Карточный домик для Микки Мауса

Антон гладил парня по спине, Мир тихо плакал. Это только принято считать, что мужчины не плачут, но когда больно, по-настоящему больно, а не на показ, все равны. Боль уравнивает всех.

— Последний вопрос, можно? — тихо спросил Антон, прижимая парня к себе еще крепче.

Тот помедлил, но кивнул.

— Кто такой Ванька?

— Школьный друг.

Мир вдруг осознал, как глупо они, наверное, выглядят, обнимаясь посреди кухни. Попытался высвободиться. Антон отпустил. Мир сделал робкий шажок назад, но наткнулся на стул и чуть не опрокинул его. Отвлекся, удерживая непокорный предмет мебели, и лишь затем снова поднял глаза на Антона. Тот ждал объяснений, но, увидев его глаза, шагнул к нему, снова взял за руку и осторожно, почти бережно, погладил по запястью.

— Идем в гостиную.

— А как же ужин? — слабо пролепетал Мир, которому все никак не удавалось переключиться.

Он никогда раньше ни на одного мужчину так не смотрел, как смотрел на Антона. Но теперь, когда до него, наконец, дошло осознание того, что они не друзья, не соперники, не врач и его пациент, он понял, что привычная линия поведения с другим мужчиной не подходит. Откуда бы между двумя обычными мужчинами, ничем не обязанными друг другу, натянутость и недосказанность, нечто неуловимое, что витает между ними с Антоном? Поэтому он запаниковал. С молодыми, да и не только, людьми такое случается, когда не знаешь, как себя вести. Смущаешься, мнешься, ведешь себя глупо и наигранно или, напротив, молчишь, краснеешь, прячешь глаза. Но беда в том, что спрятаться не получалось. Антон смотрел испытующе и словно видел его насквозь. Мир не знал, куда себя деть под этим его взглядом. Где спрятаться.

— Ты хочешь есть? — спросил Антон.

Мир отрицательно замотал головой. После таких откровений есть точно не хотелось, несмотря на то, что когда они только приехали, он и чувствовал, что голоден, как волк.

— Уже не хочу.

— Значит, потом поедим. — Решительно произнес Антон и увел его за собой в гостиную.

Там они расположились на диване. Антон придвинулся. Мир отшатнулся. Но мужчина снова сел вплотную к нему, так еще и обнял. Парень застыл, не зная, как теперь быть. Щеки горели, а горло словно сдавило каким-то странным спазмом.

— Попробуй успокоиться, — тихо зашептал ему на ухо Угрюм, — совсем немного. Дыши ровнее. Не нервничай так.

— А как? — с почти истерически нотками в голосе выдавил из себя Мир.

— Ну, если ты спрашиваешь, — парень почувствовал, что мужчина, почти задевающий губами его ухо, улыбается, — то попробуй быть более естественным. Не зажимайся. Я ничего мерзкого не делаю, просто пытаюсь тебя поддержать.

Мир вздохнул, признавая, что в его словах есть разумное зерно.

— Вряд ли мне было бы мерзко, даже если бы делал.

— Я тоже так думаю, но проверять будем как-нибудь потом. — Согласился Угрюм и откинулся на спинку дивана, увлекая Мира за собой.

Тот оказался прижат щекой к его плечу, и такое свое положение ему показалось неожиданно удобным. Было спокойно и хорошо просто лежать вот так и слышать, как под панцирем плоти и ребер мерно бьется чужое сердце. Он, осмелев, даже положил ладонь на грудь мужчины и улыбнулся собственным мыслям о том, что последние слова прозвучали как обещание.

— Так что там с твоим другом Ванькой? — напомнил Угрюм.

Мир вздохнул.

— Просто, когда ты сказал, что у меня изначально могли быть какие-то скрытые наклонности, я вспомнил, как отец сделал все, чтобы разлучить меня с лучшим другом. Просто тогда странная история вышла. Мне шестнадцать было. Мы с Ванькой в десятый класс перешли, ну и как-то зависали у меня, а тут отец из командировки вернулся. Увидел, как мы с ним в одних трусах на кровати кальян курим и в телек пялимся, как разорался, мы толком и не поняли ничего. Он Ваньку за дверь выставил, а меня в комнате запер, чтобы подумал о своем поведении. А я все воткнуть не мог, при чем тут поведение. Можно подумать, он не знает, что я курить с девятого класса начал. А через неделю он перетащил меня из моей школы, в какой-то навороченный лицей. Ваньку домой водить запретил, и вообще потребовал, чтобы я перестал с ним водиться. Но на самом деле, мы с ним еще какое-то время встречались втихаря от отца, но потом его родители в Америку укатили и Ваньку с собой увезли. Тогда модно было за границу при любом удобном случае перебираться.

— Да, я помню. — Задумчиво произнес Антон, уже знакомо поглаживая его по спине ладонью. — Значит, думаешь, твой отец заподозрил, что у вас там не только кальян наличествовал?

— Да, не было ничего! — Мир вскочил и впился в глаза мужчины требовательным взглядом, потом признался, — у меня тогда даже мыслей таких не могло возникнуть. Я с Надюхой гулял. Она у нас была самой атомной девчонкой в параллели, какие уж там парни! Ну, и Ванька всегда только по девчонкам, — Мир отвел глаза, потом, помедлив, снова прижался щекой к плечу мужчины.

Антон вздохнул.

— Я могу ошибаться, но могло оказаться так, что твой отец очень мнительный человек, или же кто-нибудь сказал ему что-то не то, сам понимаешь, все могло случиться. Но после этого, вы, как я посмотрю, оба отличились. Он задался целью сделать из тебя супернатурала, на Вике женил, озаботился, чтобы дети вовремя появились, а ты ему в отместку превратил собственную жизнь в один сплошной обман.

— Я... не жалею.

— А вот я жалею.

— О чем? — Мир снова поднял голову.

— О том, что не встретил тебя раньше. До того, как вы оба все так запустили.

— Это в тебе врачебная натура говорит? — криво ухмыльнулся Мир.

— Возможно, — не стал спорить Угрюм. — Ну что, теперь можно и поужинать?

— Только давай без свечек этих. Воняют.

— Вот тебе и суровый мужской романтизм, — фыркнул на это Угрюм, на что Мир не выдержал и неожиданно легко рассмеялся.

Антон сначала удивился, а потом наклонился к нему и выдохнул в лицо.

— Я смотрю, тебе полегчало?

— Как ты и обещал, — пробормотал Мир, не отрывая взгляда от его губ, но мужчина не дал ему времени на то, чтобы решиться на какую-нибудь глупость.

Поднялся на ноги и парня за собой утянул.

После позднего ужина они снова разбрелись по разным постелям, но ночью неожиданно для обоих оказались в одной.

10. Под покрывалом

Мир знал, что за ним наблюдают. Пусть и не конкретно в этот момент, ведь Угрюм был утомлен не меньше его и, скорей всего, отправился спать, но ведь он непременно просмотрит записи камер на утро, ведь так? И все-таки, он сделал это. Разделся, забрался под тонкий пододеяльник и на секунду позволил себе представить, что в этом царстве тишины и приглушенного тканью пододеяльника света он не один, он с ним, с Антоном. И по венам растеклось тепло. Не опаляющее, нет, провоцирующее, подталкивающее к необдуманным действиям. И он решился. Оттянул резинку трусов и обхватил ладонью член. Закрыл глаза и продолжил фантазировать.

Антон не ушел спать. Не смог. Он опасался, что после признаний, которые дались Миру не так просто, как могло показаться, того снова будут мучить кошмары. И на этот раз он был уверен, что не устоит и придет его будить, не сможет наблюдать, как парень мучается. Он задержался в кабинете, и все равно оказался не готов к тому, что увидел.

Картинка была цветной и довольно четкой. В свое время Антон не поскупился на техническое оснащение своего "рабочего домика". Мир забрался под пододеяльник с головой и не выключил верхний свет. Расставил пошире колени и теперь самозабвенно дергал рукой где-то между них. Потом, видимо почувствовав недостаток воздуха, сдернул с головы край пододеяльника и настолько блаженно зажмурился, одновременно с этим облизывая губы и запрокидывая голову, что у Антона перехватило дыхание. Вот тебе и душевный стриптиз. Разве можно настолько откровенно обнажать душу перед человеком, которого почти не знаешь?

Но Миру было плевать на все его умозаключения, он продолжал то, что начал. И ему это нравилось. Антон сам не заметил, как комбинацией нескольких щелчков мышки заставил камеру увеличить и приблизить изображение. Мир не открывал глаза. Он весь был где-то глубоко внутри себя, в кругу своих фантазий. Антон ни на секунду не усомнился, что фигурирует в них, причем далеко не на вторых ролях. Мир не шептал в бреду имен, почти не издавал звуков, но губы его кривились, брови хмурились, на лбу появились складки, обозначая будущие мимические морщинки, ресницы трепетали, отбрасывая тени, и Антон изнемогал, глядя на него, но не смел отвернуться. Ему вдруг показалось, что это будет предательством по отношению к искренности этого парня. Того, кто с каждым днем все больше ему нравился, привлекал, заставлял вспомнить о страсти, когда-то забытой под грузом боли. Он жаждал присоединиться. Эта мысль была четкой и требовательной. Но Антон подавил её в себе.

Мир вскрикнул только однажды, под самый конец. Выгнулся и распахнул невидящие, пустые глаза в потолок. Снова зажмурился. Но то безумие, что мелькнуло в его взгляде, Антон уловил. Откинулся на спинку кресла, в котором сидел и сам на какое-то время закрыл глаза, погрузившись в вихрь эмоций. Когда он снова нашел в себе силы посмотреть на экран ноутбука, он обнаружил, что Мир сидит, спустив ноги с кровати, и явно собирается куда-то. Антон нахмурился, но по тому, как парень обтерся, схватил с собой изгвазданный пододеяльник и метнулся к двери, догадался, что Мир собрался на ночь глядя оккупировать ванную. Разумно. Хмыкнув, Антон покинул кабинет.

Мир выскочил из ванной в одном полотенце на бедрах. Единственной его мыслью было, что при такой жаре пододеяльник и трусы к утру высохнут и можно будет утащить их обратно в свою комнату, скрыв тем самым следы "преступления". Ему и в голову не пришло, что Угрюм может не спать и уже все видел.

Парень ввалился на кухню и, не зажигая света, целенаправленно протопал к холодильнику. Рванул на себя туго поддающуюся дверцу и поежился, когда на него дыхнуло холодом. Он пришел попить холодненького, прежде чем снова вернуться в свою комнату. Только успел схватиться за высокий графин, доверху наполненный водой и накрытый крышкой, как от окна раздался тихий голос.

— Утром я позвоню твоему отцу. Скажу, что твой случай мне не по зубам и верну ему деньги.

Мир поставил графин обратно на полку, закрыл холодильник и медленно повернулся лицом к застывшему у окна мужчине. Теперь они были равны, Мир больше не был освещен светом, в избытке льющимся из холодильника.

Помолчав, Угрюм заговорил снова.

— Только тебе решать, будешь ли ты и дальше гробить свою жизнь и тянуть за собой все свое семейство, или рискнешь расставить точки над "и".

— И все? Деньги вернул и забыл? — в голосе Мира отчетливо прозвучала злость.

На что он злился, Антон понял сразу.

Усмехнулся и полностью повернулся к парню лицом.

— Свет зажги.

Мир презрительно фыркнул, но подчинился. Отошел в двери и нажал на выключатель. Загорелся свет. И они с Антоном, наконец, смогли полноценно рассмотреть друг друга. Под взглядом мужчины, Мир непроизвольно запнулся, хоть и порывался высказать, что он думает о нем и его ближайших планах. Антон же скользил взглядом по его телу и размышлял, насколько сильно он желает его, чтобы отказаться от собственных принципов. Парень, вдруг, сильно поменялся в лице.

— Ты не спал! — воскликнул он и осекся. Привалился бедром к кухонному столу и закрыл лицо ладонью.

— Да, я видел, — не стал лукавить Антон и поинтересовался обманчиво безразличным тоном, — эксперимент прошел удачно.

— Эксперимент? — смущенный Мир так и не поднял на него глаза.

— А для чего ты все это затевал?

— И для чего, по-твоему? — Мир был зол на себя, но еще больше его бесил не насмешливый, нет, задумчивый и ровный тон, с которым Антон к нему обращался.

— Чтобы либо соблазнить, либо осознать, что сам успел соблазниться. Какой вариант твой?

Мир вздохнул и был вынужден признать.

— Последний, — поднял глаза. — Но я все равно не собираюсь говорить с отцом, даже если ты меня шантажировать будешь.

— А я все гадал, откуда у твоей жены такая мнительность, в её-то возрасте. — Бросил на это Антон, увидел, каким недоуменным сделался взгляд Мира, и пояснил, — она тоже первым делом про шантаж меня спросила. Но я другого понять не могу. С чего ты так упираешься?

— Я ведь уже объяснял! — запротестовал Мир.

— Неубедительно, — припечатал Антон и снова отвернулся к окну. Вздохнул глубоко и печально, словно вспомнил о чем-то далеком или о ком-то. — Может быть пора взрослеть?

— Взрослеть? — это слово Мир буквально выплюнул, но не сдвинулся с места, хоть и первым его порывом было врезать психологу по морде. Но этим он бы только убедил его в своей незрелости. — Я повзрослел, когда меня в восемнадцать на Вике женили, и нам с ней пришлось хоть как-то приспосабливаться к этой скотской жизни "под колпаком" у папеньки!

Но вся его ярость разбилась о знакомый спокойный голос.

— Наверное, приятно... — обронил Антон, и в воздухе повисла интригующая паузы.

Мир взял себя в руки. Поинтересовался, думая о том, чем только недавно занимался в спальне.

— Что именно?

Ответ его удивил.

— Делать из себя мученика. Жалеть себя.

— Я не...

— А что вы с ней делаете, как не жалеете друг друга? — Антон повернулся к нему. — Маленькие, несчастные детки. Сами себя заклеймили, повесели ярлык и радуетесь? Не спорю, вам обоим нелегко пришлось, но то, что вы оба не смирились, что смогли остаться полноценными личностями, положительно характеризует вас обоих, но не более того. Ничего жуткого и смертельного ни в твоей, ни в её жизни не произошло. Вы не знали ни голода, ни беспросветного одиночества, вам обоим пришлось бороться лишь за индивидуальность, что в вашей ситуации, при материальной поддержке родителей и, например, твоей одаренности, огласись, было не настолько болезненно и тяжело.

Мир отвел глаза. Он никогда не рассматривал собственное хождение по мукам с этой стороны. Может быть, Антон прав, и пришло время переосмыслить собственную жизнь и, наконец, стать взрослым? Мир впервые задумался об этом. По-настоящему задумался. Но из раздумий его вывел голос Антона, прозвучавший совсем не так, как несколько минут назад.

— Сними полотенце, — хрипло пробормотал Антон.

Мир вскинул глаза, почти возмущенно выпалил, — что? — и только потом заметил, что Антон на него не смотрит. Это насторожило. И парень, замявшись, перефразировал вопрос. — Зачем?

— Это твой способ сказать мне "да", — тихо сказал Антон и больше не проронил ни слова, все так же глядя за окно.

Начался дождь, долгожданный и сильный. Без грома и молний, но на фоне не прекращавшейся второй месяц жары, он казался манной небесной. Из открытого окна повеяло прохладой и свежестью. На стекле проступили мокрые дорожки, зазмеились, переплелись. Мир смотрел на них и думал, что, наверное, часть капель перелетают через подоконник и щекочут кожу мужчины. Что, наверное, постой он так еще несколько минут, и светлая не застегнутая рубашка, станет мокрой и её будет нужно снять. А лучше и брюки тоже. И хорошо бы к тому моменту перебраться в спальню и там... Мир понимал, как это странно и дико между ними, между двумя мужчинами, но после того, что он испытал в спальне, лаская себя и представляя вместо своей совсем другую руку, он уже не мог бы ответить иначе. Не сумел бы отказаться от того шанса шагнуть за грань, который ему предоставил этот мужчина.