Футарк. Первый атт

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Хотите, у Питера спросите, они вместе квартиру снимали.

— Благодарю! — снова повторил я, но он уже отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес, и снова принялся влюбленно рассматривать небеса...

Мезонин оказался сильно обветшалым. Зимой в нем наверняка сквозило так, что художнику приходилось работать в пальто. Но света, должно быть, достаточно: окна были большими. Хотя, с другой стороны, настолько грязными, что неизвестно, сколько редких в наших краях солнечных лучей могло преодолеть эти многолетние напластования сажи и пыли.

На стук мой никто не отозвался, хотя из открытого окна доносился гул голосов, а дверь была не только не заперта, а даже не притворена толком.

Джентльмену не пристало входить в чужой дом без разрешения, однако, если уж я сегодня выступаю в роли сыщика, можно поступиться правилами приличия.

Двери на первых двух этажах были заколочены, зато третий оказался не просто обитаем, а битком набит людьми. Разновозрастная публика толпилась вокруг импровизированной сцены, на которой сидел на стуле задом наперед импозантный господин с необыкновенно яркими голубыми глазами и львиной гривой темных волос. Означенного господина несколько портили черные волосы, пучками торчащие из ноздрей, однако этот недостаток с лихвой искупался глубоким звучным голосом.

Тихонько пробравшись в комнату, я остановился в уголке, решив послушать.

— Нам, художникам, Богом дана способность проникать в самую суть вещей, отображать на полотне человеческое естество таким, каково оно есть! Крики невежд о приличиях — это притворство толпы, людского стада, которое приводит в ужас сама мысль, что кто-то увидит его без вычурных одежд.

Он на мгновение замолчал, обвел взглядом зачарованно внимающую ему толпу, и продолжил с усмешкой:

— Я призываю вас работать! Писать то, что чувствуете, без ложной стыдливости, без флёра морали. Писать натурщиц, а не выдуманные образы, выливать на полотно все то искреннее, настоящее, что вы чувствуете при виде прекрасного женского тела.

Кое-кто из присутствующих покраснел, прилично одетый мужчина рядом со мной хмыкнул.

— Да! — повысил голос оратор. — Мы должны вернуться к истокам! К тому наивному свету, к жизни, которая лилась со старых полотен эпохи Возрождения! Нет греха в том, чтобы упиваться жизненными удовольствиями! Не прочувствовав искушение, не насладившись им в полной мере, мы можем писать только пресные портреты, угодные ханжам, уподобляясь ремесленникам. Наслаждение — вот путь истинного художника!

В следующий миг я едва не оглох от грома аплодисментов. Кажется, кто-то даже кричал "браво!". Господин на сцене величественно поднялся и раскланялся, прижимая руку к груди.

Мне пришлось подождать, пока собравшиеся вдоволь не наговорятся и не разойдутся, кто по одному, кто группками, бурно обсуждая эту любопытную лекцию. Помнится, мне доводилось слышать о чем-то подобном, и было интересно посмотреть на художников-наив, как они себя называли, так сказать, в естественной среде обитания. Если честно, впечатляло...

Наконец мы остались один на один с львиногривым господином. Очевидно, это был хозяин квартиры-студии. Он вперился в меня немигающим взглядом, и вдруг двумя громадными шагами покрыл разделяющее нас расстояние.

-Какой типаж! — взревел он прежде, чем я успел сказать хоть слово, и схватил меня за плечи. Я обеспокоился — руки у него были не слишком чистыми, а пальто у меня — светлым. — О, какой типаж! Мистер, не желаете попозировать?

-Н-нет, благодарю, — решительно отказался я. — Я по другому вопросу.

-Желаете сделать заказ? — чуть умерил силу голоса художник.

-Нет-нет, речь не об этом, мистер... э-э-э...

-Просто Питер! — отмахнулся он и чуть отступил, разглядывая меня с восторгом ребенка. Я заподозрил, что скоро моя разноглазая физиономия может появиться на холсте, а мне этого вовсе не хотелось. — А вы?..

-Сирил, — зачем-то назвался я именем кузена. Наверно, просто хотел отомстить ему за все неприятности, которые он мне доставлял.

-Итак, Сирил, с чем пожаловали?

-Видите ли... — заговорил я, смущаясь. — Когда-то в детстве меня пытались обучить живописи, но из этого ничего не вышло. Теперь-то я понимаю, в чем дело: уже тогда моя натура стремилась к свободе, к самовыражению, а меня заставляли рисовать гипсовые кубы и унылейшие натюрморты! И вот я узнаю о направлении "наив"... Я перечел все, что сумел найти, а ваша сегодняшняя лекция просто перевернула... все мои представления о живописи!

-Ни слова больше! — воскликнул Питер и хлопнул меня по спине. Я с тревогой подумал, не отбил ли он мне легкие. — Я понял! Вы один из нас! Я сразу подумал, когда вас увидел — о-о, этот парень свой, хоть и выглядит как лондонский денди!

-Я очень... словом... я боюсь, в моем возрасте уже поздно что-либо менять, — печально вздохнул я. — Вот если бы кто-то согласился поработать со мной, поставить, так сказать, руку... ну, разумеется, потраченное время будет вознаграждено со всей возможной щедростью!

-Вы явились по адресу! — заявил Питер, и глаза его вспыхнули. Ну еще бы, на материалы, плату за жилье, на наем натурщиц, а еще на гулянки, должно быть, уходит прорва денег, а вряд ли ученики выстраиваются в очередь к этому домишке! Особенно денежные ученики. — Сирил, друг мой, вы даже не представляете, как вам повезло! Вы, должно быть, вообще везунчик, а?

И он игриво ткнул меня пальцем под ребра.

-Н-ну... возможно, — осторожно сказал я. — То есть вы хотите сказать, что не откажетесь позаниматься со мною?

-Ну разумеется! — взревел он. Кажется, говорить тихо он не умел вовсе. — В искусстве, милый Сирил, важна не только техника, что бы там ни говорили академисты! Куда важнее состояние духа! Внутренняя раскрепощенность! Вот с чем вам придется поработать в первую очередь — я ведь вижу, как вы зажаты! Зажаты, а?

-Есть немного, — согласился я.

-Во-от! — воздел он толстый палец. — Ну да ничего, это быстро проходит... Прямо сейчас и начнем!

-Что начнем? — не понял я и на всякий случай начал отступать к двери.

-Работать, дорогой Сирил, работать над собой! Ну а заодно я посмотрю, на что вы способны и в каком направлении вам двигаться дальше... Давайте, снимайте пальто! И пиджак снимайте! Повесьте вон там на гвоздь да засучите рукава... Сейчас я вам найду мольберт... Да куда Джо его задвинул?! А, вот он! Это мой друг, — пояснил он, мечась по студии. — Он уехал ненадолго по делам. Не беспокойтесь, у нас с ним, считай, все общее, и он не обидится, если мы воспользуемся его вещами...

"И куда же уехал художник, не взяв с собой ничего из своего хозяйства? — подумал я, но спрашивать не стал. Мне было интересно, что дальше. — Ведь все это стоит недешево... Ну, допустим, если на несколько дней, то и ладно. Но и инспектор, и тот юноша сказали, что Джозефа не видно уже давно! Однако не скажешь точно, сколько именно дней прошло! Бакалейщик видел его в лавке, но как установить, исчез Джозеф сразу после этого или нет?"

Масса вопросов и ни единого ответа! Хотя... Я осторожно принюхался. Пахло скипидаром, красками, чем-то еще и... да! Здесь держалась едва уловимая тень того самого душного запаха, который появлялся после приема зелья. И Питер, кстати, буйно волосат, как и Джозеф, судя по описанию бакалейщика.

-Запашок, а? — весело спросил художник, пролетая мимо очень большой кометой. — Ничего, скоро привыкнете! По мне так слаще запаха свежей краски и нет ничего!

-Мне тоже нравится, — сказал я вежливо. В одной рубашке с закатанными рукавами я чувствовал себя до крайности неуютно. — Питер, можно задать вам вопрос?

-Конечно!

-А вот это... — я подергал себя за короткую прядь, — отличительный знак членов общества? Я видел среди ваших гостей много людей с такими шевелюрами... Но, боюсь, мне не удастся...

Питер разразился громовым смехом.

-Да не-ет! — выдавил он наконец. — Экий вы шутник, Сирил! Просто мы ж в работе да в работе, некогда и к парикмахеру заглянуть! Вот и говорят, мол, художники распустехи, немыты-небриты...

"Ну-ну", — подумал я и вздрогнул — за моей спиной скрипнула дверь.

-Нэтти! — воскликнул Питер и, отодвинув меня, ввел, вернее, втащил в студию невысокую женщину в шали. — Где ты бродишь, крошка моя? Работа стоит!

Она только пожала плечами, скидывая шаль прямо на пол. Я бросился было поднимать, но художник меня остановил:

-Да бросьте, Сирил, она всегда так делает. Это Нэтти, натурщица. Давай, малышка, ты знаешь, что делать... А вы, Сирил, становитесь к мольберту, поглядим, что вы нам изобразите!

-Э-э... — сказал я. — Питер, видите ли, меня учили работать только акварелью. До масла по понятным причинам дело не дошло, и...

-Ничего! Я вам сейчас покажу, в чем тут штука!

И я покорился неизбежному... Правда, скоро понял, что меня ждет еще одно испытание: Нэтти успела раздеться донага и теперь возлежала на той самой сцене, с которой недавно вещал Питер. На лице ее не читалось ничего, кроме скуки: видимо, ей не впервой было обнажаться перед совершенно незнакомыми мужчинами.

Я прикрыл глаза. Нет, я все понимаю, люди искусства, но...

-Вот! Вот о чем я говорил! — взревел Питер. — Сирил, вам нужно внутренне раскрепоститься! А ну-ка, выпейте!

Он сунул мне под нос стакан с дурно пахнущим содержимым.

-Что это?!

-Чистый джин!

-Но я не пью! — попытался я отбиться, потому что не знал, во что превращусь после целого стакана этого пойла неизвестного происхождения и сомнительных достоинств.

-Ну и как прикажете с вами работать? — обиженно спросил Питер и сам отхлебнул джина. — Вам надо расслабиться! Как вы будете писать этюд, если не можете даже взглянуть на бедняжку Нэтти?

-Я... я постараюсь, — выдавил я. Ладно. Бывало и хуже. Потасканная натурщица — не самое ужасное из того, что мне доводилось видеть в жизни, а о джентльменском воспитании придется временно забыть.

-Другое дело! — последовал очередной хлопок по спине. — Приступайте!

Признаться, я вообще не представлял, что может выйти из-под моей кисти. Я поглядывал на увлеченно работающего Питера и старался повторять его действия хотя бы в малом, но, боюсь, то, что в итоге у меня получилось, назвать этюдом не повернулся бы язык даже у слепого.

-Время, — сказала Нэтти, которая все это время вроде бы продремала. Может, так оно и было.

Я выдохнул — пытка окончилась.

-Ну, до завтра! — сказал Питер, она преспокойно оделась, получила плату и удалилась. Встреть я ее на улице, ни за что бы не подумал, кто она такая! Принял бы за служанку или вроде того... — Отличная натурщица! Никогда не ломается! Таких поди поищи... Правда, берет дороговато, — он посмотрел на меня с намеком.

-Руки только отмою, — понятливо сказал я, — у меня портмоне в кармане пиджака.

-Отмоем, все отмоем! — обрадовался он. — Ну-ка, что у вас тут?..

На том огрызке холста, что выделил мне Питер, красовалось нечто инфернальное. Желто-фиолетовый червяк (Нэтти) извивался на сером с оранжевыми разводами кубе, явно силясь с него сползти. Длинная розовая макаронина (рука Нэтти) с трудом поддерживала грубо намалеванный оранжевый круг с черными лохмотьями вокруг (соответственно, это были голова и волосы Нэтти). Над червяком висел в пустоте ярко-синий квадрат (окно), обрамленный чем-то вроде парусов (я попытался изобразить замызганные занавески).

-Вот это да... — выдохнул Питер, и я понял, что опозорился. А на что я, собственно, рассчитывал? — Вы просто самородок, Сирил! Чистейший, незамутненный наив! Вас учить — только портить!

Я чуть не рассмеялся. А я-то еще думал, почему эти господа называют себя "наив", а сами ведут столько разнузданный образ жизни! Дело-то, оказывается, всего-навсего в наивности изображения! Хотя я, честно говоря, лучше назвал это "примитивом"... Но — не звучит!

Следующие полчаса я пытался одновременно отмыть руки и отбиться от попыток Питера непременно подписать этюд моим полным именем и этим же вечером продемонстрировать его друзьям. Ну и, разумеется, представить меня, молодое дарование, отметить мое вхождение в теплую компанию, как подобает. Сбежать мне удалось только после того, как я ухитрился всучить Питеру купюру — в счет сегодняшнего урока. Он немедленно умчался за припасами для вечернего кутежа, попросив меня подождать буквально четверть часа.

Разумеется, я немедленно покинул это гостеприимное, но абсолютно не подходящее для меня место! Спускаясь по скрипучей лестнице, я вдруг услышал странный звук за одной из закрытых, но не забитых дверей на первом этаже. Там явно кто-то находился... И этот кто-то никак не мог быть закрытой по случаю приема гостей собакой: собаки клацают по полу когтями, а не топают башмакам, и не стучат кулаками в стены. А еще они воют, лают или рычат, но не издают подобных звуков! Клянусь, в жизни не слышал подобного! Хотя...

Перед глазами, как живая, встала картинка: разъяренный бакалейщик душит инспектора Таусенда, издавая рев разъяренного быка. Та-ак! Это уже очень интересно!

Разумеется, я и не подумал соваться в эту комнату. Вскрывать замки я не обучен, вдобавок, мне совершенно не хотелось оказаться один на один с явным безумцем (ну не станет же, право, нормальный человек издавать этакие звуки!).

Как можно скорее я добрался до своего автомобиля и поспешил в полицейское управление.

-Опять вы! — дружелюбно встретил меня Таусенд. — Может, к нам на службу поступите, а, мистер Кин? Этак не придется туда-сюда ездить!

-Инспектор, послушайте меня, — серьезно заговорил я. — Кажется, мне удалось кое-что разузнать, но без вашей помощи я не смогу проверить свою догадку!

Тут я заметил, что Таусенд смотрит на меня, не мигая, и тут же вспомнил — ну конечно, глаз! Неотмытых пятен краски не видно под перчатками, а вот глаз... И шарф, чтоб ему провалиться, я машинально набросил на шею...

-Инспектор!

-Да? — очнулся он, и я быстро изложил все, что сумел выведать, начиная от предполагаемого родства шарлатана с зельем и художника и заканчивая неизвестным, запертым в доме. По моим предположениям, это был пропавший Джозеф Барентон, хотя доказательств у меня, конечно, не имелось.

Надо отдать Таусенду должное, сориентировался он быстро.

-Так! — сказал он. — Отправляйтесь-ка вы домой и не суйтесь больше в такие места! А то потом еще ваш труп опознавать придется, не приведи боже... А я сейчас возьму ребят покрепче, проверим этот притон!

-А...

-Езжайте домой!

-Но могу я хотя бы завтра заехать поинтересоваться результатами проверки?

-От вас не отвяжешься, — буркнул Таусенд. — До свидания, мистер Кин!

Я вздохнул и направился к выходу. Больше от меня ничего не зависело.

-Мистер Кин! — окликнул вдруг меня инспектор. — Шарфик у вас очень...

-Да?

-Элегантный! — выдавил он и затрясся в приступе беззвучного смеха.

-Подарок тетушки, — с достоинством ответил я и удалился. Хорошо еще, Таусенд не видел моих художеств...

Ну что ж, придется ждать до завтра... Ничего страшного, скоротаю время в обществе моих малышек, я совсем их забросил! А ведь Мадлен, опунция, кажется, собралась цвести, и просто преступно с моей стороны уделять ей так мало внимания!