Отравленных так и лечили — не снимая с судна. В больнице положить было некуда, да и не рекомендуют при химпоражении такое — газ еще и в одежде есть и как-бы кто его не хапнул тоже. Медики в противогазах работали. Троих пациентов со странно пепельными лицами пришлось упокоить. Остальных вытянули, хотя обожженные соляной кислотой легкие — не самое лучшее, что может быть у человека в жизни.
Так что проблемы множатся. И новодельные соседи в виде зомби — тоже по-прежнему непонятны. Вот навал на Петропавловку после заморозков — с чего был? Ладно морфы — у них есть интеллект хищников. Обычные-то зомбаки с чего стаей поперли? В общем — все непросто и еще более непростым будет. Опять же сейчас сложнее стало работать — тепло, дождики — зомби не то, что ожили. Слово тут неуместное. Они стали куда активнее, бойчее и нахальнее. Про шустеров — и речи нет. Вполне на полуморфов уже тянут.
Опять же Кабанова из некролаборатории утверждает, что шустеры имеют несколько отличное от простых зомби поведение. Простой зомби просто хочет жрать. Тупо. Мясо. И все. Отожравшийся мясом в шустера зомби становится несколько иным — ему не просто хочется жрать, он словно наркоман — голод крючит его, словно ломка и шустер оголодавший пускается во все тяжкие. В лаборатории так зомби и называют — сонными, а шустеров — проснувшимися. Про морфа и разговора нет. Кабанова не устает восхищаться выдержкой приведенного мной тогда Мутабора. Надо бы их навестить, кстати, вопросцы накопились.
— Старшой, мы на трассе — поворачивается Вовка.
— Принято — отзывается майор, сидящий в самом хвосте, у дверцы.
Он, конечно не то, что Николаич. Но как-то по негласному решению старого костяка Охотничьей команды это звание к нему перешло. Все-таки — он Старшой в команде.
— А может, отпустим грузовики — тут они и сами доберутся, а мы еще что успеем? Я тут одно местечко знаю — говорит водитель.
— Позже. Сначала доберемся до клиники, там медиков оставим. С Енотом.
— А чего это мы без медиков-то?
— Хотят сегодня уже лабораторию смонтировать, а кто разбирал — тому проще сказать, что куда ставить. Вот пусть и ставят. Раз местечко тут рядом — так и без медиков обойдемся.
— Час потеряем, если не больше.
— Ничего, но раз мы конвой — то должны все сделать тип-топ. Чтобы лаборатория завтра стояла готовой к работе. Я обещал.
— Ну, раз так, тогда конечно...
Для меня это новость. Честно говоря — я бы с удовольствием таки поехал бы в местечко. В любое. Подале от места сборки лаборатории под ключ. Не разбираюсь я в технике, есть такой грех. Тем более в незнакомой. Енот тоже морщится. Зато Надежда спокойна как слон, когда ему дают булочку, и даже улыбается.
С Енотом все понятно. Он как тот ротвейлер, которого пять часов выгуливать бегом надо, или какая там порода от спокойной жизни взрывается, словно хомяк от килограмма динамита. Беспокойная у него натура, как и положено его тотемному животному. А тут он считай два месяца на костном вытяжении был, теперь на костылях — тоже не побегаешь, и сегодня ему даже пострелять не удалось. Явно сегодня что-нибудь отчебучит скандалезное. Надо бы с ним ухо востро держать, вроде бы он пока меня не цапал, но черт его разберет. А так умеет он устроить бурю в стакане и на ровном месте. Ильяса дважды мешком накрыл, причем с самым невиннейшим видом — то посочувствовал ему, что тяжело конечно быть у жены под каблуком, то попросил Андрея рассказать про снайперские премудрости вот заодно и Ильяс послушает, ему же надо учиться, он же тоже типа почти снайпер. Надежде что-то сказал невзначай насчет нашего совместного проживания — сидела она потом брови хмурила. Своего начальника — Ремера постоянно подкалывает. Тот правда подчеркнуто наплевательски относится к выпадам, наоборот начинает интенсивно соболезновать ранению подчиненного, проявлять отечески душевную заботу, отчего начинает корчить самого Енота.
Но пока его можно не опасаться — Енот на боевом выезде и Енот в мирной обстановке — два разных зверя. Если его и не удавили еще так только потому, что во время 'дела' он совершенно адекватен и здорово полезен.
'Найденыш' не дожидаясь выгрузки из грузовиков, сваливает прочь. Енот, плюнув вслед, ушкандыбывает на костылях куда-то в сторону барахолки. Вполне бы его могли подвезти, но он то ли гордый слишком, то ли злобу так выпускает. Оба грузовика вкатываются в мрачноватый готичный парк, где расположен тот самый госпиталь, который дебютно чистила уже широко известная сейчас артель алебардщиков, первый опыт зачистки здания холодным оружием. Встаем недоезжая памятника Исаеву с его известным девизом: 'Жизнь мчится стремительно — спешите трудиться!' Я помогаю таскать короба и свертки, надеясь, что это продлится как можно дольше, понимая прекрасно, что это хоть как-то отсрочит мое неизбежное фиаско в плане сдачи лаборатории в эксплуатацию. С сильным опозданием в голову приходит, что надо было снять на видео хотя бы что где стояло. Не подумал вовремя. И Надежда куда-то делась.
Появляется она за пять минут до конца таскания и складывания. Грузовики с грузчиками сваливают прочь, остаемся втроем — Надя привела с собой какого-то сохлого мужичка, старый довольно — лет за пятьдесят, худющий, с какой-то тонкой, пергаментной кожей, большими залысинами и острым носом. Первая ассоциация — шибко старый Буратино. То есть свою мечту стать живым мальчиком деревянный исполнил, да поздновато. Но наша медсестричка обращается к нему подчеркнуто с уважением, впрочем, довольно фамильярно называя его 'дядя Костя'.
— Все сгрузили? — спрашивает она меня.
— Все — печально отвечаю я, ожидая предложения начать командовать.
Она неожиданно улыбается и говорит очень знакомую откуда-то фразу: 'Не печалься, ступай себе с Богом, утро вечера мудренее!' Вроде как из какой-то сказки что ли?
— Надя, а документация ко всему этому есть? — тем временем задает вопрос Буратино-переросток.
— Боюсь, что не вся, вот это было в кабинете у директора, это — в шкафчике в самой лаборатории — отвечает Надежда, доставая из своей сумки какие-то проспекты и явно техническую документацию.
— О! Так еще и оборудование для постановки ПЦР в классическом формате. Реагенты и тест-системы для ПЦР и мультиплексного ПЦР тоже есть? И боксы?
— Конечно.
— Умничка. Так 'Биотестсистемс', это знакомо, 'Санта Круз Биотехнолоджи', 'Премьерлаб', тоже видали, ага.
Он продолжает бубнить, разбирая листы и проспекты.
Надя тихо говорит мне: 'Вы не волнуйтесь, дядя Костя — не то что голова, или две головы, как вы любите говорить, а три или даже четыре, что касается медтехники, особенно лабораторной. Расположение агрегатов я сняла на свою мыльницу, компы тут уже есть, так что разберемся. А через полчаса морячки прибудут — таскать и ставить. В общем, ничего особо сложного нет, я на таком же работала три года'.
— Отлично — оживаю я. И быстро сматываю удочки.
Впрочем, очень скоро останавливаюсь. После такого подарка вопрос угощения Надежды встает ребром — я же сам сегодня обещал устроить пирушку. Надо бы разжиться чем-нибудь этаким. Чтобы не было мучительно стыдно за выставленное угощение. Можно зайти на барахолку. Но сначала загляну ка я в больницу, может коллеги что сосватают, тем более, что тут совсем рядом.
Из коллег — только пара реаниматоров свободна — только что закончили операцию, клиента вывели, есть время передохнуть. Сидят, передыхают.
— О, здравствуйте, как ваше ничего? — приветствует меня один из них, полноватый усач.
— Мое ничего в основном — ответствую так же чопорно, после чего меня усаживают и предлагают рассказать что-нибудь интересное. Глаза у обоих красные, видно, что недоспали, а подремать сейчас нельзя — развезет. Судя по тому, как они поглядывают на часы — перерыв минут 15, за это время не отдохнешь, если задремлешь, а только еще больше рассолодишься.
— С чем пожаловали?
— С гнусным эгоистичным интересом.
Они оживляются. Гнусный интерес — это что-то стоящее внимания.
— И?
— Я в разумении покушать. Обещал сегодня Наде что-нито сготовить к тому вину, что у вас тут на премии раздавали. Есть у вас что подходящее по сусекам? Чтобы такое, экзотичное.
— Можем дать кило апельсинов.
— Ишь ты, богато живете! Давно апельсинов не видел.
— Да пришло тут судно очередное. Перепало чуток из грузов. И еще — тут на стадионе сегодня пионеров дрессируют — вы скажите однорукому вожатому, что я вас прислал. Думаю, у них найдутся для вас пара копченых сигов, а вы отработаете потом.
— Это что — пионеры рыбу коптят?
— Ага. У них как полевое занятие — так они отрабатывают готовку на воздухе. Да сами увидите. К слову — ручонку ему после укуса оттяпали. Так что однорукий про вас наслышан.
— Драться не полезет?
— Вряд ли. Он нормальный человек.
— Редкость, однако.
— А как же. Стал бы я вас к кому другому посылать. Но прежде чем уйдете — что нового слышно? Нам тут не разогнуться, а вы все же вольный казак.
— Сейчас приволокли лабораторию целиком, для диагностирования ЗППП.
— Это здорово. Если главной удастся все провернуть, как она рассчитывает — глядишь и справимся с этой эпидемией. Стрелять много пришлось?
— Да знаете — не так чтоб очень. Рутинный выезд. Один морф, сотни две обычных зомби. Несерьезно.
— Это радует. Этак, глядишь, и нам работы уменьшится, а то все тащат и тащат. Я бы с удовольствием сходил в отпуск.
Я удивленно смотрю на усача. Нет, он совершенно серьезен.
Усач хмыкает в свои усы.
— Вы вот на тему чего поразмыслите — я когда в Лос-Анджелосе у своего однокашника гостил сам удивился. Однокашник у меня из врачей в сценаристы переметнулся. Невысокого полета птица, на хлеб с маслом хватало, хотя полагаю, что скорее как литературный негр подмолачивал у более матерых. Не в этом соль. Я как-то его спросил— почему в фильмах пендосы такие тупые — обязательно им разделиться, обязательно вести себя по-идиотски, обязательно глупостей наделать. Зачем вы такие дурацкие сценарии пишете? А он мне и отвечает: 'Да все просто, иначе не получится приключений. Когда все идет как надо и разумно, то вместо приключений производственный репортаж выходит, без кишек и мозгов на стенке. Не зрелищно ни разу. А вот как все разделились и пошли поодиночке Силам Зла противостоять — тут тебе и визг и кишки и мозги'. Конечно, когда вы всей командой этого морфа проутюжили — так и рассказать вроде не о чем. А вот в одиночку б если вам пришлось это делать?
— Сомневаюсь, что мне удалось бы потом это описать — самокритично оцениваю я свои шансы при встрече даже с прыгуном. Я по летящим объектам стреляю неважно.
— Вот о том и речь.
— Ребята. Пора, готово уже — всовывается в дверь медсестра.
— Ну, пошли страждущее население спасать — иронично говорит усачу его молчавший до того коллега.
Так, кило апельсинов у меня есть.
Пионерскую группу нахожу практически сразу — достаточно пройти в ворота на стадион — он как раз рядом с больницей. Детишки уже такие — большие, лет по 14 — 15.
Человек двадцать, один взрослый, который практически не выделяется из этой толпы ни габаритами — некоторые подростки еще и повыше будут, ни одеждой — они тут все в одинаковом камуфляже. Разве что он единственный вооружен, да еще у него нет левой руки.
По возрасту он тоже не намного старше своих подопечных, лет двадцать пять, двадцать восемь — есть морщинки на лбу и в уголках глаз.
Заняты детишки приготовлением пищи — стоит пара десятков жестяных сборных ящичков, из них валит дымок, и когда ветерком дымок доносит до моего носа, понимаю, что это они коптят рыбу. Запах вкусный.
Подхожу, представляюсь. Вожатый неожиданно для меня собирает в кучу своих подопечных и говорит: 'Вот ребята, я про него рассказывал — это их Охотничья команда отработала ампутацию, спасающую от укуса зомби'.
Мне становится сильно неловко, так внимательно они на меня смотрят. А тут еще чертов однорукий начинает жать мне руку и говорить прочувственным голосом: 'Спасибо, доктор!'
Нелепое ощущение, да и спрашивать в такой патетический момент пару копченых рыбин как-то неловко, поломаю я им патетический воспитательный момент, как Гаврила Державин, столп и Великий Поэт оконфузил встречавших его с трепетным почтением лицеистов вопросом: 'А где тут, братец, отлить можно?'
Отвечаю на всякие вопросы, страстно желая свалить побыстрее, тем более, что сегодня мы щенка с собой не брали, ждет уже небось, прогуливать ее надо и дрессировать опять же. Впрочем, приходит в голову умная мысль.
— Мне интересно стало — пионеров посмотреть. А тут еще смотрю, что вы что-то готовите. Я так не умею, что считаю прорехой в образовании. Вот и хотел уточниться — учите ли кого со стороны, или нет.
— Учим. Тем более, что это несложно. Хиросима, угости Доктора сигами.
Белобрысая круглолицая девчонка фыркает презрительно носом, но распоряжение выполняет быстро, замотав трех обалденно пахнущих сигов в коричневую крафт-бумагу.
Черт, жжется. Приходится натягивать перчатку.
— А почему Хиросима?
— Серафима меня зовут — мрачно косясь на вожатого, бурчит девчонка.
— Ага. Понял. Спасибо Хирос... То есть извини, Серафима, оговорился — отвечаю я не очень удачно под хохот ее приятелей.
— Не за что — бурчит девчонка, сердито глядя на вожатого.
— Мне не удобно забирать харчи у ребят просто так.
— А мы просто так и не даем — отвечает вожатый.
— То есть как?
— Сможете найти время пообщаться с ребятами?
— О чем?
— Расскажите как вы морфа в плен взяли! — выдает Хирос... то есть Серафима конечно.
— И как Завод чистили! И про госпиталь! — подхватывают ее приятели.
— Договорились? — спрашивает вожатый.
— Ребята у нас в команде есть люди и позаслуженнее...
— А вы все и приходите. А мы вас еще рыбой угостим — нам рыбаки привозят. Ладожская, чистая. На ваших хватит!
— Ну, я поговорю с нашими. Ладно, что-нибудь придумаем.
— Обещаете?
— Обещаю!
Чертовы анестезы, сосватали мне рыбку. Вот мне подвигами своими похваляться — самое то. И рассказывать-то неудобно ни разу. Ишь, чего набуровили — морфа в плен взял. Ага. Восемь раз не напрягаясь. И главное — смотрят как... И поди их разочаровывай. Вот вляпался так вляпался.
* * *
Нога все-таки побаливала после спуска и подъема по лесенке. Виктор захлопнул люк бункера и с некоторой напрягой встал. В целом бункер порадовал. Пахло немного затхлостью, самую малость сыростью, но все это не шло с предыдущими неудачными опытами, даже лежавшие на столике спички не отсырели. Было сухо и вполне можно было бы и переночевать тут, если что. Но как-то так уж получалось, что не хотелось оставаться сейчас в этом бункере, вырытом в расчете на ядерную катастрофу, но вполне пригодившемся и на случай неожиданной и совершенно невероятной гибели человечества под воздействием какой-то неясной жути, превратившей мир в скопище нежити. Забрав сумку с инструментами, Виктор подошел к ждавшей его у стоящего неподалеку УАЗа супруге, как он несколько выспренно и иронично именовал свою подругу Ирку. Она, задумавшись, разглядывала какие-то бумажки, вроде как карманный календарик и списки запасенного имущества в схронах.
