Ролевик::бард-Вор

На календаре — Несмеянин день,

Все грустит царевна у окна.

Только лёд в воде, только снег везде,

Да вращение её веретена.

Царевна грустит, вот опять в стекло

Заскреблись метели,

И белым-бело, даже зайцы серые побелели.

Держи меня ночь, качай меня,

Неси меня вверх.

А где ж её Иван? Он напился пьян

Из бутыли мутного стекла.

И ни меча, ни лат,

И лицом в салат — до утра, вот и все дела.

И только снится ему, то идёт он во тьму.

И походка его легка.

И скоро трубы споют, и будет место в строю

Для Иванушки-дурака....

(Олег Медведев, отрывок)

— Печальная песня. — Сказал Фаринх.

— Настроение такое, — невесело улыбнулся я. — Ну, как ваши дела со стражей?

— Нормально. Осталось дать показания на суде, и я буду абсолютно свободен. Впрочем, начать учить вас я могу уже сейчас. — Он присел за стол и сложил перед собой руки, переплетя пальцы. Что-то сверкнуло у него на пальце. Колец магистр не носил, однако на его правой руке был один перстень, золотой, с маленькой синей капелькой прекрасно огранённого камня, причём перстень был явно магическим и как-то странно связанным с аурой мага.

— Только вот, боюсь, уже завтра мне нужно будет уехать в столицу. — Я немного смутился, а маг понимающе кивнул.

— Ничего страшного, думаю, мы ещё успеем сделать все, что хотим. Как-никак у вас, да и у меня тоже, не одно десятилетие, а то и не одно столетие впереди. Главное, держитесь подальше от неприятностей. Думаю, сам я буду в столице дней через пять-семь. Может быть, десять. Так что как вы смотрите на то, чтобы встретиться, скажем, в "Коронном ужине", это великолепная гостиница?

— Поскольку я — заинтересованная сторона, буду только рад. Значит, по прибытии я либо остановлюсь там, либо оставлю для вас записку. Кстати, удовлетворите моё любопытство, — я усмехнулся, — что у вас за перстень? Признаться, я таких никогда не видел и даже не понимаю, что он из себя представляет в магическом плане.

— Ах, это? — Он с улыбкой погладил пальцами камень в перстне. — О да, это очень редкая вещица. Вы что-нибудь слышали о слезах мира?

— Кажется, нет.

— Это очень красивая... Легенда. На самом деле, возможно, и не легенда, а очень смелая теория, однако нам, магам, раньше слишком редко приходилось иметь дело со слезами, чтобы собрать достаточно фактов. Итак, слезами мира зовут такие вот камни. Как правило, очень маленькие, потому что даже для образования самого маленького камня, размером с половину рисового зёрнышка, нужно очень много сильных эмоций, причём эмоций сконцентрированных, согласованных, направленных на одно и то же. Мой перстень, "Владыка Алир", назван по имени великого императора, правившего около четырёх тысяч лет назад. Империи, в которой он правил, нет уже без малого три тысячелетия, однако память о самом императоре, хоть и потускнела, хранится до сих пор. Это был великий человек, любимый своими подданными. Мудрый, справедливый правитель, умелый политик и государственный деятель, который к тому же весьма заботился о том, чтобы его народ знал, кто его благодетель. Не важно, было ли это тщеславие или какой-то расчёт, важно другое. Когда он закончил свой жизненный путь, печаль его народа была столь великой, столь всеобъемлющей, что на руках у его барельефа на саркофаге образовалась эта самая маленькая синяя слёзка. — Он вновь погладил камень в перстне. — Казалось, сам мир оплакал властителя. И его жрецы сделали в память о правителе этот перстень. Не знаю, кто и когда первым узнал о его свойствах, но... В общем, это мощнейший магический артефакт. Причём личностный. Для его использования магу нужно пройти сложный обряд настройки, срастить его со своей аурой. И тогда камень как бы открывается перед магом, становясь могучим магическим резервуаром. К примеру, мой запас сил этот перстень увеличивает раз примерно в пятнадцать. — Он задумчиво покачал головой. — Кроме того, камень способен заряжаться, впитывая кроме энергии мира ещё и энергию души. То есть сильные эмоциональные всплески, и сильнее всего он впитывает энергию той эмоции, которая послужила его рождению. Во время войны мой камень зарядился с лихвой. — Маг грустно вздохнул. — И, кстати, во время войны образовалось множество слез мира. Но... Это были слезы боли, ярости, гнева и смерти. И ненависти. Поэтому большинство из них либо невозможно использовать, либо при использовании разумный превращается в безумца. Дело в том, что сливаясь с аурой мага камень как бы "делится" с ним своей эмоцией. Причём пока не привыкнешь и не настроишься на камень окончательно, давление эмоций бывает весьма значительным. К примеру, меня на несколько лет, пока я привыкал к камню, окрестили "плачущим магом" — Он грустно улыбнулся. А с камнями, образованными в войну все ещё хуже. Боль или смерть может просто убить. Ярость или ненависть, пожалуй, даже опаснее... Скорее всего, маг уничтожит себя и сам, однако до этого он может превратиться в берсерка или фанатичного убийцу и уничтожить множество людей. Узнать же камень можно по цвету. Мой — синий, печаль. Боль — красный. Ярость или гнев — оранжевый. Смерть — серый. Других камней я пока не видел. — Аллен немного помолчал, задумчиво поглаживая кольцо. — А ещё об этих камнях ходит великое множество легенд. Кто-то говорит, что они живые. Ходят слухи (среди магов, конечно, обычные-то люди почти никогда не слышали о слезах), что они могут расти, поглощая силу сверх своего максимального объёма. Ещё, и это вроде бы даже подтверждено, говорят, чем больше камень, тем больше сила, которую он хранит. А вообще, говорят, что ими плачет наш мир, отзываясь на чувства тех, кто живёт в нём. Впрочем, в сущности, почти все, что я вам сказал и что не основывается на моих личных наблюдениях — не более, чем легенда или слух.

— Ну, как бы то ни было, мне было интересно. — Я улыбнулся. — Кстати, думаю, немного времени у нас сейчас есть, так что не могли бы вы рассказать подробнее, что вы думаете по поводу моей способности к отводу глаз?

— Да, конечно. Итак, заклинание незаметности или, в просторечии, отвод глаз или скрыт. Хотя, строго говоря, заклинанием его называть нельзя. Скорее, это воздействие, причём воздействие на окружающих. Если при наложении невидимости маг избирает объектом заклинания себя или, что вернее, падающий на него свет, то неприметность работает иначе. Маг влияет на окружающих, вызывая в них ощущение полнейшей заурядности того места, где находится. Не позволяет зацепиться взглядом. На самом деле люди его видят, однако у них даже в памяти это не откладывается, как что-то важное. Человек как человек, как одна из травинок в степи — ничем не примечательный. Раньше, кстати, были специально тренированные стражи, приученные обращать внимание на заурядность. Кстати, само по себе это влияние с гораздо большими шансами способно скрыть от опытного мага, чем простая невидимость. Невидимость это заклинание, и его относительно легко почувствовать, даже если не удастся точно определить, где находится скрытое, можно с достаточной точностью понять, что от вас что-то пытаются скрыть. Кроме того, простая невидимость в толпе, к примеру, больше мешает. Слишком легко натолкнуться на людей, они-то вас не видят. А вот неприметность лучше всего работает как раз в толпе. В ней на вас попросту не обращают внимание. Но обходят, к примеру, машинально. Кстати, в толпе я бы, скорее всего, вообще не заметил, что вы отводите мне глаза. В толпе слишком много... источников внимания. Так что трудно заметить что-то, что является, напротив, источником невнимания. А вообще скрыт достаточно долго существовал как искусство магической разведки. И в таком виде представлял собой целый комплекс влияний. К примеру, стандартным было добавлять к ауре заурядности ещё ауру забывчивости. Тогда, даже если вы и отложились у кого-то в памяти, через пару секунд даже мимолётное воспоминание о вас, которое у него осталось, выветрится. И снова — влияние настолько тонкое, настолько слабое, что его непросто заметить даже мастеру магии. А настоящие мастера неприметности чего только не навешивали на обычный комплект влияний... И лёгкую болтливость, и ощущение полной безопасности, оборачивавшееся беспечностью, сонливость, напротив, желание заняться делами, страх за свои богатства, да много чего. Ведь цели перед мастерами стояли разные.

— Как интересно... Боюсь, мне до таких высот далеко.

— Ну, как бы то ни было, я могу, к примеру, научить вас дозировать своё "отвращающее" влияние, а кроме того, научить чувствовать направленное на вас чужое внимание. Это из того, что можно изучить достаточно быстро, может быть даже за сегодняшний вечер.

Я принял предложение магистра и потратил остаток вечера на шлифовку своего умения скрыта и, надо сказать, достаточно плодотворно. Полезное умение, неизвестно, когда пригодится в следующий раз.

* * *

Утро выдалось солнечным и тёплым. И, хотя выезжали мы буквально с рассветом, солнце припекало. Впереди ехали двое "рядовых" гвардейцев, за ними мы с принцессой, а замыкали шествие Жак с секстансом охраны принцессы. Сейчас мы стояли и ждали, когда широкие створки ворот наконец распахнутся, выпуская нас из города, а так же потянутся через них в два конца первые утренние прохожие. Наконец ворота открылись и мы не спеша выехали наружу. И моим глазам открылся широкий луг, по которому тянулась пыльная лента дороги, прыгая по холмам, а вдали ныряя под кроны деревьев ярко-зелёного леса.

И словно вспышка, меня накрыло воспоминание. Та же дорога, такое же утро. Только смотрю я на неё, стоя на городской стене и провожая взглядом уходящие добровольческие когорты пятого легиона. Вон там, в третьем ряду четвёртой центурии второй когорты шагает золотоволосый Аральф. Неугомонный мальчишка. Честно говоря, мне будет его не хватать... Надеюсь, его не убьют. Мастер-вор, а туда же, патриот, в армию идти желает.

Тогда я не знал, что последний раз вижу его. И что "запасной" пятый легион, вместе с седьмым "железным" погибнет полным составом в Версдарских горах на западе. Да хуже того... На самом деле, никто точно не знает, что произошло в ту битву. Кроме самой нежити, конечно. А живых, чтобы рассказать о её исходе, не осталось. Знаем только, что сунувшийся туда четвёртый легион обнаружил полностью мёртвые земли и кучу нежити, многие из которых были в форме солдат пятого и седьмого легионов. Четвёртый оттуда ушёл, если можно так сказать. Вернулись из того похода едва ли три потрёпанные когорты, хотя командир легиона и принял решение отступать почти сразу, как столкнулся с большим количеством нежити. И мне остаётся молиться о том, чтобы Аральф погиб раньше, чем легионы попали в Версдар... Хотя я вряд ли когда-нибудь узнаю о его участи.

Мальчишка. Сколько ему было? Двадцать? Может быть, двадцать два... Мог бы ещё жить да жить. А потом ещё Араэль... Утраты той войны жгли сердце калёным железом, как я не убеждал себя, что это были не мои друзья, что о той войне я вообще узнал меньше недели назад, что это не мой мир... Однако знал, что это не так. Наверное, все дело было в том, что я уже был не тот. Сколько во мне было от Игоря Старкова, назвавшегося по игре бардом Тэльсарелем? Сколько от этого самого эльфийского барда? Я ведь даже не знаю его имени, не знаю, могу ли называться Тэлем. И, признаться, уже не слишком уверен в том, кто я. Человек, из размеренного технического двадцатого века Земли? Или бард-странник, тёмный эльф, которому иногда приходилось воровать, просто чтобы не умереть от голода, с Элиры? Не знаю... не знаю.

Я не замечал, как по моим щекам катились слезы.

— Что с тобой? — Спросила встревоженная Астерь.

— Ничего, — ответил я охрипшим голосом, — просто я вспомнил, как из этих ворот уходили добровольцы пятого легиона...

— Там служили твои друзья?

— О, у меня их было всего двое. — Я грустно улыбнулся. — Хотя один из них, правда, пошёл служить в пятый.

— Он пропал в Версдаре? — Тихо спросила девушка.

— Не знаю. Может быть, раньше. Пятый нёс серьёзные потери и до Версдара. Впрочем, не велика разница, — грустно усмехнулся я. — Либо Аральф сейчас мёртв, либо не-жив. И с этим уже ничего нельзя сделать.

Остальные молча прислушивались к нашему разговору. Деликатно и как-то... пристыжено. А я перебросил со спины лиару, она мягко толкнулась в руки и со струн полетела мелодия, которую я дополнил своим уже почти нормальным голосом:

Я вижу, как закат стекла оконные плавит,

День прожит, а ночь оставит тени снов в углах.

Мне не вернуть назад серую птицу печали,

Все в прошлом, так быстро тают замки в облаках.

Там все живы, кто любил меня,

Где восход — как праздник бесконечной жизни,

Там нет счета рекам и морям,

Но по ним нельзя доплыть домой.

(Ария, отрывок)

— Глава 7, в которой герой предаётся воспоминаниям и оказывается в комичном положении.

Как и следовало ожидать, молчание продлилось недолго.

— А расскажи, как началась война. И вообще, каково это было, жить в те времена. Я, конечно, читала летописи, но они — это одно, а воспоминания человека, пережившего эти события — совсем другое. — Тут Астерь немного смутилась. — Прости, конечно эльфа, а не человека.

— Ничего страшного, — я усмехнулся. Я не обижаюсь на такие мелочи. И уж тем более, я вообще не считаю людей более низкой расой, чем эльфы.

— Правда? Но... Почему? Вы ведь бессмертные, мудрые, умелые... — Я расхохотался. Честно, давно мне не было так смешно.

— Астерь, девочка моя, уж прости, что так тебя называю, но ты ещё такой ребёнок. Конечно, большинству эльфов бы очень хотелось, чтобы все было так, как ты сказала. И ещё больше им хочется, чтобы так думало как можно большее количество людей. Однако такое мнение — гораздо в большей степени пропаганда Протектората Мерэль, чем реальность. Вообще, мне странно, что она добралась даже до Каранмака, причём оказалась столь убедительной, что сама принцесса принимает её за чистую монету. Впрочем, внушение всегда было их силой. На самом же деле большинство эльфов в первую очередь надутые снобы. — Я замолчал, наслаждаясь эффектом. Во первых это действительно было моим мнением, как Игоря, выведенным на основе чтения книг Профессора и некоторых других авторов. А во-вторых, что интересно, Тэльсарель был с этим мнением полностью согласен. Астерь была шокирована.

— Почему ты так говоришь?

— А почему, как ты думаешь, я ушёл от своих сородичей? — Да, знаю я, кто отвечает вопросом на вопрос. Но мне на это плевать. — Именно поэтому. Я объясню. Скажи мне, ты считаешь каждого человека, дожившего до седых волос — умным?

— Нет, конечно. Мне встречалось немало редкостных идиотов. — Астерь поморщилась, видимо, вспоминая что-то неприятное.

— А почему же ты думаешь, что с эльфами иначе? В чем отличие эльфов от людей? Мы гибче, лучше видим в темноте, у нас более изящная фигура, что, кстати, нельзя назвать несомненным плюсом для наших мужчин. Мы способны чувствовать правду. Имеем некоторые специфические способности, связанные с магией. Но это всё частности. Главное — мы вечно юны. И что из этого следует? Только то, что у нас больше времени. — Я сделал паузу, давая слушателям возможность обдумать мои слова. — Но это — всё. Знаете ли вы, — я обвёл взглядом слушателей, — почему эльфы считаются лучшими лучниками. Настоящую причину.