| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ну, не все помещики такие. Во-первых. А во-вторых, давай проблемы решать по мере их поступления?
— Нет, не давай. Бизнес-план нужен, иначе ты вложишься в текстиль, а потом прогорим, как шведы под Полтавой. А кушать что будем? — возразил Костя.
— Продадим что-нибудь. Тем более, вложения небольшие, станки пока что деревянные. Сырьё пока будет бесплатное, у Анны Ефимовны пряжу заберём. Потом прикупим, по ходу дела. Всё равно никаких иных вариантов я не вижу. Варианты-то есть, конечно, только мы к ним не готовы. Из меня ни механик, ни металлург не получится. Саша тоже не гений феодальной экономики. А ты? Пойдёшь к царю полки нового строя изобретать? Так тому царю десять лет, и ему, как пишут, военные парады — похрен. Не вдохновлён он ни флотом, ни армией.
— Остаётся одно, грабить корованы, — деланно вздохнул Костя.
— Ты чо, серьёзно что ли? Что за уголовные устремления?
— Это я так мрачно пошутил. Или поехать в Тулу, новые ружья чиста поизобретать. Можно ещё жениться на богатой вдове. Но это, пожалуй, я оставлю на самый крайний случай. Ну ладно, я твою мысль понял. Ты собрался устраивать революцию.
— Промышленную революцию в отдельно взятой стране, методом постепенного внедрения прогрессивных технологий, — уточнил Слава, — Тем более, у нас такой гандикап. А что, у тебя есть другие предложения?
— Я, как Джеймс Клэнси*, всегда готов поучаствовать в любой революции, — сообщил Костя. — Но как насчёт предпосылок? Я, вообще-то, классиков читал, и уверен, что экспорт революции невозможен.
— Работать будем над этим, — ушёл от ответа Слава.
— Тогда, развивая твою мысль, ты собрался построить капитализм в отдельно взятой стране? — продолжал давить Костя.
— Ну, как минимум, создать условия для его возникновения, — согласился Слава.
— Да, планы-то у тебя наполеоновские, — с иронией заметил Саша.
Костя замолчал, постукивая по столу авторучкой. Потом очень серьёзно сказал:
____________ ___________
* — О.Генри. "Короли и капуста"
— Я участвую. Но с одним условием.
— С каким? — спросил Слава.
— Надеяться, что мы тут просто так разбогатеем — не следует. Надо этот процесс ставить на научную основу, как завещали основоположники. Мы вступаем на практике, как и положено по классической теории, в стадию первоначального накопления капитала. Без ограничений, соплей и ложно понятого гуманизма. Вы согласны?
Саша и Слава сразу поняли, куда клонит Костя.
— Ну? — уже жёстко спросил Костя.
— Согласен, — сдался Ярослав.
— Согласен, — подтвердил Саша.
— И никаких возражений по методам добычи денег? — на всякий случай переспросил Костя.
— Будут, — не стал врать Саша, — если ты массовые убийства будешь практиковать.
— Есть четыреста сравнительно честных способов... Не слышал про такие? Как, например, рэкет, рейдерство, подделка завещаний, шантаж? И не надо из меня монстра делать. Мой цинизм, может, всего лишь защитная реакция организма от мерзостей окружающего пространства.
Слава едва заметно выдохнул.
— Теперь давайте поговорим об организационно-правовой структуре и будущем распределении обязанностей, полномочий и доходов...
Так в лето 1725 от Рождества Христова был учинён сговор о создании Товарищества на вере "Аякс".
Глава 4
Генеральная Линия и Генплан. Феодализм с человеческим лицом. Аграрно-сельская пастораль. Торжище.
Консенсус в компании был достигнут. Все получили то, что хотели, и это главное. Более того, появилась цель, пусть, может быть, и неверная, но всё-таки цель. Это позволяло не заниматься самоедством и решением нерешаемых вопросов, а деятельностью сугубо практической. Рыть лопатой, пилить пилой, вышивать крестиком или шагать строем. Неважно.
Вторым этапом решили сделать Генеральную Линию. Она позволила бы не вихлять по сторонам, тратя невеликие ресурсы на заведомо невыполнимые задачи, и, не теряя ориентиров, последовательно наращивать мускулы. Слава нарисовал эту линию на листе формата А4, сверху вниз, и изобразил ёлочку. Наверху оказался, разумеется, ткацкий станок с летающим челноком. Вниз поползли перспективные планы первого, второго и прочих порядков. Там, где возникали сомнения или отсутствовали точные данные, он так и ставил вопросительные знаки. Всё технологии, которые они собирались внедрять в жизнь, очень хорошо ложились в предложенную схему. Из Генеральной Линии сам собой организовался Генплан, то же самое, но в табличном виде.
Они бы и просидели до темноты, но первым спохватился Костя:
— Так, братцы. Надо с текучкой закончить.
Тут же, сообща, для получения стартового капитала, решили продать из имущества всё, что им не требуется в ближайшем будущем, включая пустую водочную бутылку. Чтобы не откладывать в долгий ящик, позвали Анну Ефимовну и навели ревизию. Под продажу попадал столовый сервиз на шесть кувертов, в корзине из лакированной лозы, переложенный синтетической стружкой. Стружку заменили сеном, дальше под раздачу попали четыре из шести гранёных стаканов (два решили всё-таки оставить на развод), столовые приборы из китайской нержавейки на шесть персон и походный столик с четырьмя складными стульями. Вот, собственно, и всё. Палатки, спальники, ружья, патроны, удочки и фонарики решили пока не продавать в силу собственной надобности в них, и явной чужеродности веку. Этим вещам надо было делать тщательную ревизию отдельным порядком. Парней смущала дура Глашка, которая крутилась поблизости и норовила сунуть свой нос куда не следует. Нет сомнений, что к утру всё село будет знать, что у ребят в чемоданах, рюкзаках и коробках.
— Хорошо, — наконец сообщила Анна, — я узнаю, где первая ярманка будет, в Александровой Слободе, Киржаче или в Посаде, так вам и скажу. Съездим, расторгуемся.
Картошку сдали в погреб, туда же, куда чуть позже положат капусту, репу и редьку с морковкой. Крупы и макароны отдали Глафире на кухню, а фаянсовую чайную кружку с котейками Слава презентовал Анне лично в руки. Коробки с чаем, кофе, сахаром-рафинадом и прочими колониальными товарами хозяйка лично унесла в шкапчик и заперла ключом. Эмалированное ведро немедля ушло в дело, а два пластиковых, помельче — надёжно спрятаны.
— Вот и избавились, с божьей помощью, — резюмировал Костя, — от барахла. Жить оттого стало значительно веселее. Чувствуете в душе лёгкость необыкновенную? Это вас мирское отпускает. Материальное.
— Тебе бы всё скалиться, — ответил Саша, — да шуточки шутить. А у меня душа кровью обливается.
— Ниче, разбогатеем, обратно всё выкупим. Нам, главное, продержаться до весны. А там цветуёчки пойдут, лепесточки, жаворонки запоют. Пошли лучше пиво допьём, чтоб не скисло.
У Кости стало превосходное настроение. Саша тоже повеселел. Они подошли к столику, где Слава втыкал в Генеральную линию и о чём-то мучительно размышлял.
— Старик, ты чо? Медитируешь?
— Нет, мне мысль в голову пришла, и я её думаю. Я так, чисто теоретически. Боюсь, что мы... нет, я... методологически неверно подошёл к вопросу о развитии технологий. По поводу их линейности. Но об этом завтра. Я додумаю и сообщу. Напомните мне о точках кристаллизации и метатэгах.
— Ничё тебя прёт, — восхитился Саша, — это от пива что ли?
— Нет, как ни странно — вот от этой ёлочки, — он показал на Генеральную Линию, — есть идея забить на кое-какие принципы, которые нам вколачивали в универе. На принцип детерминированности, ага.
— Блин, да ты на святое покусился? — Саша удивился, — ну ладно, завтра, так завтра.
— И ещё пару слов. Я тут вспомнил, что с утра погорячился. Насчёт религии. Завтра Успенский Пост начинается, и надо будет идти на заутреню. Так я подумал, что совсем не обязательно себя позиционировать, как православного. Мы же, типа, из-за бугра прибыли, и всё село уже знает об этом. Ничё не скрыть, с этим просто надо смириться. Да.
Он тяжело вздохнул и продолжил:
— Я боюсь. Назвать себя православным — это значит вписаться во всю обрядовую систему. В том числе, идти на исповедь — и я боюсь ляпнуть что-нибудь и пропалиться. Чиста случайно. Пока ещё не записали во всякие ведомости, сколько их там есть, нас вроде бы не существует. Стоит начать — и понеслась, тем более у нас проблемы с сословной принадлежностью. Глашка нас вот барами считает, а ковырни...
— И вылезет татарин, — рассмеялся Костя, — и чо?
— Ну, я собираюсь косить под протестанта. Типа немца. И оттого в церковь не ходить, пост не соблюдать, да и вообще... В таком случае косо посмотрят — и всё. Будет давление, а может нет, насчёт перкреститься, но это так... факультативно. Опять же на странности поведения меньше внимания будут обращать. Ну, немец, нерусь, что с него взять?
— Логично, — сказал Костя, — мы уже пропалились. Надо было креститься на храм, когда его видно стало. А мы прощёлкали. Герасим на нас косился. Здесь многое вообще на автомате делают, а мы как белые вороны.
— Мля, — ответил Саша, — мы реально не православные. Даже и близко не стояли. Не, идея неплохая. Тогда надо хоть в одну дуду дудеть, что ли? Откуда мы прибыли.
— А откель бы не прибыли, всё одно. Никто не уличит. Ну, давай, что ли... из Австралии, что ли. Оттель, где кенгуры и евкалипты, — добавил Костя, — или с Гавайев. Русская ж земля была! В смысле будет. Главное, обтекаемо формулировать и не вдаваться в частности.
— Предлагаю всё-таки Русскую Америку. Непроверяемо в принципе, и слухи о той земле уже ходят. Дежнёв вон, в 1648 году будущий Берингов пролив открыл, о чём станет известно широкой публике только в 1737. А сколько таких, как он, ушло и не вернулось? Что мы о них знаем, и кто знает о них? На Аляске первые поселения русских были уже в 17 веке. Но там холодно. Хочу Калифорнию. — Слава выдохнул.
— А как насчёт документов? — спросил Саша.
— Нас по дороге обобрали лихие люди. Едва живыми мы вырвались из их цепких лап. Душераздирающая история, — с ухмылкой ответил Костя.
— Ни хрена себе, обобрали! — Саша кивнул на телегу с мешками и рюкзаками.
— Но мы же вырвались, — уточнил Берёзов, — с боем, так сказать, и трофеями. Благодаря своей силе, ловкости и незаурядной везучести. Ну и с божьей помощью, как без неё? Документы утопли в реке Яик вместе с вожаком разбойников Чапаем. Вообще, я лично намерен забить на всё, до тех пор, пока хвост конкретно не прищемят.
— Чем чудовищнее ложь, тем легче в неё поверят... — добавил Костя, — хоть религия и опиум для народа, но в церковь я завтра всё-таки пойду. Я вскорости грешить собрался, так мне надо будет где-то каяться.
Слава, как новоявленный протестант, разумеется, никуда не шёл. Сашу определили в некрещёные, но сочувствующие. По причине гибели от рук диких индейцев племени навахо православного священника отца Гермогена, окормлявшего паству в пампасах от верховий Сакраменто до мыса св. Луки, он так и остался некрещёным, отчего, якобы, ужасно мучился. Отсвет геенны огненной озарял его мрачное чело, и всё такое. Пусть отец Фёдор теперь работает, приводя в лоно церкви такого вот... непутёвого сына.
— Однако мы и засиделись, — сказал Слава, — всё самое интересное пропустили.
Уже оказались отворены ворота в усадьбу, и Глашка загоняет в стойло тупую корову, которая словно и не была целый день на пастбище, и мимоходом норовит прихватить кусок смородинового куста. Малые пацаны помогают втолкать в ворота пять овец и барана, которые оказывались ещё тупее коровы. По всему селу слышны выкрики хозяек, зовущих на место кормилиц, мычание, блеянье и общий шум. Пришёл и Герасим, ведя на поводу савраску, и видно было, что он умаялся сверх всякой меры. Плечи его согбенны, а походка шаркающая.
Шестерни времён крутились безостановочно, но как-то ещё не зацепили ребят, не втянули в своё коловращение. Они пока ещё были зрителями в зале, а на сцене разворачивалось действо непонятной им жизни. Пахота, сев, уборка урожая, покос, молотьба — всё было на своём месте, всему было своё время. Так же, как двести лет назад, так же, как и двести лет вперёд. Где-то там, далеко, столица, а в ней императрица и Сенат. Они там, думают, что вершат судьбы народа, а народ ничего не думает. Он просто работает. При любой власти, при любом строе, и будет так же работать и впредь. Феодалы, капиталисты, коммунисты... Как это всё далеко.
Вышел из конюшни Герасим, подошёл к бочке с дождевой водой, плеснул себе на лицо, сполоснул руки и утёрся подолом рубахи.
— Герасим, — окликнул его Костя, — ходи сюды.
Герасим подошёл и сдёрнул шапку, ожидая, чего же надо этим... непонятным. От непонятных всякого можно ожидать.
— На-ка, выпей пивка, — Костя протянул ему стакан, — да шапку не ломай. Садись.
Герасим осторожно пристроился на краешек лавки. Пригубил пива, потом выпил всё. Поставил осторожно стакан на стол. Костя налил ещё.
— Хорошо? — спросил он.
Герасим удовлетворённо загукал.
— Пей. Последний день гуляем. Скажи, ты можешь нас научить лошадь запрягать?
Герасим чуть не подавился пивом. В его голове никак не помещалась мысль, что кто-то не может запрячь лошадь. Костя правильно понял его мимику.
— Ну, так получилось. Там, где мы жили, не было лошадей.
Немой изобразил на лице недоумение. Как же люди живут без лошадей? Это что ж, есть места, где люди в дикости находятся? Но договорились. Вечером, немного времени потратить. Запрячь-распрячь.
— Вот и хорошо. Завтра, да?
Герасим помотал головой.
— Послезавтра?
— Гу-гу, — ответил мужик.
Подошла Анна Ефимовна, тяжело присела на лавку. Герасим снова вскочил.
— Иди, наколи дров на завтра, — приказала хозяйка, — и можешь идти.
Герасим ушёл, а Анна Ефимовна сказала:
— Не балуйте мне мужиков, а то на шею сядут. Вы что-то хотели от него? Так надо было сказать, я бы приказала.
— Так эта... — промычал Костя.
— Безлошадный он. Весной лошадь околела, так я свою даю. Батюшка ругается, конечно. А у него трое детей, и все девки. Так отрабатывает, чем может. А не дать лошадь — совсем в разор войдёт. У меня и так... — она махнула рукой и тяжело вздохнула, — даст бог, может к весне купит себе.
Она ещё раз вздохнула и продолжила, видимо, всё-таки у неё в душе наболело, а поделиться, чиста по-бабьи, было не с кем.
— И так уже, не усадьба, а богадельня. Глашка вон...
— А с ней-то что? — удивился Саша. — Вроде, не криворука и не горбата?
— Глафира — разведёнка. Пустая баба, три года прожила со своим мужиком, да так и не затяжелела. К епископу во Владимир ездили, челобитную возили. Но дал всё-таки позволение на развод. Я и забрала её к себе, иначе жизни ей не будет. А так побаиваются трогать.
Может, она знала больше, чем сказала, но Саша опять подумал, что кое-какие вещи для селян являются очевидными, не нуждающимися в дополнительных пояснениях. И так выплывали какие-то странные, непонятные причины, из которых следовали такие же странные следствия.
— Ничего, Анна Ефимовна, — сказал Ярослав, — мы тут измышляем, не как время праздно провести, а чем снискать хлеб насущный. Всё будет хорошо.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
