— Ваши рассуждения не лишены логики, дон Барух, — финансист пожевал губами и продолжил, — но вы не учитываете, что Изабелла связана словом. При коронации она обещала, что Испания останется страной трех религий. Именно поэтому их поддержали и мудехары и еврейская община. Во многом благодаря этой поддержке Эстремадура и Сьерра-Леон приняли вассалитет.

— Изабелла хозяйка своему слову, — усмехнулся Гальперин, — захочет даст, захочет — обратно заберет.

— Но это же бесчестно! Королевское слово должно быть нерушимо.

— Если бы решения принимал Фердинанд, то это может быть так и было. Насколько мне известно он чтит и соблюдает рыцарские традиции, но, к сожалению, он оставит это на усмотрение супруги, а она находится под сильным влиянием Торквемады.

— В этом вы правы. Его величество очень любит свою жену и никогда не перечит ей. Но откуда вы, иностранец, так хорошо знакомы с обстановкой при королевском дворе?

— Имеющий уши — да услышит, — Борис вновь усмехнулся и пригубил вина, — кое-что я слышал от нашего компаньона Шимона бен Эзры, кое-что от других людей. Я просто анализирую и сопоставляю факты и пытаюсь на их основе сделать прогноз.

— Печальный прогноз у вас получается, — дон Абрабанель сделал глоток вина, — я очень надеюсь, что он не сбудется, но понимаю почему вы не хотите поступить на королевскую службу.

— У меня есть еще один прогноз, который вам не понравится, — Гальперин поставил кубок на стол и переплетя пальцы обеих рук в упор взглянул на финансиста. — Я думаю, что здесь, в Испании очень скоро произойдет то же самое что уже неоднократно происходило в Европе. То есть в прошлом веке во Франции или двести с лишним лет назад в Британии. Страна разорена войной. На восстановление хозяйства нужны деньги. С крестьян и нищих ремесленников много не возьмешь. Брать снова в долг — скоро у государства залогов не останется. У кого есть деньги? У евреев. Значит их надо отобрать. Евреев не просто изгонят, но еще и ограбят. Я уверен, что немалое число будет убито при этом. И церковь, и государство умело разжигают в людях ненависть к евреям. Вот вы мне только что рассказали о новом законе, запрещающем иудеям нанимать христиан. Значит вам и многим другим пришлось уволить довольно много людей. Вы, я думаю, не считаете, что эти люди довольны своей участью. Но уверяю вас, что проклинают они при этом не новый закон, а презренных иудеев, лишивших их заработка.

— О-о, господи, — дон Абрабанель вздел руки вверх, а затем обхватил себя за голову, — сколько же можно испытаний посылать своему народу. Сначала римляне распяли еврейского плотника, который своими проповедями вызвал беспорядки в Иерусалиме, а через пару сотен лет они же признали его Мошиахом и стали ему поклоняться. А теперь они наш народ обвиняют в смерти своего бога и гонят отовсюду.

Он успокоился, опустил руки и уже обычным тоном продолжил, — мне ведь уже приходилось бежать из Португалии, бросив все нажитое, после смерти моего повелителя и покровителя — короля Альфонсо. А моя семья, в свое время, задолго до моего рождения бежала из Севильи от резни, которую там мавры устроили. Где бы, какое бы несчастье не произошло, наводнение или чума — во всем винят евреев.

— Нам остается этим только гордиться, — криво усмехнулся Борис.

— Каким образом изволите вас понимать, уважаемый Барух? — дон Абрабанель удивленно уставился на собеседника.

— Это является признанием того, что мы — избранный народ, — пояснил Гальперин. — Господь выбрал евреев, чтобы вести мир к совершенству. Всякие несчастия — это проявления того, что мир все еще не совершенен. Значит евреи плохо выполняют божественное предназначение и поэтому они виноваты.

Дон Ицхак натянуто улыбнулся и собрался было прокомментировать эту сентенцию, но в этот момент в гостиной появился камердинер и объявил, что обед подан. Прервав разговор, собеседники поднялись и прошли в столовую. Как только тарелки были наполнены, дон Абрабанель жестом отослал прислугу.

— Все же, несмотря на такой пессимистический прогноз, вы здесь, — дон Ицхак отломил ножку каплуна и макнул ее в плошку с каким-то соусом, — и непохоже, чтобы вы стремились вернуться домой в Яффо.

— Ну почему же, — Борис проглотил кусок, — мы с партнером планировали отплытие в начале лета, но обстоятельства складываются так, что в лучшем случае мы сможем это сделать не раньше августа. К тому же мы планируем плыть на запад, а не на восток.

— Но зачем? За Геркулесовыми столбами на запад простирается необъятный океан, который пересечь невозможно. За Азорскими островами земли нет до самой Индии.

— А вот тут вы ошибаетесь. Земля там есть, и не острова какие-то, а огромный континент, много больше всей Европы. И океан этот еще финикийцы пересекали две тысячи лет назад. Мне удалось записи найти. Так, что я знаю куда плыть.

— И что вы надеетесь там найти? — дон Абрабанель заинтересованно наклонился вперед. — Обитаемы ли эти земли? Что говорят об этом ваши записи? Хотел бы я их посмотреть.

— Ну, глиняные таблички я с собой не привез, — Борис усмехнулся и наколол на вилку кусочек грудинки, — к тому же я сам в финикийской клинописи не знаток. Мне их перевели, но, к сожалению, пергамент с записью был утерян во время кораблекрушения. А обитают там в основном кочевые племена охотников. Но есть и оседлые племена. Воюют они между собой постоянно. Но также упоминается там, что есть в середине континента большое государство, подчинившее себе многие племена.

— Как они выглядят? Белолицые как мы или желтокожие и косоглазые как монголы или обитатели страны Цин? А может они черные как сыновья Хама?

— Какие сыновья Хама? — не понял Гальперин.

— Неужто не помните, как в Танахе написано? — финансист прикрыл глаза и процитировал на память пассаж из книги Бытия — "Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих".

— Вы африканцев имеете ввиду? — переспросил Борис. — Нет, обитатели тех земель имеют кожу красноватую, как терракота.

— Хм-м-м, — протянул дон Абрабанель, — никогда не слышал о таком народе. Интересно, от кого из сыновей Адама они происходят. Но, тем не менее, что вы хотите найти в тех землях?

— Торговать мы с ними будем. Надеюсь, что там найдется достаточно диковинного товара, чтобы оправдать плавание в те края.

— Зачем вам надо куда-то плыть? — казначей отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой. — вы на доход от одних калейдоскопов можете жить припеваючи.

— Не златом единым... — Борис вслед за собеседником встал из-за стола, и они перешли обратно в гостиную. — Тем не менее, я прошу вас не говорить никому о наших планах.

Еще какое-то время разговор крутился вокруг предполагаемого путешествия, но Борис осторожничал и сумел не сказать ничего конкретного.

— Дон Шимон бен Эзра говорил, что вы хотели сами услышать песню "Золотой Иерусалим", — решил он наконец поменять тему, — я специально для этого гитару принес.

— Да-да, конечно. Я был бы вам чрезвычайно благодарен.

Гальперин расстегнул чехол и достал гитару. Быстренько подстроив инструмент, он начал петь. Дон Абрабанель внимательно слушал, накручивая на палец клок волос из своей бороды. Хоть он и старался сохранять невозмутимость, Борис видел, что песня произвела на него сильное впечатление.

— В последнем куплете вы поете "Мы вернулись", — начал дон Ицхак внезапно севшим голосом, едва смолк последний аккорд. — Неужели это правда? Неужели султан разрешил нам вернутся на землю, завещанную нам Господом? Почему я ничего об этом не слышал?

— Нет, — покачал головой Борис, — султан никаких фирманов по этому поводу не издавал. Он не препятствует евреям селится на земле предков, но жить они должны по его законам. И налогов они платят вдвое больше, чем последователи Мохаммеда. Еще не одно столетие пройдет, прежде чем евреи построят свое государство. Но это обязательно случится.

— Я в этом не сомневаюсь, — дон Абрабанель собственноручно разлил вино по кубкам и поднял свой. — Давайте выпьем за то, чтобы это произошло поскорее.

— Спасибо вам за песню, — продолжил он, когда бокалы опустели. — Могу ли я что-либо для вас сделать.

— Можете, — Борис слегка поклонился. — Не совсем для меня лично, скорее для моего партнера. Вы, наверное, знаете, что им интересуется инквизиция. Можете ли вы как-то поспособствовать, чтобы они про него забыли.

— Это вы хорошо сказали, — улыбнулся казначей. — Проще всего откупится, церковь любит щедрые пожертвования, но Торквемада очень настырен в своем фанатизме и если он лично занимается расследованием, то обычно доводит дело до костра. Если это дело еще не попало к нему в руки, то желательно найти влиятельного покровителя в лоне самой церкви. Я могу поговорить с францисканским епископом, настоятелем монастыря Сан Хуан де лос Рейос, у меня с ним неплохие отношения. Монастырь новый, собор там еще достраивают. Если вы что-либо пожертвуете для украшения собора, епископ легко добьется для вашего друга индульгенции лет на пять. Я знаю про аналогичный случай. Там купец, чем-то прогневавший инквизицию, заказал в Болонье, у какого-то известного мастера, статую святой девы Марии и пожертвовал ее собору. Никаких больше претензий к нему не было.

— Я буду вам чрезвычайно благодарен, — Борис опять поклонился.

— Пустяки, не стоит, — дон Абрабанель поднялся, — к сожалению, мне надо вернуться в канцелярию. Я поговорю с епископом и дам вам знать. А для вас лично я могу что-то сделать?

— Ну разве что дать совет. Мне на корабль нужны будут опытные матросы. Я предпочел бы нанять евреев. Не подскажете, где их найти.

-Хм-м, самые опытные мореходы, насколько я знаю, в Бискайе. Но они в большинстве католики. В Кадисе может быть поискать... Ладно, я разузнаю и тоже сообщу вам. Надеюсь мы еще встретимся.

— С удовольствием спою вам еще какие-нибудь песни.

Попрощавшись с доном Абрабанелем на выходе из дома, Борис повесил на плечо футляр с гитарой и зашагал в сторону Худерии.

Глава 5

(Толедо, 6 января 1489 г.)

Стук в дверь оторвал Бориса от размышлений о грядущих испытаниях. Предыдущим вечером они таки закончили составлять нечто вроде бизнес-плана, начало которому было положено в Новогоднюю ночь. Предстоящей работы было не вагон а набиралось на хороший эшелон. Перечень дел, которые необходимо было сделать до отправления экспедиции, занял более сорока страниц убористым почерком. Он не представлял, как они справятся с таким объемом работы, но Константин был настроен оптимистически. Борис встал из-за стола, где он в очередной раз просматривал этот список, потянулся и пошел открывать дверь. Молоденькая служанка, обычно приносящая им еду, кокетливо улыбнулась и протянула Гальперину запечатанный воском бумажный свиток.

— Вот, вам только что принесли письмо.

Едва он взял свиток из ее руки, служанка повернулась и, подобрав юбки, побежала в сторону кухни. Борис сломал печать с инициалами дона Абрабанеля и развернул бумагу. В короткой записке твердым, угловатым почерком финансиста было написано:

"Я разговаривал вчера с доном Педро Гонзалесом де Мендоза — архиепископом Толедо по интересующему вас вопросу. Сегодня в полдень настоятель монастыря Сан Хуан де лос Рейос будет ожидать вашего друга. Если ему удастся удовлетворить его взыскательный вкус, дон Педро Гонзалес лично выпишет ему пятилетнюю индульгенцию."

Гальперин взглянул на часы. До полудня оставалось еще минут сорок. Он влез в меховые сапоги, накинул полушубок и быстрым шагом вышел со двора. Надо было спешить. Костя с утра вместе с мастером Шломо отправился на берег Рио Тахо, где под его руководством сооружался первый в истории этой реальности конвертер. Пока что шли только земляные работы, но Николаев третий день пропадал там, раздавая указания нанятым землекопам и проверяя каждый из огнеупорных кирпичей, закупленных для футеровки.

Голос друга Борис услышал, едва приблизившись к стройплощадке.

— Ты что болван сделал, — распекал он землекопа, — я же тебе объяснил, где и сколько снимать надо. Колышки я для чего забивал? Теперь, чтобы выровнять тебе надо будет вот тут и там еще по полтора локтя земли снять. И смотри — опять напортачишь, плату за сегодняшний день не получишь.

— Костя, прервись, — позвал его, подходя, Гальперин, — ты мне срочно нужен.

— Что-то случилось? — Константин повернулся к другу.

— Пошли скорее, — Борис подхватил его за локоть и потащил к городским воротам.

По дороге к монастырю он объяснил Косте в чем дело и дал прочитать записку от министра финансов.

— Так, что ты этого настоятеля должен обаять, но обещать что-либо не спеши. Посмотри, что там, да как, а потом обсудим, — закончил свою вводную Гальперин.

— А ты, что со мной не пойдешь? — удивился Константин.

— Конечно не пойду. Я же христианина не изображаю. Мне в католический храм соваться совсем не с руки. Так, что ты сам там, а потом мне все расскажешь. А что, кстати у тебя на берегу за непорядок образовался.

— А-а-а, — махнул рукой Николаев, — болван этот Мигель. Мы, если помнишь, спланировали конвертер ближе к берегу поставить, а над ним на уступе вагранку, чтобы можно было чугун самотеком в конвертер заливать. Так он половину уступа срыл. Ему, видишь ли подход неудобный был. Сам пускай теперь и исправляет. При дурной голове — рукам работа. Кстати, я тут с утра насчет чугуна побегал. Думал со свалки его придется таскать, но знаешь, его там почти нет. Его оттуда в переработку утаскивают. И думаешь кто? Вот ни за что не догадаешься — гробовщики. Они оказывается гробы из чугуна льют. Это те, что попроще. А для знати свинцовые гробы делают. Они же здесь в земле практически не хоронят, как у нас, а в семейные склепы гробы ставят и замуровывают. Свинцовый гроб он практически вечный получается. Но и чугунный за сотню лет служит.

— Потом доскажешь, — прервал его Борис, взглянув на часы, — мы уже пришли. Через пять минут тебя настоятель ждет. Он тебя кстати на исповедь потащить может. Ты нашу скорректированную легенду не забыл?

— Пять минут, пять минут, — проворчал Константин, — можно подумать у них часы есть. Разве что солнечные, так сегодня солнца не видно. Вон как небо затянуто. А легенду я помню.

— Наше дело петушиное — прокукарекал, а там хоть не рассветай. Подождешь, если что. Ты главное осмотрись там как следует, даже если попа этого нет еще. Ну ладно, я тебя дома жду.

С этими словами Гальперин хлопнул друга по плечу и не оглядываясь скрылся в одной из узких улочек. Николаев минуту смотрел ему в след, затем повернулся к массивным, метров пять высотой, дверям. Глубоко вздохнув, он толкнул ручку нормальной двери, врезанной в левую створку этих монструозных врат, которые открывались, видимо, лишь по большим праздникам. Внутри собора царил полумрак. Высокие стрельчатые окна в смешанном готическо-мавританском стиле не имели стекол и по зимнему времени были закрыты деревянными ставнями. Лишь ряд небольших окошек на уровне второго этажа, заделанных слюдой, пропускал свет в центральный неф собора. Около двух дюжин монахов, обретающихся в данный момент в церкви, были заняты отнюдь не молитвой. Парочка из них штукатурила левый притвор, еще трое облицовывали мраморной плиткой ступеньки к алтарному возвышению. На хорах суетились краснодеревщики в рясах, покрывая резьбой дубовые панели. Распоряжался в этой суете высокий, худой как спица монах в такой же серой рясе с капюшоном, как и остальные. Отличало его от прочих братьев серебряное распятие на груди да аббатский посох, которым он в тот момент вытянул вдоль спины одного из монахов, видимо чем-то провинившегося.