Маленькая ведьма

Чайка, выловив из волны неосторожно отделившуюся от стаи рыбёшку, приветливо квирркнула Линн на лету, покачивая белыми с чёрными кончиками длинными крыльями. И гордый альбатрос, нежащийся в воздушных потоках в невообразимой высоте неба, жадно прислушался, восторженно внимая невысказанным желаниям маленькой госпожи. И стая дельфинов радостно выскакивала из воды, блистая чёрно-белыми телами и приветствуя свою повелительницу...

— Нет! — жадно вдыхая показавшийся столь сладостным и живительным воздух, Линн только усилием воли вернула себя к реальности.

Вокруг было всё по-прежнему. Только кузнец взирал на неё с неописуемой смесью ужаса и восторга, да пробудившаяся ото сна Синди ласково и подхалимски тёрлась о щёку. Деревья и трава вновь были вещественными, своих природных цветов и консистенции — только Линн уже знала, что это только на первый взгляд. Стоило чуть расслабиться, поплыть по течению переполнявшей её неслышной, но такой ощущаемой песни — как зрение чуть раздвоилось. И сквозь слой иллюзий вновь просвечивала солёная и полная прохладного вольного ветра безбрежная реальность.

— Ну ты даёшь!.. — только и выдохнул Зугги.

— А то! — горделиво и невпопад ответила Линн непослушными губами.

Она скинула обруч, кое-как отщёлкнула застёжку и присоединила колье к её лежащей на холстине паре.

— Опасная штучка — ох, опасная... — она только сейчас задрожала, и запоздалый испуг, что собственное нахальство и дерзость могли запросто сотворить с ней незнамо что, только сейчас пробежался мурашами по спине и ниже.

Реальность вокруг снова эдак нехорошо дрогнула, покачнулась. Но Линн, зажмурив глаза, отчаянно затрясла головой, и остатки наваждения солёными морскими брызгами разлетелись вокруг. Осторожно приоткрыв веки, она опасливо стрельнула взором туда-сюда. Вроде бы всё в порядке, как и прежде. И, уже немного успокоившись, отчаянная девушка глубоко вздохнула и прислушалась к себе.

Где-то в глубине весёлым ручейком журчала радость познания неведомого, а в ушах неслышно то ли гремел неумолчный рёв океанского прибоя, то ли свистел яростный шторм. И на это всё её существо откликалось весёлой нетерпеливой дрожью. Линн даже поймала себя на желании пробежаться по макушкам пенистых волн наперегонки с солёным ветром — да так, чтобы его яростные порывы заласкали кожу до холодного онемения.

Она снова взяла голову в ладошки и отчаянно затрясла. Затем даже вскочила на ноги и запрыгала на одной ноге, легонько стукая кулачками по ушам и вытрясая из них остатки песни моря. Она ещё не знала, что это. И хотя догадывалась, и ей даже немного понравилось ощущение свободы и ничем не ограниченных океанских просторов, но — Линн ещё не была готова к такому.

— Ты как — бросаться и кусаться не будешь? — опасливо спросил явно озадаченный её поведением Зугги, на всякий случай отодвигаясь подальше.

— Нет, не буду, — подумав, ответила вредная девчонка и улыбнулась.

Только тут она обратила внимание, как ластится и льнёт к ней дрорда. С каким вниманием заглядывает в лицо, и какой нежный клёкот срывается из её маленькой пасти. Линн давно заметила, что в отличие от других животных, откликающихся не столько на слова, сколько на интонации голоса, Синди частенько почти явно и дословно понимает её, свою хозяйку. А иногда и соображает даже больше, чем можно выразить словами. И Линн ничуть не удивилась бы, если бы в один прекрасный день дрорда заговорила бы на человечьем языке, проявив наконец свою неуёмную язвительность. А если молчит до сих пор, то вряд ли стесняется — просто-напросто жмотничает, вреднятина...

— Ну что ты, Синди? — девчонка приласкала свою воспитанницу.

— Уррк! — утробно ответила та и закатила от удовольствия глазёнки.

Ну что тут ещё скажешь?

В деревню Малые Петушки они пришли уже под вечер. Стояла она осторонь протянувшегося в столицу тракта, а посему именно здесь решено было передохнуть. Пополнить запас харчей, сменить одёжку. И Линн особо настояла — наконец-то вымыться в тёплой воде, и причём с настоящим мылом. А не со стеблями мыльнянки, которая и моет кое-как, и чесотка от неё по всему телу.

А пока что они шли по еле заметно разъезженной дороге среди полей, и Линн обдумывала те крохи сведений, что ей удалось выпытать у всё ещё озадаченно хмыкающего Зугги. Кузнец поведал, что если он не напутал в слыханных смолоду легендах — то этот дублет позволено надевать только тем, у кого в жилах течёт истинная кровь Морских Ярлов. Дескать, были некогда такие. Повелители морей, и то ли они сами являлись потомками невесть когда сгинувших Древних, то ли именно Древними сами и были — то уже толком неведомо за давностью.

Но ежели кто ни попадя наденет эти цацки, у того либо дух напрочь вышибет, либо в голове затменье наступает — да так, что ни один колдун или лекарь не возьмётся в башке тараканов разогнать. А тут такое дело...

На вопрос, не слыхал ли Зугги чего за родителей да какую другую родню Линн, тот покачал головой.

— Я ведь позже пришёл в Сарнолл — ты уже была, хоть и крохой. Упырь никогда ничего не упоминал, да и вообще молчал по твоему поводу даже спьяну, словно пойманный жулик на первом допросе. Только однажды обмолвился в таком духе... вроде как можно было понять, что отец твой то ли моряком был, то ли ещё как с морем связан.

Вот и ломала упрямая девчонка голову — что оно такое, да и как вышло?

Иногда их обгоняли сельские телеги с впряжёнными в них сытыми лошадьми и настороженно взирающими возницами на облучках. Но никто не цеплялся к двум оборванного вида путникам с тощими котомками на плечах, и то спасибо богам.

Наконец, из-за холма с лениво шевелящим крыльями ветряком, в сумерках показалось и село. Большое, богатое, с приветливо подмаргивающими огоньками в окнах и уносимыми ветром дымками из печных труб. Малые Петушки оказались вовсе не такими и малыми. Пока разыскали постоялый двор под скрипящей на ветру вывеской, уже совсем стемнело.

Войдя в душную и полную чада общую залу, Линн незаметно перевела дух. Весь день ей было не по себе — уж сильно отличалось окружение от привычного городскому глазу. В Сарнолле, куда ни глянь — всюду стены. Дома, заборы, башни. А если смотреть на море в порту, то спиной всегда чувствуется надёжное и уютное прикрытие.

Здешние же просторные поля с чётко видимым во все стороны горизонтом навевали на девчонку какое-то чувство собственной незащищённости. Случись что — и не найдёшь укромного местечка или хотя бы щелочки, куда можно юркнуть и скрыться. А здесь, во внутренностях большого постоялого двора, Линн почувствовала, как её помаленьку отпускает подспудная тревога, да и все треволнения этого длинного дня.

Этаким вертлявым чёртом подлетел малый с рябым лицом. Видно, очень уж намётанный у него был взгляд — не иначе, как по глазам определил, что денежка имеется. Но вовсе не посмотрел на изношенные лохмотья.

— Что изволите?

Линн, благоразумно спрятавшая дрорду под одежду, начала перечислять, что. По мере её слов лицо у парня понемногу вытягивалось, а выражение на нём становилось уважительно-философским. Под конец длинной и содержательной речи он даже поклонился.

— О! Уважаю таких клиентов — цену себе знают, и в то же время без мытарств над прислугой. Милости прошу, сей момент всё организую.

Он метнулся в задние комнаты, подняв лёгкую суету среди слуг и заставив их проявить хоть какую-то активность. А пока что Линн, усевшись на гладко оструганной лавке, осматривалась по сторонам. Да уж, после городских трущоб тут было на что поглядеть — хотя с первого взгляда и было похоже.

Массивные опоры поддерживали могучие потолочные балки, хоть и потемневшие от времени и копоти, но явно было видно, что по ним не так давно прошлись метлой да тряпкой — по крайней мере, паутина клочьями не висела. Полы из широких деревянных плах недавно были выскоблены, а не далее как утром даже вымыты. По стенам весело радовали глаза развешенные керамические тарелки, вышитые полотенца чередовались со связками лука и перца. Да и собравшиеся отличались своей разношерстностью, пестротой — и всё же какой-то несуетливой степенностью от завсегдатаев городских кабаков.

На столе перед ними появился большой горшок гречневой каши с томлёным молоком да льняным маслом — а вот и деревянные ложки, кстати. Линн наворачивала за обе щеки. Вот уже вторая тарелка необычайно быстро опустела перед ней, а она всё никак не могла остановиться — уж больно вкусно было, да и аппетит на свежем воздухе разгулялся ещё тот. Что такое десерт, она догадывалась смутно, но прозрачная розовая трясучка с подливкой оказалась сладкой и до изнеможения привлекательной.

— Уфф, — вздохнула девчонка и, тихонько рыгнув, в самом благодушном настроении отодвинула от себя тарелку с ложкой.

А сама с какой-то тоской смотрела, как Зугги доедает свою, неизмеримо большую, порцию. В неё уже не влез бы даже самый махонький и самый лакомый кусочек, но тем не менее она впервые за долгое время наелась досыта — и ещё к такому не привыкла.

Кузнец поворчал вполголоса на высказанное "несносной девчонкой" пожелание вымыться, но покорно пошёл в свою комнату. А Линн сначала даже не поверила своему счастью, оказавшись в большой деревянной лохани, наполненной восхитительно горячей водой. И лишь когда заботливые мягкие руки служанки вымыли ей голову, а потом вылили сверху кувшин подогретой — подогретой! — воды, девчонка начала размякать душой и телом.

— Ещё раз! — потребовала служанка.

Повторно вымыв короткие волосы Линн, она затем принялась скоблить её кожу намыленной губкой, словно мыла полы. Та сначала подивилась такому диковинному обхождению — но, в конце концов выйдя из-под финального водопадика и завернувшись в похрустывающую от чистоты простыню, Линн почувствовала себя отмытой до скрипа. До неприличия прямо-таки. Но это ощущение ей всё-таки понравилось, и она втихомолку дала себе зарок — если всё выйдет, то подвергаться эдакой приятной процедуре хотя бы раз в седьмицу.

Сидящая на спинке стула дрорда посматривала на свою хозяйку с явным неодобрением и даже осуждением. Но, по крайней мере, подпалить постоялый двор не пыталась — и то ладно.

А тем временем, деликатно постучавшись в дверь, давешний рябой малый принёс ворох одежды.

— Примерьте да посмотрите, — проворчал он, ставя на стол большое зеркало в резной деревянной раме на подставке.

Линн на пару сетангов потеряла дар речи. Да тут с ней обращаются едва ли не как со знатной госпожой. "А чем я не маленькая леди, потомок старинного, но захиревшего ныне рода? Жаль, манерами не вышла!".

Тем не менее, не без помощи служанки она выбрала себе платье и ещё несколько одёжек, обращая внимание главным образом не на фасон, а на добротность. И в конце концов зеркало послушно показало симпатичную розовощёкую деваху в приличной одежде и с пепельно-чёрными волосами. Недоверчиво Линн присмотрелась, елозя пальцем по голове. Нет, всё верно — это её родной цвет, только отмытый дочиста.

И в довершение всего сельский башмачник принёс пару крепких и лёгких, шнурованных спереди коротких сапожек. Едва увидев их на своих ногах и ощутив, какие они мягкие и удобные, Линн едва не расплакалась. И всё же заказала ещё одни такие же. Сапожник откланялся, заверив, что к утру всё будет сделано.

Девчонка спустилась по лестнице в залу настолько преобразившейся, что взгляд Зугги дважды скользнул мимо неё, не замечая, прежде чем брови его удивлённо взметнулись вверх.

— Ого! Прямо тебе господская дочь, маленькая барышня... — добродушно проворчал он, улыбнувшись.

Они ещё немного посидели за угловым столиком. Кузнец за кувшинчиком вина, а его спутница — за кружкой яблочного сока с жареными семечками. Они вполголоса обсуждали, куда идти дальше. Правда, когда Зугги заметил, что прослышал ненароком — в Малых Петушках кузнец совсем старый, да руки с перепою трясутся; так может, осесть тут — Линн внутренне встрепенулась.

— Ой, смотри — от Сарнолла мы всё-таки недалеко ушли. Тракт совсем рядом, неровен час, признает кто. Да и зачем тебе тут работать — можешь в городе дом купить да плевать себе в потолок. А то своё дело открыть, и в Кузнечную Гильдию взнос сделать.

Тот подумал немного и согласился со вполне резонными доводами Линн. Да ещё бы ему не согласиться — уж и сам понимал, что ляпнул не подумавши. В это время к ним подсел с кувшинчиком духмяного деревенского пива хозяин заведения. И стал выспрашивать новости, по говору признав приезжих из Сарнолла.

Зугги задрожал было как осиновый лист, но Линн не моргнув глазом стала рассказывать — да так, что у трактирщика постепенно полезли на лоб глаза.

— Смутно нынче в городе, ох смутно. Люди пропадать стали — а некоторых прямо средь бела дня режут или травят. Купцы боятся из домов выходить, да стражу денно и нощно держат при себе...

И она постепенно нарисовала перед изумлённым хозяином заведения такую картину, что сидящий напротив кузнец малость отошёл от испуга и даже стал временами поддакивать. И вышло как-то так ловко у девчонки, что когда она под конец, доверительно подавшись вперёд, шепнула самое невероятное, её слова были восприняты как должное.

— Меня знакомые ребята из городской стражи надоумили — дескать, Презренные Гильдии меж собой схватились. Делят эти, как их...

— Сферы влияния, — подсказал уже внутренне подсмеивающийся кузнец.

— Во, точно! Дома грабят, друг дружку режут. А у нас же через два дома Воровская Гильдия и есть. Вот мы и решили не дожидаться, пока магистрат войсками по нашим кварталам пройдётся. Руки в ноги, да подались в более спокойные места.

Хозяин закивал и под большим секретом сообщил, что не далее как вчера вечером в Сарнол спешным маршем проследовал полк морской пехоты из Игфаррена.

— Да злющие и сердитые — на кабаки внимания не обращают. Чешут спешно, как на войну. Так что, видать, вовремя вы смылись оттедова, ох вовремя, — дородный трактирщик ещё долго вздыхал и охал про нынешние смутные времена.

А Линн, обнаружив, что полутёмная зала уже уезжает куда-то в сладкой полудрёме, распрощалась и еле добралась до своей комнаты, вся разморенная от чистоты и сытости. Согнала беззаботно угнездившуюся поверх подушки Синди, юркнула под одеяло, всем телом наслаждаясь чистотой и свежим бельём, и соскользнула в сон.

Когда взошло солнце, парочка ушла уже далеко от Малых Петушков. Кузнец поднял Линн ни свет ни заря, заявив, что сегодня надо поспеть много пройти. Впереди дорога огибала гигантской подковой знаменитые Черемшаные болота, и Зугги был немало встревожен. Дело в том, что он послушал разговор двух конюхов из встречного каравана — застава на дороге, и проверяют всех подряд не в шутку.

— Тут дальше самое стрёмное место на нашем с тобой пути, — негромко рассуждал он, разглядывая уходящую в редколесье дорогу красными и воспалёнными после бессонной ночи глазами.

— По тракту идти — погорим враз. Ни одёжки толком, ни бумаг каких. А тут путь торный, охраняется денно и нощно. Либо через болота переться — но я тамошних троп не знаю. Что скажешь?