольствием засмеялся, глядя на растерянного Такаудзи, который, судя по всему, не ожидал такой прыти от мальчишек. — Собственно, нам все равно, кто вы, главное, чтобы бегать умели.

— Да, чтобы бегать умели, — радостно согласился Антоку, пряча непонятную ухмылку в глазах.

— Но ведь от судьбы не убежишь? Правда ведь? — обращаясь только к Антоку, спросил Кобо-дайси.

— Не убежишь, — с гаденькой ухмылкой согласился Антоку.

На душе у Натабуры сделалось тоскливо. Это чувство было предвестником поединка, столкновения — всего, что угодно, он только не спокойной жизни, к которой, собственно, он так и не привык.

— Посмотрим, насколько они прыткие.

— Посмотрим... — На этот раз Антоку засмеялся — нехорошим, подлым смехом. И усмешки у них тоже были нехорошие — кривые и многозначительные. А еще они оба явно втихую издевались над Такаудзи, который вмиг потерял лицо, да еще перед кем — перед пришельцами.

Собаки побежали впереди, притихшие было козы и овцы заблеяли и потрусили следом. Антоку нехотя нацепил лук на плечо, а Кобо-дайси, с интересом поглядывая на Натабуру, пошел впереди, показывая дорогу.

Они уже вышли из леса и стали спускаться по склону, а седой Такаудзи в бешенстве все еще искал свой нож в холодном, горном ручье. С этого момента он стал смертельным врагом. Акинобу же учил, что с врагом никогда нельзя ограничиваться полумерой. Впрочем, Натабура почему-то особенно не волновался.