— Если б вы знали, — нежным, певучим, почти женским, насквозь издевательским голосом проговорил профессор, — как я вас понимаю! А вот скажите, Александр Иванович, вам никогда не приходило в голову, что ваши "шаблоны" и ваши "контрольные устройства" были бы... довольно-таки неплохими исследовательскими установками?
— Наверное. Никогда не задумывался. А заказывать у нас научные приборы никто не заказывал. Чего не было, того не было. Вот даже хирургический инструментарий помогали делать, — а этого нет.
Он понимал и чувствовал, что высокий гость его пребывает в ярости, и только не мог понять, — почему? Он же ничего не скрывает и ни в чем не отказывает?
— И это понимаю. — Вздохнул Петр Леонидович, очевидно успокаиваясь. Его способность досчитать про себя до десяти и потом медленно выдохнуть сквозь зубы была удивительна. С другой стороны, в жизни ему приходилось общаться со слишком многими людьми и ладить со слишком многими компаниями. — Вот вы не поверите, но я еще никогда в жизни еще не вел такой увлекательной беседы. Почти каждая фраза сбивает с ног, но у меня казенное поручение, и это спасает. Я сейчас не ученый, а инспектор, и держусь только поэтому.
— От чего — держитесь?
— Не важно. Это просто-напросто война, Александр Иванович. На войне всем приходится делать чудовищные и противоестественные вещи. И вам в свое время. И мне сейчас. Но вы сказали, что тут по делу, и меня прихватили заодно. Делайте, что собирались, а я постараюсь не мешать.
— Что собирался? Как всегда, плановый контроль и принятие решений по его результатам.
Из материалов "Комиссии по инвентаризации"
— Ну, докладывай, что там у тебя? Чего звал-то?
— Мы запустили на полную нагрузку в третьей группе: 34, 35, 36, 39. В четвертой группе: 41-ю. В восьмой группе: с номера 8 по 814, без 89 и 811.
— Помню. Так что?
— Вы сказали: по мономерам и прочему сырью не ограничивать. Так времени-то уже четвертые сутки пошли!
— О, ё! Расплод?
— Да еще какой... От десяти и до двадцати процентов по разным линиям. Что утешает — везде синхронно, в однотипных группах расплод строго одинаковый: не отличить.
— Надо глядеть.
Целая анфилада громадных помещений была заставлена тесными рядами высоченных колонн от пола до потолка. Они располагались впрочем, по какой-то определенной системе, группами различной величины и так, чтобы проход и доступ к каждой из них все-таки был возможен. На посторонний взгляд различие между ними состояло только в крупно выведенных на каждой колонне номерах. А еще каждую из них можно было легко повернуть вокруг своей оси: даже небольшим усилием, прикладываемым достаточно долго.
— Каждая, — проговорил Берович, — состоит из автономных дисков. Можно извлечь любой, не останавливая работу всего потока. Сырье в растворенном виде омывает все диски. Готовый фабрикат отводится, как положено, снизу. В зависимости от типа комплекса, очистка продукта, контроль его качества и упаковка проводится при помощи трех основных групп методов. Фильтрационных, с использованием системы фильтров высокой избирательности. Фиксационных, или, иначе, сорбционных, с использованием твердого или студнеобразного фиксатора с высокой избирательностью, или при помощи хроматографии, чаще тоже гелевой, в классическом или модифицированном варианте. Для некоторых продуктов используются две или все три группы такого рода приемов контроля/очистки. Чаще всего употребляется каскад, контроль/очистка в несколько последовательных однотипных циклов... Как при обогащении урана, только, разумеется, каскад много короче, а эффективность гораздо выше. Согласитесь, что очистка и обогащение — сходные, но все-таки различные вещи. Только для особых случаев используется более пяти повторных циклов, стандарт — от двух до четырех. Часть готовой продукции упаковывается: это может быть стабилизированный сухой порошок в емкостях из очень инертного материала, густая взвесь обычного типа или классический золь, и — фабрикат в фиксирующем материале, чаще гелеобразном. Последним методом прежде пользовались в самых ответственных случаях, но постепенно это становится рутиной. Готовую, упакованную таким образом продукцию распределяют по различным производствам.
Вторая часть готовой продукции поступает на производство второй группы, которое располагается здесь же, но и не только здесь. Тут из отдельных комплексов формируют такие же, как здесь, линии из последовательно расположенных комплексов-катализаторов. Проще всего оказалось, — с этого я начал, — что делать такие потоки в виде призм или цилиндров, "собираемых" из замкнутых в "кольцо" нитей, вдоль которых расположены одинаковые комплексы. "Нить", аналогичную привычному нам конвейеру, оказалось осуществить куда труднее и гораздо менее эффективно. Часть поточных линий идет на иные производства, часть — остается на собственные нужды... Видите ли, номенклатура производимых нами катализных комплексов и собранных из них каскадов много превосходит наши собственные потребности. Мы сами изготавливаем все потребные нам инструменты.
— Что обозначает ваше "расплод" и почему он является поводом для какого-то ажиотажа?
— Поначалу производство "комплексов" носило лабораторный характер. И требовало очень много усилий, времени и людей. Теперь потребность производства исчисляется многими тысячами тонн. В свое время наступил момент, когда мы поняли, что угодили в ловушку: потребовались колоссальные объемы продукции, — особенно для формирования деталей, — а вот снижать качество в нашем случае оказалось совершенно недопустимо. Тут математика, я потом покажу, вам понравится... не я сделал, но понял. У нас не было выхода и мы пошли на, казалось бы, парадоксальную вещь: усложнили производство, автоматизировав контроль, ремонт, регуляцию производства. Увеличив номенклатуру вдвое, а объем — почти на четверть, мы начали спокойно справляться там, где раньше мучились с меньшими объемами. Естественно, основная часть устройства нашей автоматики по размерам сопоставима с изделиями и имеет субмикроскопический характер.
— Вы про электронный микроскоп слыхали?
— М-м-м... слыхать-то слыхали, но никогда не видели. Уже по расчету понятно, что он не принесет нам пользы. По крайней мере — пока. Слишком грубый инструмент с низкой разрешающей способностью. Но я продолжу? Поначалу мы осуществляли контроль в ручном режиме, определяли, когда в продукции одного потока станет слишком много брака, и меняли аналогичные блоки, планово, как, бывало, авиадвигатель, выработавший ресурс. Стали делать это в автоматическом режиме. Но потом очень скоро до нас дошло, что замена одних блоков на другие и увеличение их количества — результат одного и того же производственного процесса. Автоматику усложнили. Поневоле пришлось ввести элементы "обратной связи": ускорение замены рабочих каскадов имеет разную динамику при увеличении брака и при избытке сырья: таким образом мы обозначаем необходимость в расширении производства.
Последний шаг в этом направлении, — объединение во вторичные комплексы каскадов "производственных" и "восстановительных", — в качестве субъединиц. Это... достаточно сложные устройства, и поэтому для нас стало неожиданностью, когда, при высокой нагрузке, происходит временное падение производства, но появляются "дочерние" комплексы. Чтобы справиться с повышенной нагрузкой. Вот, глядите...
На извлеченном помощником Беровича диске за четкой границей Рабочего Объема виднелись прилепленные к нему снаружи неправильные многоугольники "расплода". И то, и другое имело с виду совершенно одинаковую поверхность в виде сотов, только ячейки имели форму равносторонних треугольников. И каждая из них дробилась на все более и более мелкие, но сохраняющие ту же форму, бесконечно, до таких, которые уже не мог различить глаз.
— Сереж... срежь. Середку — проверить и на новую базу. Можешь сажать компактно, а можешь с "глазками", как ты любишь. А вот края в утиль. Процентов тридцать. И нечего стонать! — Он обратился к инспектору. — Вот, никак не сговоримся с Сергей Борисовичем. Вечно ему краев жалко.
— Люди. — Сказал Серенька. — В очередь за нашими "краями" становятся. Полгода ждать согласны. Потому что по сравнению с тем, что у них работает, — при "контроле третьего уровня", — это небо и земля. За эталон идет!
— Ладно. Что с тобой поделаешь. Обрезай двадцать пять, и из них пятнадцать можешь подарить этой своей... смежнику. А десять — в утиль! Не смей в производство пускать, слышь?
— Угу.
— Слово?
— Могли бы не спрашивать. Себе оставлю, а в производство — ни-ни.
Он удалился, и Берович проводил его взглядом.
— Не обманет?
— При нем не скажите. Никогда не простит. Только мне можно, Маме Даше, да еще этой француженке. Он гордый, как Сатана.
— А края ему зачем?
— А — нравятся они ему. Говорит, у них характер свой есть. Возится, комбинирует что-то свое. Я не лезу. Сразу сказал, чего без спросу не делать, — и верю.
— У вас вот так просто, — раз, и в утиль?
— Починить, — пожал Берович плечами, — в сто раз дороже, чем сделать новую. Мы же вон бутылки не клеим. И лампочки перегоревшие выкидываем. А у нас — утилизация. До комплексов, а того чаще до звеньев. И глубже кое-когда бывает.
— А чем вам края не угодили?
— А пусть меня потом назовут дураком и перестраховщиком. Я же не могу, как он. На мне — надежность производства. Это требует определенной консервативности. Да и возраст все-таки. Дело в том, что краевые копии теоретически могут иметь отличия от эталона. То есть, в принципе, могут быть даже и лучшими, но отличаются от стандарта. Для исследования это интересно, а вот для массового производства недопустимо полностью. Так селекционеры хранят в чистоте свойства сорта и породы, хотя полукровки могут быть куда как продуктивнее.
— Из-за этого и ваш сегодняшний визит?
— Это — пока что край для нас. Так что может быть всякое. И интересное, перспективное. И опасное. Требует внимания. Но, вообще говоря, вы правы, Петр Леонидович. После последних новаций от меня, как от технолога, почти ничего не требуется... Нет, кое-что останется, и не так уж мало, — новая номенклатура там, пространственные решения, композиции для сложных изделий... Но это все, действительно, не то. Без нынешнего моего визита и впрямь можно было бы обойтись.
— Так. А эта самая автоматика, положенная к каждому блоку, она что — тоже производится по автоматически сформированному запросу?
— Разумеется. Она ничем принципиально не отличается от других комплексов и каскадов. Мы постоянно движемся в направлении все большей унификации и однотипности... комплексов.
— И это тоже вас ничуть не смущает. Я имею ввиду то, что основное оборудование у вас того... размножается?
— Петр Леонидович. Вполне можно представить себе станкостроительный завод, который делает всяческие станки и, в том числе, все, которые необходимы ему для производства. Довести до нужного уровня автоматизацию, понятное дело, трудно, но ничего сверхъестественного. Да, до сих пор были только элементы, вроде смены резцов и т.п., и нужды особой не было, но нет и никаких непреодолимых трудностей.
— Да, действительно. — Голос гостя был странен. — Действительно ничего сложного. Если вдуматься. Вы вот еще разработку этих своих катализаторов автоматизируйте, — вот тогда — да, будет о чем поговорить.
— Шутите...
— Пожалуй. Но обратите внимание — шучу не смешно. Это меня извиняет.
Из материалов "Комиссии по инвентаризации"
— То, что вы рассказали, простите меня, слишком противоречиво и непонятно. Совершенно невероятные достижения с одной стороны, а с другой, как вы утверждаете, он не ведает, что творит. И вообще никакой не ученый.
— То, с чем мне довелось столкнуться, прецедентов не имеет. Он совсем по-другому работает, чем я или, к примеру, Лев Давидович... Поэтому об этом довольно трудно говорить. Я притчу расскажу, можно?
— Не вполне то, что я ждал именно от вас. Но попробуйте.
— Вот представьте себе бандита экстра-класса. Не какого-нибудь там, а князя или, того лучше, хана. Вот он собрал себе шайку, стала она довольно большой, — а к нему идут! Он заметил, что одному командовать стало неудобно, и вместо того, чтобы увеличивать ту же шайку, собрал вторую. Поставил во главе двух верных подручных, шайки назвал полками. А сам, значит, над всеми. Потом — третью, четвертую. Видит — опять неудобно. Своих людей он знает, как облупленных, знает, кому что сказать и как, кому что доверить, кого куда поставить. Они его тоже шибко уважают, а попробуй — не уважь, тут же без головы останешься. Вот он все полчище по три полка разбил, назвал дивизией. А для удобства управления штаб сделал. Никто его теориям не учил, книг он не читал, потому что читать сроду не умеет. Поэтому он сделал штаб и систему управления исходя из людей, вооружения и условий. Нет, он с кем-то воюет все время, ему вообще головы поднять некогда. Но, в общем, чаще бьет он, а не его бьют. Добыча опять-таки. Народу все больше валит. Разделил по две-три дивизии, корпусом назвал. Туда свой штаб, корпусной. Тоже, какой надо. Глядь, — а у него врагов-то раз-два — и обчелся, зато под началом сто тыщ народу. Но он по-прежнему не осознает, потому как занят шибко. И гением себя не считает. Во-первых, не знает, что это такое, во-вторых — в голову ему не приходят всякие глупости. Он просто-напросто в каждом конкретном случае поступает так, как нужно, не думая, что это гениальные шаги. Он думает, что все идет, как обычно, только правильно, без ошибок. Он в этом даже и не сомневается. Но до поры — до времени они варятся в собственном соку, восхищаются подвигами батыров в песнях акынов, а про себя думают, что живут очень обыкновенно и даже скучновато. Чувствуют себя провинциалами, провинциалами и являются, но еще не знают, что провинциальность бывает разных сортов.
А потом он вдруг замечает, что по принадлежащей ему земле надо с конца в конец скакать две недели. Интересы вдруг пересекаются не просто с соседями, но — с Чужаками. Грозными, страшными, непобедимыми. У которых солдаты маршируют стройными рядами и в блестящих латах. Он готовится изо всех сил! Все продумывает, ничего не пускает на самотек, и очень хорошо знает, что именно нужно обдумывать и контролировать. Перебирает командиров, как Скупой Рыцарь — дублоны, — и умеет их оценивать! — все на полном серьезе, но волнуется, потому как это не привычные ему и такие же, как он, гопники, а — НАСТОЯЩАЯ АРМИЯ! Наконец, происходит сражение, в которой супостат в блестящих доспехах побивается в пыль, как глиняный горшок. А у него все продумано, все пути разведаны, все встречные армии он колотит вдребезги и пополам, каждый раз заставая врасплох, и почти не несет потерь, можно сказать, режет, как баранов. И не понимает, как можно быть такими засранцами, потому что у него таких нет НИ ОДНОГО. И представить себе не мог, что такие вообще бывают, в толк не возьмет, почему их в самом начале не запороло плетями их собственное начальство, почему не ссекло тупые головы чуть позже и вообще, — подать сюда того, кто их допустил.
