Мужчина тем временем встал и положил на парты перед нами по десятку листков. После этого он рассадил девочек на разные парты и на беглом хинди что-то рассказал им. Обе девочки взяли перьевые ручки, лежавшие перед ними и начали энергично писать в листках. Чернильные брызги летели во все стороны.

Преподаватель, тем временем подошел ко мне и на недурственном русском языке рассказал, что нужно делать. Интересно, что его манера речи больше подходила моему миру, в России этого мира говорили не так старомодно.

Как я и предполагал, надо было ответить примерно на пятьсот вопросов, притом задавались строгие временные рамки — три часа. То есть на каждый ответ получалось меньше полминуты. Если бы этот лысый толстяк знал, сколько таких бумаг я заполнил за свою жизнь, он не смотрел бы так удивленно на меня, когда через два часа я протянул ему аккуратно заполненные бланки. Девочки, увидев, что я завершил работу, явно начали паниковать и торопиться. Поэтому чернильных брызг значительно прибавилось.

Однако, Рейнолдс Ругер, такое имя у него было написано на бейдже, тем не менее, меня не отпустил и разрешил идти, только, когда девочки тоже сдали свои работы.

— Интересно, как у них с результатами? — подумал я. Насколько удалось заметить, больше половины вопросов были скрыты под заклятьями, разной сложности и ответить на них мог только тот, кто сможет их прочитать. Я решил не скрывать свои таланты и ответил на все вопросы. Правда, в голове крутилась мысль, что я тоже смог увидеть не всё, что было написано в опроснике.

Мы вышли в рекреацию, солнце в ее окна уже не светило, поэтому в ней было мрачно, как раз под наше настроение.

Через несколько минут появилась улыбающаяся Мартина, со слегка помятой прической.

-Наверно Кестенберг растрепал,— предположил я и улыбнулся. Ведьма смысл улыбки вполне поняла, увидев куда я смотрю, и ответила такой же веселой усмешкой после чего предложила идти за ней.

Она шла впереди меня, цокая каблучками, а я не мог отвести взгляд от ее энергично двигающихся ягодиц. Ругер в это время увел сестер Прашнандра в другую сторону, а меня привели все в тот же кабинет Кестенберга. Мартина, делая вид, что поправляет мне лацканы пиджака, ловко сняла заклятие. По ее представлениям, я должен был сейчас забыть, как и где проходило тестирование.

Что я и продемонстрировал, с недоумением разглядывая кабинет.

Вопрос, о том, когда же меня отведут на тестирование, ведьма проигнорировала. Вместо этого она вывела меня в коридор, где уже нетерпеливо прохаживалась мама.

-Ну, наконец, ты появился! — воскликнула она. — Представляешь, не смогла найти кабинет профессора. Когда спросила о нем в канцелярии, там сообщили, что человека с такой фамилией у них нет. А тебя просто предложили подождать в коридоре. Не ожидала от швейцарцев такой неразберихи. Думала, что только у нас такой бардак.

-Может, ты фамилию плохо запомнила? — предположил я.

Мама озадаченно замолчала.

-Действительно, как же его зовут,— пробормотала она себе под нос.— Господи, что за память стала? Ничего запомнить не могу.

Мартина, дождавшись паузы в нашей беседе и сделав соответствующий вид, произнесла, обращаясь к маме:

-Тестирование вашего сына временно отложено, однако могу сказать, имеется почти стопроцентная вероятность, что он будет принят на обучение. На данный момент вы можете быть свободны. Мы в курсе, в какой гостинице вы остановились, и известим, когда надо будет подойти для окончательного решения.

Я сразу заметил, что мама чем-то озабочена и, похоже, не моими проблемами.

Поэтому, когда вышли на улицу, сразу спросил:

-Мама, а как у тебя дела?

Та вздохнула огорченно и призналась.

-Ты знаешь, у меня с работой ничего не получилось. Оказывается, буквально вчера мою вакансию закрыли.

-И что мы теперь будем делать? — поинтересовался я.

-Пока не знаю, — вздохнула мама.— На всякий случай позвонила папе, тот категорически запретил мне уезжать, говорит, чтобы я отослала резюме его приятелю в Дюссельдорф там у него есть неплохие связи. Так, что если тебя примут в школу, вместе нам, скорее всего, жить не получится. Буду приезжать к тебе по выходным, если, конечно, все получится с работой.

Я слушал маму и понимал, что работа у нее, возможно, будет, вот только часто приезжать ко мне она вряд ли сможет. Руководству скрытого учебного заведения не нужны поблизости озабоченные родственники.

Вспомнив погибших родителей индусок и проблемы отца, я с энтузиазмом поддержал намерение мамы, получить работу в Германии. Как мне сейчас казалось, в большинстве случаев проблемы надоедливых родственников здесь решаются радикально. Поэтому чем больше я выражу желанию жить самостоятельно, тем больше шансов, что с родителями ничего не случится.

Временно оставив неприятную тему, мы шли по территории кампуса. Во второй половине дня студентов на улице стало еще больше, отовсюду слышался веселый смех, и разноязыкая речь.

Странное ощущение появилось у меня. Я поймал себя на мысли, что мне здесь нравится. С семи лет, как поступил в Александровский кадетский корпус, который заканчивали три поколения моих предков, я оставался военным до мозга костей. Даже когда у меня были обнаружены специфические способности экзорциста, это никак не повлияло на образ жизни, включавший в себя; казарму, службу, командировки, периодические загулы по кабакам и несерьезные интрижки.

Сейчас же появился шанс познакомиться с совершенно незнакомым для меня пластом жизни, и я не собирался от него отказываться, тем более, что всю жизнь стремился полней развить все стороны дара, а теперь это будут делать без всяких просьб с моей стороны. Ну, а когда закончу учебу, тогда посмотрим, чего от меня хотят одаренные этого мира. Как я понимаю, это случится лет через десять. А за эти годы многое может измениться.

Я был совсем не против поболтаться по городу, тем более, что погода этому благоприятствовала. Однако у мамы появилась идея— фикс, от которой она не могла отказаться. Поэтому вначале мы пошли на почту, чтобы там скопировать и отправить в Дюссельдорф ее документы. Пока занимались этим делом времени прошло прилично. В гостиницу идти не хотелось, и мы решили поужинать в том же кафе на берегу озера, что и вчера. Непонятное волнение, охватившее меня с того момента, как мы вышли из стен Политехнической школы, не уходило.

Когда в очередной раз я чуть не до слез растрогался окружающей нас красотой, на краю сознания появилась осторожная мысль — здесь что-то не так. Не прерывая разговор, запустил проверочное заклятие. И почти сразу нашел то, что искал. Оказывается, на мне висели три "следилки" и одно заклятие, снижающее критику к окружающему. Если бы не "скрыт", частично защищающий от их воздействия, мне бы и в голову не пришло проверяться

-Однако, — подумал я.— Дело поставлено серьёзно, если так присматривают за поступающими детьми, то, как же следят за студентами.

По дальнейшим размышлениям, я решил, что вряд ли такая слежка длится все время. На неё никаких ресурсов не хватит. Видимо перед поступлением идет рутинная проверка, именно то, что сейчас происходит со мной.

Очарование вечерней Лозанны сразу куда-то испарилось. Желание сидеть разглядывать озёрные дали также прошло.

Уговорить маму пойти в гостиницу, было нетрудно. Я только намекнул, что сильно устал, и этого было достаточно.

Когда мы брали ключ от номера, портье выложил на стойку несколько писем. Все их них, кроме одного мама отправила в мусорную корзину.

-Это всё предложения по аренде жилья, — пояснила она. — Нам теперь это ни к чему. Если поступишь, будешь жить в пансионате.

Зато, когда она открыла конверт, адресованный мне, то удовлетворенно улыбнулась.

-Не стали даже ждать завтрашнего дня,— сказала она, пытаясь прочитать текст, напечатанным высоким готическим шрифтом.

— Что там написано?— спросил я, не сомневаясь в ответе.

-Приняли тебя на подготовительное отделение, — довольным голосом сказала мама. — А уж пугали, пугали, тесты, мол, надо проходить! Взяли без всяких тестов! Да папа так и говорил — деньги свое дело сделают, я вот не верила, а зря.

Я про себя улыбнулся.

-Были, Мария Павловна, тесты, были. Вот только если бы я их не прошел, получили бы мы вежливую отписку и уехали не солоно хлебавши, искать другое учебное заведение для сына мелкого российского банкира.

-Мы прошли в номер и пока готовились ко сну, мама вслух строила планы, как она будет приезжать ко мне на выходные, мы будем ходить в кино, в зоопарк, еще куда-нибудь. Я согласно кивал головой, пока вдруг до меня не дошла пронзительная в своей простоте мысль.

-Она же просто хочет успокоить своего единственного любимого сына, чтобы он не так сильно переживал разлуку с родными.

Наверняка, к моим эмоциям добавились еще эмоции Сергея. Я неожиданно прослезился, уселся на кровать рядом с мамой, обнял за плечи и принялся утешать. Сейчас я воспринимал ее полностью, как родного мне человека, которого нужно утешить и ободрить.

Она тоже заплакала, обняла меня и, всхлипывая, начала рассказывать о своих переживаниях.

-Ты, что думаешь,— говорила она.— Я же не слепая, все вижу и понимаю. Стоило только на отца посмотреть, он последние дни сам не свой ходил. И нас за границу, не так просто отправил. А мне то, как быть? Тебя не могу одного оставить, и к нему хочется. Не нужна мне здесь никакая работа!

Я долго уверял ее в том, что вполне справлюсь, смогу жить один, уговаривал её пока не возвращаться домой, а все же найти работу в Германии. Даже подключил к беседе свои медитативные техники. В конце концов, мама успокоилась, ее всхлипывания перешли в ровное сопение. Когда она окончательно уснула, я укрыл ее одеялом, затем улегся в кровать и стал методично раскладывать в памяти, все, что случилось за сегодняшний длинный день.

Сейчас я полностью отстранился от эмоций и переживаний. Холодно и рационально решал, как действовать дальше. Сожалений о том, что сразу попал в круг интересов группы одаренных, преследующих неясные цели, у меня не возникло. Рано или поздно это всё равно бы произошло. В настоящий же момент я находился в выигрышном положении одаренного ребенка — пустого сосуда, с точки зрения будущих учителей, могущих вложить в меня то, что и нужно Я же мог, годами, не вызывая подозрений, учиться, и разбираться в окружающем.

В конце концов, если окажется, что мое мировоззрение не слишком отличается от взглядов руководителей школы, а их цели и методы не вызовут отторжения, я с удовольствием буду с ними сотрудничать. Главное, сейчас ни в коем случае не показать, что в теле подростка находится сознание взрослого псиона другого мира. По крайней мере, это надо скрывать до той поры, когда станет совершенно ясно, как к такой новости отнесутся люди, руководящие этой организацией..

С такими мыслями я заснул.

Утром, после завтрака, когда мы поднялись в номер, нам принесли телеграмму из Дюссельдорфа, В ней маму просили срочно приехать на собеседование.

— Ну, вот Сережа,— сказала она упавшим голосом.— Мне надо ехать.

Она, как зомби начала метаться по комнате, не зная за что взяться.

Снова пришлось брать инициативу на себя. Мы собрали вещи, расплатились за номер. После этого вызвали такси и отправились на вокзал, где оставили мамины чемоданы в камере хранения. Когда мы приехали с моими скромными пожитками в администрацию, там, у входа нас уже ожидала Мартина.

-Хорошо работают "следилки", — констатировал я про себя. Ведьма, улыбаясь, поздравила меня с зачислением и сразу сообщила, что слушателям отделения желательно остановиться в школьном пансионате, хотя руководство не имеет ничего против, если родители предпочтут, чтобы их отпрыск жил на съемной квартире. Но тогда и ответственность за безопасность за сына или дочь целиком ложиться на их плечи. Мама тут сообщила, что я буду жить в пансионате и изъявила желание посмотреть жилые комнаты. Я подхватив оба чемодана поспешил за оживленно беседующими женщинами, нисколько не удивляясь тому, как быстро Мартина очаровала маму.

Мы опять вошли в центральный вход административного здания, и вышли вновь на улицу пройдя его насквозь. Для мамы казалось, что мы просто вышли с другой стороны во внутренний двор, где нашему взору предстало небольшое двухэтажное здание, красного кирпича, увенчанное двумя башенками. Прямо перед входом в него были разбиты большие цветочные клумбы.

Зрелище было красивое, поэтому мама восхищенно вздохнула. Она бы еще больше удивилась, если бы знала, что мы сейчас хоть и на Земле, но находимся в иной реальности.

Тем не менее, несмотря на восхищение, она сунула свой нос везде, от моей будущей комнаты до туалета и кухни со столовой. Я не прислушивался особо к беседе, но чувствовал, что мама осталась довольна осмотром. Единственно она была недовольна невозможностью телефонных разговоров, которые могли происходить только по предварительной договоренности.

Вышколенный персонал пансиона был вежлив и незаметен. Горничная в скромном коричневом платье и белейшем фартуке провела нас в мою комнату. К своему удивлению, я понял, что буду жить один. Конечно, я не думал, что буду жить в казарме, но рассчитывал на комнату человек на шесть. А тут мне предоставлена отдельная комната, уместившая в себя пружинную кровать, исцарапанный стол, и пару стульев. Большой шифоньер, стоявший в углу, мог уместить в себя всю мою одежду и чемоданы.

Мама вознамерилась помочь мне обустройстве, но я постучав по своим часам, намекнул ей на время. Она охнула и стала прощаться. После долгих обнимашек она расплакалась, поцеловала меня в лоб и быстро вышла из комнаты, осторожно промакивая глаза салфеткой. Мартина последовала за ней, что было вполне понятно. Даже мне пришлось бы поразмыслить, каким образом выбраться отсюда в истинную реальность. А для обычного человека это была непосильная задача.

Оставшись один, я облегченно вздохнул и улегся на кровать, даже не скрипнувшую от моего "цыплячьего" веса. Закинув руки за голову, бессмысленно глядел в потолок. Прошедшие три дня меня изрядно вымотали. В моей первой жизни никогда не было такой плотной женской опеки. Учеба в кадетском училище весьма способствовала самостоятельности в принятии решений и выработке ответственности за их результаты. Посему, сейчас я просто ловил кайф, от сознания того, что никто не спросит меня десять раз на дню, вымыл ли я руки после туалета или что-нибудь еще в этом роде.

Меня начал одолевать сон, когда дверь в комнату открылась и в нее вошла высокая сухопарая старуха, в длинном старомодном платье, Её седые волосы буклями спадали на уши. Она понесла к глазам лорнет, висевший на цепочке, и неодобрительно вперила в меня свой взгляд.

— Молодой человек,— скрипучим голосом обратилась она ко мне. — Когда в комнату заходят старшие, воспитанные джентльмены встают.

Я, не торопясь, встал, отряхнул с себя невидимое перышко и сообщил в ответ;

-Если бы уважаемая дама, не имею чести знать ее имя, постучала в дверь, перед тем, как войти, то я, без сомнения, встретил ее, как истинный джентльмен.