Zemlya za okeanom(plus6)

С восхода до заката стоят дозорные на топах всех трех мачт; матросы сменяют там друг друга (как и у штурвала) через каждые два часа. В тропиках в тихую погоду стоять на мачте чрезвычайно приятно, а для мечтательного, задумчивого человека просто восхитительно. Зато в северных широтах, где дождь неизменно сменяется штормом, стоять над бездонной на стофутовых ходулях мачт, которые выписывают в мрачном небе страшные восьмерки, вахта не для слабых желудков. За полугодовое плавание общее количество часов, проведенных матросом на верхушке мачты равняется месяцу, а для юнгов, бывает, и двух. И эти месяцы проводятся на насесте, состоящем двух тонких параллельных брусков топ-краспиц и железного обруча...

14 апреля, когда мы находились вблизи Камчатки, нам встретились первые следы "брита", хорошо видные с мачт, разбросанные там и сям желтоватые пятна размельченной желтой планктонной массы, которые весьма убедительно свидетельствовали о присутствии настоящих китов. На следующий день мы очутились среди обширных лугов. Повсюду на многие-многие мили колыхался вокруг нас "брит", будто мы плыли по безбрежному полю спелой пшеницы. В тот же день мы увидели первого кита.

Был мой черед дежурить на грот-мачте. Стояла на редкость тихая в тех местах погода. Дул ровный юго-восточный ветер. Прислонившись спиной к провисшим брам-вантам я отдался мерному, убаюкивающему качанию мачты, как вдруг чей-то вопль вдребезги разбил дрему. Пиня на бизань-мачте орал, указывая направо. Бросив взгляд в ту сторону я

увидел справа на траверзе, милях в двух от нас плывет по волнам огромный кит, сверкая в солнечных лучах ширченной черной спиной, лениво покачиваясь и время от времени пуская фонтаны подобные двум радугам.

— Фонтан на горизонте! Вон, вон! Фонтан на горизонте! Фонтан!

— Где, где?

— Справа на траверзе, милях в двух!

Словно мановение волшебной палочки преобразило нашу Гнилушку в военный корабль.

"Приготовить вельботы! Привести к ветру!"— скомандовал Сторп.

— Хвост показал!

"Время!"

Херувимов кубарем скатился вниз, взглянул на часы и с точностью до одной минуты сообщил капитану время. Корабль между тем был приведен к ветру и теперь спокойно покачивался на волнах. Кит ушел под воду, держа курс по ветру, так что мы твердо рассчитывали увидеть их теперь прямо по носу.

Дозорные с фок— и бизань-мачт спустились на палубу, кадки с линем были установлены на своих местах, шлюпбалки выведены за борт, грота-рей обрасоплен, и три вельбота повисли над волнами, а их команды, охваченные нетерпением, выстроились у борта, одной рукой еще держась за поручни и поставив уже ногу на планшир. Так стоят наготове матросы у бортов военного корабля, идущего на абордаж.

Прошло минут 10, в течение которых я не видел ничего, кроме вспенившейся беловато-зеленой воды, как вдруг воздух впереди задрожал, заколыхался, словно над сильно нагретой железной плитой. Очевидно под этими атмосферными волнами, скрытый тонким слоем воды, плыл кит.

На палубе это тоже заметили. Вельботы упали в воду и гребцы молнией метнулись к своим банкам.

— Весла, весла на воду! Навались! Вон, вон они!

Все три вельбота летели теперь полным ходом к тому месту, где воздух и вода были охвачены волнением. "Царица" ковыляла позади. Мне, на топе, хорошо были слышны с вельботов надсадные выдохи на гребке.

Вдруг Горяков заорал: "Горб! Давай!"

Костя взвизгнул и метнул свой гарпун в показавшуюся перед носом черную, лоснящуюся голову. Взметнулась ввысь струя воды, линь натянулся и вельбот, полетел вперед среди клокочущей пены, рассыпая веер брызг от носа и оставляя водоворот за кормой.

Сверху мне было видно, как Горяков и Костя обменялись местами — гарпунщик прошел на корму, а офицер на нос, — что казалось очень опасным при такой скорости.

— Выбирай! Выбирай! — крикнул Горяков и вся команда, повернувшись лицом в сторону кита, стала на ходу подтягивать к нему вельбот. Вдруг кит сделал поворот и стал буксировал их прямо на "Царицу". Чудовище было уже так близко от судна, что казалось, оно намеревалось протаранить корпус; но вдруг, взбив страшный водоворот футах в сорока от борта, оно скрылось под водой, словно поднырнуло под киль.

"Руби, руби линь!" — крикнул Сторп на вельбот, которому, казалось, угрожало столкновение с корпусом судна. Но там оставалось ещё много линя, поэтому Горяков вытравив его приказал гребцам что было мочи налечь на весла.

Несколько мгновений судьба их висела на волоске, но тут замученный кит резко сбавил скорость и, слепо меняя курс, стал обходить "Царицу" с кормы, волоча за собой вельбот.

На вельботе снова стали выбирть линь, пока наконец не подтянулись к киту почти вплотную. Как только они сблизились, Горяков, упершись коленом в бросальный брус, стал швырять в кита острогой, а гребцы по его команде то табанили, чтобы вырваться из кипящей пены, то подгребали снова, чтобы он мог нанести удар. По бокам чудовища ручьями струились красные потоки. Его туша билась теперь не в воде, а в крови, которая бурлила и пенилась даже на сотню саженей позади них. Между тем из китовьего дыхала снова и снова судорожно выбивались столбы белого пара, а ... еще и еще метал в кита острогу, иногда выправляя ее о борт вельбота.

— Подгребай, подгребай! — раздался новый приказ, когда ярость

изнемогающего кита, казалось, истощилась.

— Подгребай ближе! — и вельбот подошел к китовому боку. И Горяков, перегнувшись далеко за борт, воткнул в тушу длинную острую пику. Он достал до сердца и, выйдя из оцепенения, чудовище стало с такой силой биться в море собственной крови, что вельбот, подавшись назад, с трудом выбралась из этой сумятицы.

Неистовство кита улеглось. И вдруг фонтан густой темно-красной крови взметнулся в воздух. Сердце его разорвалось!

Залитые с ног до головы кровью герои без сил разглядывали дело своих рук. А Костя, тут же срезав полоску китовой кожи с тонкой прослойкой сала, начал ее с наслаждением есть.

Все это происходило прямо под бортом и кита быстро и надежно пришвартовали крепким линем за хвост. На отдых никто не расчитывал, следовало как можно быстрее разделать тушу. Это рядом с береговой базой можно в прилив отбуксировать кита, посадить его на мель и передать береговым раздельщикам, которые, дождавшись отлива, примутся за шумную и хлопотливую работу. Нам же пришлось натянуть подбитые гвоздями сапоги и всё делать самим, в любой момент ожидая шквала.

Прежде всего огромные разделочные тали были подтянуты под топ грот-мачты и прочно закреплены у грот-марса — самого надежного места над палубой. Конец троса крепился к лебедке, а громадный нижний блок талей повис прямо над китом; к этому блоку был прикреплен толстенный гак — крюк весом фунтов на сто.

Кита начинают разделывать с головы. Сначала вырезают и поднимают на палубу губы пяти футов ширины, которые дадут нам свыше 500 галлонов жира. Открывается пасть через которую проходил Иона. Потолок футов в 12 высотой круто уходит вверх, точно скат крыши с настоящим острым коньком, а с ребристых сводов свисают штук по 300 с каждой стороны, полосы того самого китового уса. Края этих пластин украшены волосяной бахромой, через которую настоящий кит процеживает воду, улавливая из нее мелкую живность, когда он, разинув пасть, проплывает по планктонному морю...

Это самая дорогая часть нашей добычи, почти тонна уса по цене 2,5 пиастра за фунт.

Но прежде следует вырезать язык. Он очень нежный и жирный и легко рвется на части, когда его поднимают на палубу. Язык этот шестибаррелевый; то есть даст после вытапливания в салотопке шесть бочек жиру.

Салотопка расположена между фок— и грот-мачтой на самом просторном участке палубы. В этом месте сделаны дополнительные тимберсы из особо толстых бревен,

способных выдержать вес целой постройки из кирпича 10 на 8 футов и высотой в 8 футов. Основание салотопки надежно прикреплены посредством тяжелых железных скоб прямо к тимберсам. По бокам она обшита досками, а сверху у нее находится прочно задраенный люк. Когда крышка с него снята, открываются 2 огромных котла. Их содержат в идеальной чистоте и мне не раз приходилось сидеть внутри, начищая

мыльным камнем с песком.

К полуночи топки работали вовсю и также вовсю воняли. Топили их не дровами, а "оладьями", почерневшими и свернувшимися после вытопки листами сала, издававшими страшный смрад.

Палуба "Царицы" тем временем превратилась в бойню, а мы все — в мясников.

Повиснув за бортом в люльках, Костя и Сивиди, вооруженные длинными лопатами*(8), начали вырезать в туше над боковым плавником углубление для того, чтобы зацепить гак. После этого возле углубления вырубился широкий полукруг, вставили гак и вся команда, тесно столпившаяся у лебедки, принялась тянуть. Судно тут же в стонах и срипе начало крениться все сильнее пока наконец не раздался громкий треск. "Царица" с плеском выпрямилась и тали показались из-за борта, волоча на гаке вырванный полукруглый конец первой полосы сала. И, поскольку слой сала окутывает кита совершенно так же, как апельсин кожура, его и очищают как апельсин, сдирая кожуру спиралью. Лебедка непрерывно тянет, и эта сила заставляет кита кружиться в воде вокруг своей оси; сало все время сматывается с него ровной полосой по надрезу, который делают лопатами Костя и Сивиди. Одновременно, разматываясь, сало равномерно поднимается все выше и выше, покуда не касается наконец верхушки грот-мачты; мы перестаем крутить лебедку, потому что теперь огромная кровоточащая масса начинает раскачиваться и все внимание должно быть устремлено на то, чтобы вовремя от нее увернуться.

Тут вперед выступает Федор, держа в руке длинное и острое оружие, называемое фленшерным мечом, и, улучив удобный миг, ловко выкраивает большое углубление в нижней части раскачивающейся туши. В это углубление вставляют гак второго блока и подцепляют им слой сала. После этого фехтовальщик-гарпунер дает знак всем отойти в сторону, делает еще один мастерский выпад и несколькими сильными косыми ударами разрубает жировой слой на две части; так что теперь короткая нижняя часть еще не отделена, но длинный верхний кусок, так называемая "попона", уже свободно болтается на гаке, готовый к спуску. Матросы у носовой лебедки снова начинают тянуть, а первая полоса уходит прямо вниз и режется на тонкие пласты.

Один матрос багром подцепляет кусок сала и старается удержать его в одном положении, покуда судно раскачивается и кренится из стороны в сторону. А тем временем другой матрос, стоя прямо на этом куске сала и отвесно держа лопату, разрубает его у себя под ногами на узкие полосы. Лопата наточена так остро, как только может точить оселок; работают матросы босиком; сало, на котором стоит

человек с лопатой, в любой момент может выскользнуть у него из-под ног. Так нужно ли удивляться, если иной раз он отхватит палец на ноге — себе или своему помощнику? Плоды их труда огромными вилами на длинных шестах забрасываются в кипучие котлы.

С полудня повсюду начал раздаваться стук — это били десятки молотков, потому что каждый матрос теперь превратился в бочара. Масло, еще теплое, разливалось по бочкам которые, одна за другой устанавливаются днищем к днищу. Наконец последнее масло остужено и последняя бочка ушла в трюм, чтобы обрести покой среди волн морских.

Дело сделано, крышки люков водворяются на место. Но команда не отдыхает. Грязнули китобои, насквозь пропитанные салом, наводят чистоту. Все вокруг покрыто смесью крови, жира, копоти и сажи. Но проходит день и все уже отмыто до бела и протравлено очень крепким щелоком, приготовляемом из золы. Потому-то на китобойце палуб никогда не бывает такой чистой, как после "масляного дела". В отчищеных котлах нагревают воду. Люди тоже отмываются; переодеваются с ног до головы во все свежее и наконец выходят на белоснежную палубу, сверкая чистотой, как после предпасхальной уборки.

Но там, в вышине, на топах всех трех мачт, стоят трое дозорных и пристально высматривают вдали китов, которые, если их поймают, опять превратят белую палубу в предверие ада.

Случилось это уже через неделю.

2 мая прямо по носу милях в пяти от нас, образуя широкий полукруг, охватывающий полгоризонта, непрерывной цепью играли и искрились в полуденном воздухе сотни двойных фонтанов.

Расправив все паруса, "Царица" устремилась вперед с попутным ветром, а гарпунщики потрясали своим оружием и громко кричали, стоя в еще не спущенных вельботах.

Мы постепенно настигали стадо, но тут ветер спал и Сторп отдал приказ спускать вельботы. В этот раз я шел гребцом на вельботе Горякова. Его загребной сильно обжегся маслом и еще не мог грести в полную силу.

Сбросив одежду, в одних нижних рубашках, мы что было сил навалились на весла и после часа отчаянной гонки приблизились к пасущемуся стаду.

Вельботы, как полагается в подобных случаях, сразу же разделились, и каждый, выбрав себе одного какого-нибудь кита на краю стада, устремился к нему. Не прошло и трех минут, как мы приблизились к своему киту.

"Костя! Влепи ему!" — скомандовал штурман.

Тот вскочил и с обычным своим визгом метнул гарпун.

"Табань!".

Мы заработали веслами, и в то же мгновение что-то горячее со свистом заскользило по моим запястьям. Это был линь. Что было дальше я помнил смутно и фрагментарно. Погоня за китом. Долгое его добивание. Ясно запечатлелось в памяти последний момент, когда кит выпустил черный фонтан, рванулся со страшной силой, извергнул

поглощенную прежде пищу и, перевернувшись на спину, трупом закачался на волнах.

Потом была долгая его буксировка, также не оставшаяся в памяти из-за невероятной усталости.

Мне было 16 лет и это был мой первый кит.

Тогда мы взяли всего 4 кита и следующие три дня занимались разделкой.

В подтверждение народной мудрости, что везет дуракам и пьяницам, мы уже в начале мая стали поливать бочки*(9)

За следующие две недели мы добыли еще 6 китов, загрузили весь трюм и даже на палубе выставили полсотни бочек, опасаясь каждый миг, что под их тяжестью рассядутся старые бимсы.

Уже в середине июля мы смогли отправиться за новой добычей и опять вернулись бы с полными трюмами. Но бедная Гнилушка начала набирать воду с такой быстротой, что помпы сначал работали по 2, потом по 3 и по 4 часа в день, выматывая команду. Не расчитывая утопить нас сразу, Гнилушка могла уморить нас работой на помпе. Когда за одну вахту мы ломались на помпе целый час, даже до Сторпа дошло, что судно разваливается.

После того, как в Петропавловской гавани с днища "Царицы" ободрали медную обшивку, оказалось, что под ней сплошная гниль. На эту атракцию приходили смотреть моряки со всех судов в гавани, не зная, чему больше поражаться — нашей глупости или везению. Ведь не смотря на все добычу мы взяли неплохую. Даже я, со своей 1000-й долей получил 622 рубля.

"Царская" удача не оставила меня и потом. В следующем году уже я плавал в школе левитов.*(10)"