Дело земли

Стражники подхватились, но Райко жестом остановил их.

— Нижайше прошу прощения, но жизнь этого существа представляет собой большую ценность. По крайней мере, до тех пор, пока оно не выдало нам место укрытия своего хозяина.

Гость недовольно поджал губы.

— И что же, много вы от него узнали?

— Его господин находится здесь, в столице. И довольно давно.

Господин Такаакира изволил издать носом звук — будь он простым человеком, надлежало бы, конечно, сказать, что он хмыкнул.

— Это я знал еще до того, как появился здесь.

— Нынче ночью он укажет нам укрытие своего господина.

— Того наверняка уже и след простыл.

— Наверняка. Но даже по простывшему следу можно многое узнать о злодее.

— А почему вы думаете, что он вас не обманет?

Райко не успел ответить — вбежал еще более запыханный Хираи, и опять бухнулся в ноги:

— Изволил прибыть господин тюнагон Канэиэ!

Да что ж это они... сговорились, что ли? Райко бросил короткий взгляд на Сэймэя. А может и не сговаривались. Заговор-то есть. И кто-то из заговорщиков связался с нечистью. Сюда сейчас может полстолицы набежать — кто узнать, не выдало ли их чудовище, кто — выяснить, каким оружием располагает враг, кто — проследить за тем, что и как будут делать первые две группы, кто... да провались эта мирная столица и весь этот клубок!

Врать Райко не любил и потому не умел. Оставалось принять всех гостей, пересказать им то, что было уже сказано господину Такаакире, и дожидаться, когда они изволят отбыть по своим делам. Есть же у них какие-то дела?

Впрочем, у каждого из них были уважительные причины: принц Такаакира отвечал перед императором за покой в столице, господин Канэиэ был целью преступников...

— Вне всяких сомнений, — проговорил господин тюнагон, усевшись на помосте рядом с господином Левым министром, — эту мерзость необходимо истребить. Но, конечно же, после того, как она выдаст своего хозяина. А между тем, я хотел бы вознаградить отважного господина Райко и гадателя Сэймэя за их усилия. Не сделают ли они мне честь посетить меня в моем доме?

— Нижайше благодарю... — начал Райко, но закончить не успел: Хираи, совсем уже бледный, глаза с тарелку, вполз на порог и, как был скрюченный, головы не поднимая, доложил:

— Господин Правый Министр изволили прибыть!

Господин Правый Министр! Сам блистательный господин Фудзивара Канэмити! Есть от чего бледнеть, есть от чего делать глаза с тарелку — от самого начала эта управа не видала такого высокого собрания в своих стенах.

Райко и Сэймэй переглянулись. Два самых приличных сиденья уже заняли Левый министр и тюнагон. Остались неприличные — вытертые, продавленные. Конечно, Правый министр по должности ниже Левого, и господину Такаакира уступать место брату вдовствующей императрицы было никак не с руки. Как младший член Великого Государева Совета и младший же брат, уступить должен был господин тюнагон. Но тут Сэймэй возникшее было затруднение разрешил: выбрал самое приличное сиденье из неприличных, положил его на середину помоста и покрыл своим верхним платьем. Сам он теперь смотрелся странно, но с колдуна что возьмешь?

Господин Канэмити вошел — словно драгоценную яшму внесли под навес. В отличие от преклонного летами господина Такаакиры был он хорош собой — хотя и не молод уже. Движения его поражали изяществом, и, единственный из всех, он не поморщился при виде грязного, затоптанного пола управы — казалось, грязи этого мира для него не существует. Из-под полуприкрытых век глаза его смотрели одинаково ровно и на этот пол, и на застывшего в обмороке демона, и на Райко, и на младшего брата.

— Говорят, — размерен и ровен голос, — случилось здесь нечто чудесное?

С этими словами господин Правый Министр непринужденно опустился на расстеленную одежду Сэймэя.

Господин Левый Линистр прибыл, можно сказать, скромно — для своего ранга: всего-то погонщик, да восемь человек охраны, да три монаха. Братья Фудзивара явились в паланкинах, при восьми и двенадцати носильщиках — каждый сообразно своему рангу; и с каждым прибыло по пять монахов. Райко даже узнал в одном помощника настоятеля храма Гион и низко поклонился ему. Были при них и охранники, также по восемь человек — и в итоге на дворе управы возникла некоторая толчея. Райко очень не нравилось, что вся эта толпа таращились теперь на узника.

— Минамото Ёримицу и Сэймэй утверждают, — ответил с подобающим поклоном господин Такаакира, — что это существо есть плененный ими демон.

— Как интересно, — тем же ровным голосом проговорил господин Канэмити. — Демон, а так похож на человека.

— Он и был ранее человеком. Сейчас в нем того и другого примерно наполовину.

Господин Правый министр перевел глаза на Сэймэя.

— Это он убивал девушек по ночам?

— Он носил паланкин того, кто убивал, и помогал расправляться с охраной.

— Стало быть, верховный демон путешествует в паланкине? Очень интересно. Ни разу не слышал о демонах, передвигающихся подобным образом...

— Он не простой демон, — сказал Райко. — Он тоже вроде этого, плотный наощупь. Руки ледяные. Мой оруженосец отрубил ему руку, так она до сих пор скребет пальцами.

— Что же это за прием? Показывать нам деревенщину и умолчать о таком чуде?

— Я, ничтожный, осмелился хранить эту руку в своем доме, — склонил голову Сэймэй. — На леднике. В управе нет ледника.

От взглядов трех государственных мужей Райко сделалось неуютно, будто за воротник попала колючая ветка. Он посмотрел на преступника, который обмяк между стражниками и свесил голову — спал. Как Сэймэй его разбудил, Райко говорить не хотел, а показывать гостям — тем более. Поэтому он почтительно поклонился и сказал:

— Преступник впал в колдовской сон, вряд ли возможно привести его в чувство, пока солнце стоит высоко. Полагаю, допрос следует до заката отложить.

— Нельзя ли все же как-то убедиться в колдовской его природе? Говорили, что он боится солнца?

Кто это говорил? Райко не мог точно вспомнить, но разве при господине Канэмити хоть раз прозвучало слово "солнце"?

Райко показал на рогожу под стеной. Рогожа прикрывала нечто крупное и бесформенное.

— Откройте, — велел он стражникам.

Тот, что стоял ближе к рогоже, боязливо протянул руку и отдернул тряпье. На земле лежал истлевший скелет, прикрытый до странности свежей одеждой.

— Этот, — сказал Райко, — был убит нынче ночью. Его положили во дворе, чтобы утром опознать. Взошло солнце — и он истаял.

— Если не гнил под настилом с прошлой зимы, — губы Правого министра тронула улыбка. — Лучше один взгляд, чем сотня рассказов. Покажите мне, как на них действует солнце.

— Многоуважаемый господин Правый министр! — Райко склонился так, что не видел лица вельможи. — Человек, без причины мучающий и убивающий живых существ, в семи рождениях становится голодным демоном. Я охраняю закон, и мой долг пытать преступников, если того требует справедливость. Но ради любопытства даже таких, как этот, мучить нельзя. Если вам будет угодно, завтра, после поимки его хозяина, закончив все допросы, мы обезглавим его — и вы увидите, как тело истает. Сейчас сей воин покорнейше просит прощения, но вынужден с глубоким прискорбием в вашей просьбе вам отказать.

— Это не просьба, господин Минамото, — родовое имя Правый Министр проговорил по слогам, словно пробуя на вкус каждый звук. — Это приказ.

Райко уловил в стороне некое дрожание воздуха. Будто что-то сдвинулось — хотя кто и что смеет шевелиться по своей воле в присутствии Правого Министра? Разве что ветер? А если ничтожному начальнику стражи показалось, что не менее ничтожный знаток нечисти не то чтобы кивнул, и не то чтобы двинул бровью, но яснее ясного сказал: "Соглашайтесь", то это личное дело начальника городской стражи... и того нахала, который вздумал без спросу вламываться к нему в уши.

— Не смею ослушаться, — проговорил он, и дал стражникам знак.

Пленника поволокли от навеса и швырнули на свет.

Он не проснулся. Кожа пошла трещинами, негодяй забился в веревках, но глаза остались закрытыми, а лицо... было лицом человека, спящего и видящего кошмар.

Господин Правый Министр встал. Спустился с настила одним легким прыжком. Что-то промелькнуло в его глазах, доселе спокойных, как поверхность сакэ в темной лаковой чашке. Подойдя к пленнику, брат императрицы-матери склонился над ним.

— Изумительно, — проговорил господин Канэмити. — Поистине изумительно. И как долго это будет продолжаться?

— Пока он не умрет, — ответил Сэймэй.

— А как скоро он умрет?

— Я думаю, около полудня.

Райко, не дожидаясь указаний свыше, показал стражникам: этого — в тень. Правый Министр удовлетворенно кивнул. Задал еще пару незначащих вопросов и, явно заскучав, собрался отбыть. Райко пошел проводить.

У самой повозки господин Правый Министр изволил обернуться и сказал:

— Вы сострадательный человек, Ёримицу.

Райко не знал, что ответить, а потому молча поклонился. Поздно приехал господин министр, не видел, что творилось во дворе раньше.

— Вы сострадательный человек, и на вашей нынешней должности это вам не повредит.

Райко стоял, согнувшись, все прочие пребывали коленопреклоненными, пока господин Правый министр не изволил отбыть. Если бы сейчас в конце линии замаячила повозка господина Великого министра Хорикава или господина канцлера — Райко не смог бы даже удивиться. Чему он удивлялся — так это отвращению, которое сотрясало и сжимало его внутренности, в то время как лицо оставалось неподвижным. Он не мог понять, почему так. Почему вместо почтения — тошнота? Ведь ничего недозволенного не произошло, а противно так, как будто съел дохлую мышь. Ну, наверное, вот так чувствует себя лиса, сожравшая эту самую мышь. Распрямившись, Райко увидел Цуну, выглядывавшего из-за стражников. И понял, что не ему одному тошно, вот только простодушный Цуна так и не научился держать лицо.

И тут в его сознание всем весом ввалилось желание, которое уже долго скреблось под дверью разума — по меньшей мере, с той минуты, как он увидел третью жертву ночных кровопийц.

— Цуна!

— Слушаюсь!

— Сбегай к Тидори, — сказал Райко, понизив голос. — Скажи — завтра вечером пусть приходит. Пусть приводит всех своих подружек, сколько сможет.

Цуна поклонился и умчался. Райко вздохнул и пошел обратно, с тоской думая, что делать с еще двумя высокими гостями.

Сэймэй в этот раз двигался с легким шорохом, видимо, из вежливости.

— Почему вы... посоветовали мне согласиться?

— Господину министру было очень нужно узнать, как причинить вред они. Это знание ему могло потребоваться и не для злого дела.

Господин принц Такаакира также поспешил отбыть, спросив напоследок:

— Вы будете охранять эту тварь надежно? Всеми силами?

— Как только возможно. А получив нужные сведения, мы немедля его убьем.

Потому что обещали, но этого лучше не объяснять.

— Вам уже известно, кто его сообщник?

— Увы, он не может произнести имя. Но обещал указать место.

— Что ж, ищите. И в самом деле, какая важность городской страже, кто умышляет против порядка — люди или бесы.

Райко снова согнулся в долгом поклоне, говоря себе, что не солгал — нельзя же невнятные выкрики безъязыкого считать именем... Скорее уж кличкой. "Монах-пропойца" — кто бы это мог быть? И у кого об этом спрашивать?

Рыбу надо искать в пруду, монаха — в монастыре. Но боги, боги неба и земли, сколько монастырей в Столице и ее окрестностях!

Райко вернулся во внутренний двор, где господин тюнагон неспешно беседовал с Сэймэем.

— Этого, — показал он стражникам на полудемона, — в сухой колодец. И плотно прикройте крышкой. Стеречь как Три Священных Реликвии.

Ощущение неудобства, колючей ветки за воротом, не отставляло Райко ни по дороге во дворец господина Канэиэ, ни за трапезой. Он кланялся, что-то говорил — как сквозь толщу воды это было, будто и не с ним. За последние дни мир вывернулся мехом внутрь и показал ему свою изнанку, о которой человеку лучше не знать. Вспомнилось прочитанное где-то: "Если бы люди способны были видеть демонов, наполняющих все пять стихий, они сошли бы с ума от ужаса".

Да еще и клонило в сон — Райко со вчерашнего вечера глаз не сомкнул, а теперь пришлось еще и наесться, и напиться — хотя выпил и съел он в меру, памятуя, что вечером предстоит возить по улицам убийцу.

Помогало присутствие Сэймэя — по сути дела весь поток красноречия господина тюнагона гадатель принял на себя. Райко пришлось туго лишь тогда, когда тюнагон начал расспрашивать о том, чего Сэймэй видеть не мог: о ночной стычке.

Надо сказать, господин тюнагон сегодня был совсем не похож на себя позавчерашнего, так громыхавшего, что хоть на тутовое поле беги . Распустив завязки верхнего платья, как в кругу своих, улыбаясь и приказывая слугам подливать, господин Канэиэ расспрашивал Райко с таким внимательным участием, словно давно уже стал его другом и покровителем. Чванства в нем было не в пример меньше, чем в господине Левом Министре, и на небожителя он, в отличие от своего старшего брата, походить не старался. Он был человек — позавчера гневный и... да, напуганный. Сегодня... пожалуй, все еще напуганный, но уже обнадеженный. И было в нем некоторое трудноуловимое очарование. Его старшим братом нельзя было не любоваться — даже сквозь глухое отвращение, от которого Райко не мог отделаться. Господин Правый министр выглядел, одевался, двигался как создание в своем роде совершенное. Господин Канэиэ выглядел, одевался и двигался как человек, которого совершенство не интересует. Они были похожи — и все же различны. Правым Министром можно было только восхищаться. Господин Канэиэ же чем дальше, тем больше нравился Райко, и начальник стражи ничего не мог с этим поделать. Приходилось постоянно напоминать себе, что этого человека, который так удивительно умеет раскрыть тебе свои объятия и расположить к себе твою душу, очень многие ненавидят смертной ненавистью. Это было удивительно, но от того не переставало быть истиной.

Вспомнился вдруг господин Хиромаса, его глуховатый голос: "Если бы вы оказали знаки внимания даме Кагэро..." А ведь она, наверное, тоже ненавидит господина тюнагона Канэиэ.

— Просто поразительно, — сказал тюнагон, — что такой замечательный молодой человек, как вы, все еще в шестом ранге и не имеет доступа во дворец. Вы достойны поста офицера дворцовой стражи. Вы первый стрелок из лука во всей столице — а между тем, должности получают менее даровитые отпрыски знатных родов. И что же они делают там, в страже? Целыми днями только сплетничают. Соперничают за право сопровождать государеву повозку на праздниках — но по той ли причине, что государь может подвергнуться опасности? Нет, ради того лишь, чтобы покрасоваться в парчовых нарядах. Ах, если бы от меня это зависело, господин Минамото — вы непременно получили бы повышение, но от меня сейчас не зависит ничего. Кто я? Тюнагон в Государевом совете. Мои братья и дядя отстранили меня от всех важных дел, а ведь мы одной крови, мы дети господина Кудзё, который приходился господину канцлеру братом. Моего старшего брата вы сегодня видели, господин Минамото — как он вам понравился?