Узумаки осмотрел себя и удивился: его одежда оказалась сильно изодрана, но ран почти не было, только тонкие шрамы, да на левом бедре набухал огромный синяк — он даже не помнил, когда получил его. Лицу, похоже, тоже досталось — невыносимо ныло ухо, губы были разбиты. Он представил себе, как выглядит со стороны, и расхохотался. В этом смехе было больше облегчения, чем веселья.

— Идти сможешь, пацан? — спросил Хидан. На его теле вообще отсутствовали раны и выглядел он довольно свежим, будто совершил легкую прогулку по берегу моря.

Наруто кивнул.

— Да.

— Хорошо. Но все же отдохнем немного. Да и некого нам бояться... Скольких ты убил?

— Кажется, восемь или девять ниндзя.

— Кажется?

— Точно не знаю...

— Неплохо. — Хидан сорвал травинку и сунул себе в рот. — А эти ящерицы-переростки?

— Я их тоже убил. Во всяком случае, тех двух. Не знаю, может, у них еще есть...

— Говоришь, ни разу не сражался до этого?

— Нет.

— Хороший шиноби из тебя получится. Как подрастешь, не стыдно будет и в жертву принести... — Хидан внезапно замолчал и вскочил на ноги.

Наруто последовал примеру старшего товарища. Он тоже заметил фигуру в черном плаще с красными облаками, которая спрыгнула на их поляну.

— Шинра Тенсей!

Это было последнее, что запомнил мальчик.

* * *

Пэйн аккуратно свернул пожелтевший от времени свиток. Положил на стол. Обернулся. Серебряные колодцы, в которых плавали концентрические круги, остановились на закрытой двери. На молодом лице появилась тень улыбки, прежде чем бесследно исчезнуть.

— С возвращением, Конан, — он тихо произнес.

Несмотря на дождь, с которым она давно сроднилась, и печаль живущую в сердце, Конан любила летать. Пэйн догадывался об этой ее слабости, но будучи собой, не высказывал ни своего одобрения, ни осуждения.

Взгляд мужчины переместился в центр зала, где стоял небольшой алтарь. Он нахмурился. В последние дни все его мысли были заняты ребенком, который, в бессознательном состоянии, лежал на черном камне.

«Что же мне с тобой делать, Узумаки Наруто?»

Пэйн медленно выдохнул. В его планах не было места для природного Сеннина и носителя Мокутона. Впрочем...

«Все мы пешки на этой доске. Но кто же игрок?»

— Меня зовут Учиха Мадара... Пробудив Риннеган, Нагато, ты стал реинкарнацией Рикудоу Сеннина...

Имя и образ первого нюкенина Конохи вызвали легкую боль в висках.

Пэйн не был глупцом. Он знал: рано или поздно, но легендарный шиноби сделает свой ход, обнажив истинную сущность и свои цели.

«Да и Мадара ли это? Яхико... Он не верил...»

Сердце предательски сжалось. Он все еще чувствовал боль потери. Как странно...

— Конфронтация неизбежна, — медленно проговорил носитель Риннегана, будто пробуя горькие слова на вкус. — Но возможна ли победа?

Несмотря на почти божественное могущество, Пэйн лучше других осознавал свою смертную природу.

Решение пришло внезапно.

«Мадара, Зетсу, Итачи, Кисаме... Для победы над ними... Мне потребуется твоя помощь, Узумаки Наруто...»

Водоворот мыслей прервался, когда стальная дверь бесшумно открылась и в зал вошла красивая синеволосая женщина.

Пэйн знал, что даже сейчас Конан продолжала любить Яхико. Он был ее драгоценным другом, ее солнцем, ее спасителем.

— Ты моя жизнь. Ты моя мечта. Я умру за тебя, — когда-то она шептала эти слова, неумело целуя своего спасителя.

Но умерла не она...

Официальный глава Акатсуки изучал молодую женщину с тем пристальным вниманием, которым только он обладал. Конан давно поняла, что от Пэйна было бессмысленно скрывать даже самые маленькие вещи. Он мог видеть ее насквозь.

— Ты что-то хочешь сказать?

Конан отвела глаза. Легкое беспокойство, которое она, казалось, уже подавила, начало возвращаться.

— Хидан спрашивал о мальчишке.

— Конан. — Их глаза вновь встретились. — Это все?

Она нервно сглотнула. Если и было время, когда родители ругали ее за непослушание, то она его не помнила. Но сейчас Конан была уверена, что в детстве уже испытывала подобное чувство.

— Я не хочу, чтобы ты убил его! — выпалила она. — Разве не ради таких, как он, мы сражаемся?

Пэйн вздохнул и покачал головой.

— Он может стать угрозой для нас, — сказал мужчина, хотя уже и решил сохранить жизнь юному Узумаки.

Выражение лица Конан стало сердитым. Это немного поразило Пэйна. Он не помнил, когда его друг последний раз показывала свои чувства.

— Разве он виноват, что обладает таким потенциалом? — она практически прошипела.

Заинтригованный, Пэйн решил надавить.

— И что ты хочешь? Отпустить его? Или может взять в Акатсуки? Давай теперь откроем детский дом, дабы помочь всем обездоленным, вместо того, чтобы искоренить саму причину неравенства и войн.

Эти слова разозлили Конан. Действительно разозлили.

— Не говори со мной так, будто я не понимаю, что является нашей целью! Так, будто я не готова пожертвовать всем ради нашего дела! Но я уверена, что этот мальчик может стать полезен для нас.

Пэйн скупо улыбнулся.

— Ты права, — внезапно сказал он, ошарашив молодую женщину. — После просмотра памяти Наруто, я решил сделать его шиноби Амегакуре но Сато.

— Наруто?

— Да, его зовут Узумаки Наруто.

— Ты думаешь, он согласиться?

— Конечно. Наруто одинок. И как всякий ребенок мечтает о доме. Мы просто дадим ему это, и он станет принадлежать нам...

В глазах Пэйна появился какой-то потусторонний огонь.

— Но нам следует проявить осторожность, дабы Мадара не узнал о его существовании.

Мужчина подошел к спящему мальчику, сложил серию печатей и отменил свое гендзютсу.

Наруто проснулся сразу. Он попытался вскочить, но лишь неуклюже упал с алтаря. Пара секунд ушли на то, чтобы сориентироваться в пространстве, встать на ноги и приготовиться к бою, позволив чакре, могучим потоком, затопить его тело.

— Успокойся, — спокойно произнес Пэйн.

Золотые глаза мальчика встретились с бездонными колодцами ртути. Юный Узумаки непроизвольно сглотнул и сделал шаг назад. Никогда прежде он не видел человека со столь чудовищно сильной чакрой.

— Мы не желаем причинить тебе вред, — мягко сказала Конан.

— Кто вы? Где я? — Наруто быстро окинул темное помещение взглядом. — Чего вы хотите?

— Меня зовут Пэйн. Я — правитель Амегакуре но Сато.

— Меня зовут Конан. Мы желаем, чтобы ты стал шиноби нашей скрытой деревни.

— И моим личным учеником.

Часть 2 — Глава 1

Солнце заходит, медленно погружаясь в синие воды океана, бескрайнего и бездушного. Скорее всего, это последний закат, который я увижу. И не только я. Многие сыны и дочери рода Великой Спирали завтра будут мертвы.

Завтра мы погибнем, но вплетем свои имена в саму структуру шести путей Ринне, что ведут в бесконечность. Завтра мы станем пищей для стервятников, которые уже кружат над нашим островом. Завтра мы станем легендой. Воспоминанием, болью и смертью. Завтра...

Мы призовем бога и поставим его себе на службу.

Но сейчас мы просто семья. Мы шиноби. Старые и смертельно уставшие. Молодые и дерзкие. Могучие и слабые. Мы Узумаки. Братья и сестры, сыны и дочери, отцы и матери. Мы еретики. Мы люди, идущие по извилистой дороге жизни, навстречу своей последней битве.

Творить и разрушать — наша работа. И мы привыкли делать ее честно и спокойно. От могущества наших техник кричит и стонет сама реальность. Но на наших лицах нет ни отчаяния, ни страха, ни обреченности. На них только уверенность в своей правоте.

«Такова наша судьба, — когда-то решили мы. — Стать выше чем грозный и мудрый Прародитель, чем его Мать, его Брат или его Сыновья».

Мы отверженные и отвергнувшие. Мы не молим богов о снисхождении. Мы желаем властвовать над ними.

[Последняя запись в летописи клана Узумаки]

* * *

Узумаки Наруто очнулся, открыл глаза, но тут же со стоном зажмурился.

Он сидел на берегу моря. Солнце стояло в зените, и вода блестела так, что на нее больно было смотреть. Было очень жарко, и даже свежий ветер с моря не спасал от яростно палящего солнца.

Наруто с трудом снова разлепил опухшие веки. Свет резанул, тринадцатилетний мальчик сощурился, чтобы привыкнуть, и огляделся.

Каменистый берег был пуст. Все живое попряталось от безжалостного зноя. Лишь чайки с пронзительными криками кружили над тем местом, где он сидел.

«Значит, я все таки выжил и меня прибило к берегу», — решил он.

В висках пульсировала боль, шершавый язык распух и противно саднил. Хотелось пить. Шум волн дразнил и делал жажду невыносимой.

Наруто попробовал встать, но голова закружилась, к горлу подкатила тошнота, и он снова опустился на горячий песок. До воды было несколько шагов, он преодолел их ползком и лег так, чтобы прохладные волны омывали его тело. На это усилие ушли последние силы, и мальчик снова потерял сознание.

Когда он очнулся, солнце заметно опустилось к горизонту, но палило по-прежнему. Голова уже не раскалывалась на части, но теперь болела сожженная кожа на лице. Жажда усилилась. Наруто перевернулся на живот и прополоскал рот морской водой. Легче не стало. Наоборот, соленая вода обожгла сильнее огня.

Из-за острой боли в мозгу немного прояснилось. В глазах перестало двоиться, тяжелый молот, ухавший в голове, утих, и мальчик смог сесть.

Сначала он подумал, что это галлюцинация, и несколько раз тряхнул головой. Но видение не исчезло. Перед ним стоял ребенок лет семи-восьми и смотрел на него большими, не по-детски серьезными глазами. На нем были светлые широкие шорты, безрукавая рубашка и глупая шляпа. В руках он держал деревянное ведерко, полное моллюсков.

— Где я? — прохрипел Наруто. Распухшие губы шевелились с трудом.

Ребенок ничего не ответил, словно никакого вопроса и не было.

— Где я? — повторил юный Узумаки. На этот раз получилось чуть лучше.

Но на ребенка это не произвело никакого впечатления. Он по-прежнему не сводил внимательного взгляда с сидящего в воде подростка.

— Ты не понимаешь меня? Я хочу пить. — Наруто сделал характерный жест. — Пить. Понимаешь?

Ребенок молча поставил ведерко в воду, задумчиво почесал коленку и снова посмотрел на юного шиноби. Видно было, что он все понял, но отчего-то пребывает в нерешительности.

Наруто снова сделал вид, что подносит ко рту стакан и пьет, а потом приложил руку к сердцу и посмотрел на мальчика.

Тот, так же не говоря ни слова, взял ведерко и, кивнув незнакомцу, чтобы он следовал за ним, побрел вдоль берега. Узумаки с трудом встал и пошатываясь пошел вслед за мальчиком.

Идти было недалеко, но за это время Наруто успел несколько раз упасть, и ребенку приходилось возвращаться, чтобы помочь ему встать. Они вошли под сень деревьев и довольно скоро оказались у цели — небольшого двухэтажного домика. Судя по всему, здесь жили рыбаки. Вокруг на шестах были растянуты сети, неподалеку лежала на боку старая лодка с пробоиной в борту. Пахло копченой рыбой.

Наруто тяжело опустился на землю. Ребенок зашел в дом и вскоре вернулся с красивой женщиной в старом, не один раз залатанном платье. Она вытерла руки о фартук и вопросительно посмотрела на гостя.

— Дайте воды, — сказал Наруто, на всякий случай дополнив слова жестом.

Женщина посмотрела в сторону моря, словно ожидая получить ответ, что делать с этим человеком. Наконец, она кивнула своему сыну, тот снова зашел в дом и вернулся, держа в руках большую кружку с водой.

Когда кружка опустела, Наруто попросил еще одну, но женщина отрицательно покачала головой.

— Нельзя сразу пить много воды, — сказала она.

— Так вы понимаете меня? — спросил юный Узумаки. — Почему же тогда все время молчали?

— Я не люблю много разговаривать, а мой сын — Инари — в прошлом году ударился головой и онемел. — Женщина печально вздохнула.

Наруто устало прикрыл глаза. Путь за водой оказался очень тяжел. Теперь, когда жажда была утолена, ему хотелось одного — лечь и уснуть. Снова кружилась голова. На этот раз сильнее, чем раньше. Но он все-таки успел задать еще один вопрос, прежде чем лишился чувств от изнеможения и нехватки чакры:

— Где я?

— В Нами но Куни, — услышал он откуда-то издалека.

А потом была тьма.

* * *

Наруто очнулся на следующий день. В комнате было светло, снаружи слышался шелест листвы и пение птиц. Совсем рядом, за стеной, гремела посуда. Воздух был чист и пах лесными цветами.

Наруто лежал в центре комнаты на футоне. Голова не болела, ощущалась только сильная слабость. Но слабость приятная, какой она бывает, когда в болезни наступил перелом и дело пошло на поправку. Обожженная солнцем кожа была смазана какой-то мазью, и волдыри больше не саднили. Хотелось есть.

Юный Узумаки приподнялся на локте, потом попытался встать. Это получилось только со второй попытки. Чакры все еще не хватало. Он кое-как одел штаны и рубаху, доковылял до двери и открыл ее. В лицо ударил запах еды. Он прислонился к косяку и несколько раз глубоко вздохнул.

Наруто услышал шаги. К нему подошла та самая женщина. От нее резко пахло свежей морской рыбой.

— Тебе лучше? — спросила она.

Наруто кивнул.

— Да, спасибо.

— Есть хочешь?

— Очень.

— Проходи на кухню.

Вскоре юный шиноби с аппетитом ел простую еду: рис, жареную рыбу, мисо суп, приготовленный с добавлением каких-то трав и корений, а женщина сидела напротив и с улыбкой смотрела.

— Спасибо. — Мальчик отодвинул пустую миску. Поев, он почувствовал себя почти здоровым.

Женщина кивнула и убрала посуду.

— Ты был плох, — сказала она. — Зачем ты провел столько времени на солнце? Хорошо, что тебя нашел мой сын. Что ты делал на берегу?

Наруто смотрел прямо перед собой, словно вспоминая что-то.

— Я попал в шторм. Плыл на корабле... — наконец, сказал он. — Затем недели две болтался в открытом море, держась за какой-то обломок...

Женщина внимательно посмотрела на гостя. Было видно, что он не шутит. От удивления ее глаза расширились.

— В тебе сильна жажда жизни.

— Я — шиноби, — просто ответил Наруто, будто это все объясняло.

— Ясно, — кивнула женщина. — Кстати, меня зовут Тсунами. А тебя?

— Узумаки Наруто. — Мальчик криво улыбнулся. Имя было тем немногим, что он унаследовал от матери, которую продолжал любить.

— А куда ты направлялся, Наруто-сан?

— В Уми но Куни.

Женщина потерла пальцами виски.

— Отец сейчас на материке. Но скоро вернется мой муж. Поговори с ним. Может он сможет как-то помочь...

* * *

Муж Тсунами — Кайза — вернулся, когда багряно-красное солнце коснулось горизонта. Еще не старый человек, бронзовый от загара, он оставил снасти рядом с дверью, обнял сына и прошагал к столу на кухне. Тсунами тут же начала ставить перед ним еду. Молодая семья и Наруто ужинали молча, лишь обменявшись приветствиями.

Юный шиноби довольно легко понял, что дела у людей, приютивших его, идут неважно. Люди, которых кормит море, должны быть готовы к тому, что время от времени их обед будет скудным. Стихия не зависит от желаний и нужд человека. Поэтому рыбаки жили не ропща и не сетуя на судьбу. Просто жили, как живут тысячи других семей. Впрочем, было что-то еще, какая-то неясная тревога...