Хуторянин.Часть 3

—Лимка, буди оболтусов. Надо, вокруг хутора погулять.

Девка соскочила с лавки, мелькнув голой задницей натянула платье и юркнула в низенькую дверь. Дедал встал вслед за ней, неспешно потягиваясь надел штаны и рубашку, зевнув, подошел к стоящей на лавке у двери кадушке с водой. Постоял тупо глядя на кадушку и, наконец-то, зачерпнув воду глиняной кружкой, напился. В сенях раздался шум и топот. Входная дверь распахнулась и в комнату шумно ввалились оболтусы—два старших, сына Дедала. Один первой жены, второй приёмный от бывшей наложницы. Веселые незамысловатые ребята. Обычно они пропадали на пастбищах, охраняя и обихаживая огромную папашину отару. Три тысячи овец это много, это очень много. Свора громадных пастушьих собак неплохо гоняла и охраняла хозяйское стадо, но чтобы стричь и прясть шерсть, делать сыр, принимать окот и прочее, прочее приходилось содержать целое стадо прожорливых рабов. А говорящие животные гораздо глупее овец. Самый занюханный раб подвержен греху мечтаний. В отличие от овец, они не способны смириться с волей Богини, что назначила им жить и работать на благо Хозяина. Приходиться постоянно держать ухо востро.

Оболтусы часто и с удовольствием пускали в ход розги и плеть. С еще большим удовольствием они, прихватив за компанию младшего брата, болтались по хутору, сосали брагу и пиво, задирали юбки девкам и бабам, да били морды попавшим под руку мужикам. Столь незамысловатые развлечения Дедала не трогали, тем более, пока оболтусы лишнего не борзели и края видели. Бывшему охотнику требовалась опора, а Речному сила и защита.

—Батя, ты чо подорвался ни свет, ни заря? Братана вон с девки сдернул?—приёмыш скорчил недовольную рожу. Самый старший , он исподтишка, но нацеленно продирался на роль заводилы и уже не столь рьяно заглядывал в рот сводного брата.

"Ах, ты ж сучонок. Нахватался на Весенней Ярмарке. Видать с наемничками скорешился когда у "Дядюшки О" квасил последние две ночи. Взрослым себя почуял, падаль. Придется крылышки то пообломать. Через седмицу Зиггер с Джилем приедут, вот и прихватят сыночку в Рейнск. Полетает на пендалях в городской страже, пообломается. Устроит братик племяшу веселую жизнь без всякого борделя. Литар хитрый мужик. Командирами в городскую стражу только горожан берёт. Они постоянный состав, а с хуторов да деревень берут мясо. На полгода не больше. Служба-то нехитрая, не в бою строй держать, да пока щенок деревенский ее, службу, поймет, да филонить научится—уж домой пора…

А там и повторить не грех через полгодика. Тут до самого тупого дойдет, а нет, так и насовсем в наемники продам."

—Цыц, мне!—Дедал зло зыркнул на шустрика, но до оболтуса столь сложные увещевания не доходили. Пришлось выдать подзатыльник.

—Пошли вон, ушлепки! Ходу за ворота. Полазьте, пока я баб вздрючу. Да внимательней там! Чует сердце нечисто что-то. Давно так зверье по ночам не бесилось. Да арбалеты прихватите.

Наставление завершилось уже при закрытой двери, но Дедал не беспокоился—арбалеты братья таскали постоянно без всяких напоминаний. Он опустился на лавку и стукнул по ней кулаком. Тотчас скрипнула дверь и в комнату заскочила Лима с ворохом одежды и сапогами. Споро сложив ношу на лавку, она пристроилась на коленях перед мужем и потянулась к его ногам. Стянув штаны, ожидающе провела по голым волосатым бедрам. Дедал плотоядно ухмыльнулся—оболтусы вполне взрослые мальчики, с часок и без него побегают.

Лимку он дрессировал сам, долго, вдумчиво и со вкусом. После Великой Войны в Рейнске собралось немало наемников, побродивших по свету. Наливаясь пивом у "Дядюшки О", молодой Делал жадно впитывал пьяные россказни "самых великих и удачливых вояк в мире". Мадам Файт именно тогда открыла свой первый бордель, тот самый, что сегодня стал самым престижным салоном для отцов города. От остальных пяти, попроще и подешевле, бывшая любовница Литара не открещивалась, но держала на подставных людишек и упоминать особо не любила. Солдатский бардак, это не престижно, но дело прежде всего. Кому нужны конкуренты? А пьяному солдафону пойдет и товар второй свежести. С мадам полусвета неотесанного охотника познакомил, естественно, Зиггер. Решив посмеяться над недотепой, почтенная Файт недооценила не только мужскую силу и неутомимость, но и зубки провинциала… А кремы и бальзамы Лесной Ведьмы что так чудесно омолаживали кожу и уничтожали противные морщинки мог принести только он… Дорогущие снадобья из магазина главного городского лекаря были хороши, но подаркам Дедала и в подмётки не годились. Дедал свое место знал и не зарывался, но любая из девок мадам всегда была к его услугам. Файт, признав в нем хищника, не без удовольствия, кобель-то на загляденье, обучала хуторянина науке удовольствия лично. Гениальная идея с женами-падчерицами пришла именно в ее хорошенькую, но извращенную головку. Старшую дрессировала мадам в Маленькой Школе Удовольствий—закрытом и даже тайном, чрезвычайно жестком заведении с весьма дифференцированным подходом к воспитанницам. Остальных, вошедший во вкус Дедал, учил уже сам. Вдумчиво используя консультации, что получал в широкой постели мадам Файт. Оценив результат, высокопочтенная предложила за девку хорошую цену, но… безопасность прежде всего, и Лима получила брачный браслет вместо рабского клейма.

Тяжелый арбалет оттягивал плечо, но Дедал покидал хутор без старого испытанного оружия на плече только отправляясь в дорогу с большим караваном, но и тогда арбалет лежал на ближайшем возу. Несколько неспешных шагов, скрип затворяемой калитки. Немолодой человек с сильно побитыми сединой волосами неощутимо менялся. В ближний подлесок, вместо пожилого, недоброго, но самого обычного фермера, неслышно проник хищник, вступивший на охотничью тропу.

Красота и нега раннего утра не подарили спокойствия. Все было не так!

Уже больше месяца, как лес вокруг хутора неуловимо изменился. Ставший чужим, он незримо, но сильно давил на Дедала. Исчезло чувство безопасности. Что-то или кто-то властно и жадно подминал лес под себя. Две седмицы назад, не обнаружив в тайнике давно заказанное зелье, охотник поперся к Лесной Ведьме. За прошедший с последней встречи год, бабка не изменилась, как и двадцать лет назад она выглядела старенькой, но шустрой и доброй бабулькой. Вот только первые же ее слова огорошили охотника.

—Хозяин вернулся!

—Что!?

Бабка недовольно пожевала бесцветными губами, спрятала в юбках принесенное серебро и, зло сверкнув глазами, проговорила:

—В Дальний Лес вернулся Хозяин. Лес чует Истинного.

—Ты, баба, не заговаривайся! Об Истинных оборотнях уже две тысячи лет лишь легенды да сказки слыхать. Были ли они вообще!

—Рот закрой, знаток! Это для столичных высокомудрых Истинные сказки да легенды, а эта земля их знала. Знала и не забыла. У нее память долгая, вот и узнала Хозяина.

—Нам-то какая печаль?

—Боюсь, Хозяина не обрадует, что мы в его хоромах слишком вольготно зажили.

—Брось, старая. Золота то небось на десять жизней скопила? Да и я не бедствую. Переживем…

—Дурак ты! А как Хозяин свое стребует за прошлое?

—Не обеднеем…

—Опять дурень. Привык с чинушами, да купцами дело иметь. Его доля не десятина и не половина, Хозяин долги кровью берёт. Полукровки вон, исчезать стали.

Бабка вскочила с лавки и прытко побежала ко входу в дом. На крыльце она резко обернулась и четко проговорила:

—Не таскайся сюда более. И в тайниках ничего не ищи. Кончились наши дела.

Тяжелая дверь плотно закрылась и Дедал всем телом ощутил, что эта часть его жизни закончилась. Постояв еще немного, он сплюнул и, тяжело повернувшись побрел домой. Скоро должен приехать Зиггер, предстояло огорчить не последнего человека в Пограничном Крае. Впрочем, расстроился хуторянин не особо. За последние годы Зиггер его начал бесить. В дела не звал, а на намёки без обиняков однозначно дал понять, что хоть из просто деревенщины Дедал стал очень богатой деревенщиной, выше ему хода нет и не будет. Теперь же, когда бабка перетрусила, и вовсе узнавать перестанет.

"А и дерг с ним. Зелья я на долгие годы припас. Хутор и без зелий денег приносит. Опять же, башку в седину красить больше без надобности… Куда только теперь Файт отработанных девок девать будет. Лес вот только… Бабка соврать не дура, но лес и впрямь этим годом не такой стал. Вот и сейчас никакого спокойствия. Опасности особой не чувствуется, но и удовольствия от лесной свободы никакого. Неужто и впрямь Хозя…"

Сзади зашуршала трава, треснул сучек под неосторожной ногой. Дедал поморщился, даже розгами не удалось научить оболтусов ходить по лесу. Охотиться с такими разве что за привязанным к дереву бараном, да и то… не промажут, так порежутся.

Крестьяне уже отошли от хутора на тысячу шагов и приближались к притоку большой реки. Высокие раскидистые деревья остались позади, когда Дедал встал как вкопанный. Высокую траву вымахавшую на безлесом пятачке вытоптали, а местами и вырвали с корнем до самой воды. Но взгляд хуторянина приковала туша крупной антилопы с очень красивыми ветвистыми рогами. Не далее, чем три часа назад безжалостный удар когтистой лапы разорвал зверю горло.

—Батя…

Дедал обернулся. Старший оболтус растерянно смотрел не на него, а чуть вправо. Проследив направление взгляда, Дедал увидел еще не менее шести холмиков разной величины. Мягко ступая по взрыхленной земле бывший охотник подошел к ближайшей туше. Присел, осторожно приложил пальцы к разорванной шее. Помедлил и, решив освежевать антилопу, снял со спины и отложил мешавший арбалет. Присел и достал нож.

—Ты уверен, старик?

Дедал вскочил словно подкинутый вонзившимся в задницу острием кинжала и развернулся. Возле самой воды на поваленном дереве сидел коренастый парень. Осторожно потянулся к лежащему на земле привычному оружию и тут же замер, уловив едва заметное отрицательно-предостерегающее движение головы незнакомца.

—Чей будешь, добрый человек?—Оторопь прошла, а страха не было изначально, скорее его грызла злость на самого себя—зажирел на хуторе, расслабился. Пустить за спину такого амбала! Хорошо, Дальний Лес уже не тот, в прежнем столь беззаботный охотник очень быстро сгинул бы от зубов и когтей его обитателей. Вместо ответа парень резко дернул рукой и за спиной Дедала раздался короткий стон сменившийся шумом падения тяжелого тела.

—Тихо, старче, живой он, живой… пока. И второй жив будет, если ручонки шаловливые уберет от деревяшки, да к тебе подойдет поближе.

Дедал недовольно засопел, но переть дуром смертельно глупо, он даже не понял, чем этот шустрик свалил старшего оболтуса. Сейчас в правой руке незнакомца поблескивал средней длины кинжал, а рядом, поблескивая широким и длинным наконечником, на том же бревне лежала отличная рогатина. Оценив тяжесть оружия, толщину и прочность древка, Дедал стал еще осторожнее. Ни лука, ни арбалета на глазах не было, но и характерного шелеста летящего ножа он не услышал, зато треск сучьев под ногами второго братца буквально терзал уши.

—Цыц,—Хуторянин попытался взять ситуацию под контроль. За спиной раздалось злобное бурчание, но арбалет оболтус, похоже, опустил. Не сводя глаз с незнакомца, старик осторожно подгрёб арбалет и выпрямился и оперся на него как на посох.

—Чей будешь, добрый человек?—повторяя вопрос слово в слово, он как бы предлагал начать всю сначала.

—Свой собственный, злой человек.

Дедал предпочел не заметить, явного издевательства и насмешки в словах чужака, ему совсем не нравилась происходящее. Умом оболтусы не блистали, но двигались и соображали в стандартных ситуациях быстро и решительно, не воины, конечно, но и не увальни деревенские…

—Нельзя так, добрый человек, зачем чужого зверя убил? В чужом лесу. Так только плохие люди охотятся. Почему хозяина не нашел, разрешения не спросил?

Словесный понос вытекал туманя мозги и растягивая время словно молодую, только что обработанную кожу, а старый хитрец чуть заметно поворачивался одновременно вытягивая совсем по чуть-чуть ставшую внезапно тяжелой и неуклюжей каракатицу арбалета. Странно, хотя от коренастой фигуры просто несло опасностью, страха не было, только здоровая злость переполняла вновь ставшее упругим тело. Оружия незнакомца Дедал не боялся, увернуться от открытого, ожидаемого, броска кинжала на таком расстоянии дело нехитрое, а рогатина хороша лишь один на один…

—Их знали только в лицо…,—крепыш непонятно засмеялся.

Поймав момент, Дедал внезапно посунулся, резко, давно отработанным движением уронил тело на правое колено, привычным рывком за пятку вскинул правой рукой арбалет и направив на незнакомца, вдавил спусковую скобу. Взведенная ещё на хуторе, против всех правил, тяжелая машинка послушно щелкнула, освобожденная тетива вырвала тяжелый металлический болт из-под прижимной пружины и швырнула его в цель. В следующее мгновение выпущенный из руки арбалет упал, а сам Дедал рыбкой нырнул вперед, опираясь на правую руку, и нанося левой встречный копейный удар подхваченным во время выстрела с земли посохом. Странной, внешне неуклюжей, неправильной связке его обучил спившийся наемник. Из вскинутого тяжеленного арбалета метко выстрелить непросто, обычному человеку такое и вовсе не по силам. Даже у Дедала в первый раз болт всего лишь раздробил противнику плечо, а однажды вообще пролетел мимо, но и тогда излишне любопытный ценитель чужих лечебных снадобий во встречном прыжке напоролся на узкий торец импровизированного копья.

Посох, не встретив сопротивления, начал проваливаться вперед, значит тяжелый болт нашел свою цель или же враг бежал. Подчиняясь вбитым боевым рефлексам мышцы напряглись, но внезапный рывок сбил настрой, увлек тело вперед и тут же его слегка подкинуло, а грудь рвануло резкой тупой болью.

Сознания старик не потерял, но впал в ступор. Уже почти ничего не соображая, он услышал выкрики крепыша на совершенно незнакомом языке.

—Быстрый, сцуко!—от неожиданности Алекс выругался по русски. Болт свистнул у него над самой башкой. Начало атаки и даже хитрый переброс арбалета попаданец засек совершенно точно, но дедушка-божий одуванчик едва его не опередил. Вот с посохом все вышло как по учебнику—рассчитано-то было на тупых дурачков умевших либо атаковать сломя голову, либо драпать. Оборотень, слегка сместившийся после выстрела, спокойно поймал и дернул пролетавший мимо него конец импровизированной дубинки. Потерявший от сильного рывка равновесие оппонент с маху напоролся грудиной на выставленное колено.

Второй оболтус оторопел настолько, что так и простоял памятником. Не заметил ни броска, ни летящего кинжала. Огрёб в лоб рукоятью и улегся под бочек братану, словившему минуту назад тем же местом гальку-голыш.

—Вот же козел жадный, сижу спокойно, примус починяю, никого не трогаю,—от избытка чувств Алекс заговорил на языке родных осин. Встал, слегка потыкал сапогом соседушку по ребрам и переходя на местный начал общение,—Чего тебе надобно-то было, старче?