Цена империи

А значит — он умрёт. И вместе с ним умрёт эта, только что созданная реальность которую она увидела в его глазах. Одна жизнь против сотни тысяч. Но кто она такая, чтобы вершить судьбы мира?

Богиня? Да, богиня, но не судья. А кто тогда имеет право карать и миловать? Тот, кто создал богов? А ты уверена, что это его обязанность? Как легко переложить ответственность на кого-нибудь другого! Но в мире проблема выбора есть у всех, даже у богов. Ну что богиня милосердия? Пощадишь одну жизнь, пожертвовав сотнями тысяч других? Или сотней тысяч в пользу одного? Верлерадия встряхнула головой, отгоняя от себя мрачные мысли, и поднялась на ноги.

В конце концов, в этом деле у неё был и личный интерес. Не даром же она в течении всей беседы мягко и незаметно меняла свою внешность с излюбленного облика девочки-подростка на внешность молодой, но вполне зрелой и сформировавшейся девушки.

— Ну что, будущий император? — хмыкнула она, завершая целительную формулу, и выпрямилась, протягивая мужчине руку. — Вставай!

* * *

Аларих, по прозвищу Стальная Хватка, как и задумал той ночью в роще восстановил столицу ромеев, прекрасный Ремул, наладил дороги империи и позаботился о торговле. Заботливой хозяйской рукой он навёл порядок и в других областях и провинциях. Сельман Кровавый думал, что понимает задумку сына. Нельзя всё сразу взять нахрапом. Воинам нужен отдых, оружие, доспехи, еда. Всё это нужно почерпнуть у захваченного народа, но раз зарезанную овцу остричь не получится. Пусть план сына и замедлял поставленную им цель по захвату мира, но идущие из бывшей империи ромеев богатейшие налоги заставляли старого вождя с уважением относиться к действиям своего наследника и не вмешиваться в его дела. В империю под руководством Стальной Хватки возвращалось стабильность и процветание.

Развивались ремесла, торговля и наука, разрабатывались новые земли и месторождения. А вместе с ними развивалась и совершенствовалась армия Стальной Хватки. И хотя войн не было уже давно, мощь её поражала соседних правителей, с испугом ждавших своей очереди пасть под копыта коней степных бойцов. Впрочем, многие из простых жителей этих стран, видя установившиеся на территории ромеев порядок и процветание, отнюдь не разделяли страхов своих правителей, втихаря завидуя подданным Алариха.

Ромеи смирились с завоевателями. Вопреки их страхам ланы не стали разрушать сложившиеся устои и порядки, не превратили они захваченную нацию в рабов. Более того, ланы восстановили разрушенные ими же здания, построили новые дороги, сделали вокруг города дополнительные укрепления, а также позволили сохранить свою религию и язык. Как тут возмутиться своим положением?

Более того. Новый император даже не стал вырубать священную рощу, а построил в её центре красивую мраморную беседку, в которой проводил немало времени. Поговаривали, что там он советуется с самой великой и милосердной Верлерадией, и от того его действия неизменно столь добры и благотворны.

Жизнь налаживалась. Как и предвидел Аларих, браки между жителями степи и коренным населением стали обычным делом, а потому население новой империи быстро росло.

Сам же Аларих радовал Тиллу цветущим видом и внутренним спокойствием. Лис рад был замечать на лице друга признаки счастья и довольства жизнью. Прошли те времена, когда от снедаемого черной меланхолией вождя в ужасе шарахались самые смелые и преданные военачальники. После посещения Священной рощи, Хватка стал гораздо более собран, спокоен, рассудителен и даже добр, конечно настолько, насколько это вообще возможно для человека правящего (притом довольно успешно) огромной империей.

Сам Лис остепенился и теперь со дня на день ждал в своём семействе пополнения. Бывшая жрица нашла подход к сердцу ветреного бойца, и сейчас находилась на шестом месяце беременности. Карея убеждала, что будет мальчик, но сам он предпочел бы, чтобы его первым ребенком была девочка. Конечно, подобное желание шло против всех традиций ланов, согласно которым будущий отец просто обязан был мечтать именно о сыне, — воине и наследнике, однако Лис и раньше-то никогда не обращал на традиции слишком много внимания. А уж сейчас...

Второй человек империи, один из лучших полководцев, отважный и жестокий степной воин, единственный друг и наперсник молодого императора, Тилла Танцующий Лис даже сам себе не мог признаться в том, что бывшая пленница, когда-то рассказывавшая ему такие интересные сказки слишком глубоко запала в его душу. Так глубоко, что даже в собственном, еще не рожденном ребенке ему хотелось видеть отражение любимой.

Впрочем, даже если вопреки его желанию родится мальчик, это его не расстроит. Просто надо будет продолжать попытки, — Лис вовсе не собирался останавливаться на одном ребенке.

— Чему ты так улыбаешься? — хмыкнул сидящий рядом Аларих, заметивший блаженную улыбку, с которой его друг наблюдал за своей женой.

— Да так, — пожал плечами Тилла, глядя на исписанный стихами пергамент в руках своего вождя. — Подумал про свою сказочницу.

— Что-то их долго нет, — пробурчал вождь, глядя в сторону зарослей.

— Сказали ждать в беседке, значит, будем ждать, — вздохнул его друг и напарник.

— Да уж, — буркнул Стальная Хватка, скручивая пергамент. — Иногда я сам себя не узнаю. Тилла, скажи, и это мы?

— Тебе что-то не нравится? — встревоженно обернулся друг.

— Нет, — мотнул головой император. — Просто я никогда не думал, что могу быть счастлив без войны. И могу вот так спокойно сидеть, ожидая женщину... Если бы лет пять назад я услышал о подобном, — ни за что бы не поверил.

— Да, — хлопнул Тилла по плечу друга. — Чтобы ты, да кого-нибудь ждал... Как сейчас представляю. Давно бы отдал приказ тому же Степному Ветру Сыну Бури, и в течение трех минут их тебе приволокли бы за волосы.

— Так и есть. — Без улыбки ответил Аларих. — Вот только сейчас, ожидая их, я почему-то гораздо счастливее, чем мог быть тогда, раньше, когда мне стоило лишь мигнуть, чтобы получить любую женщину, которую я только мог пожелать.

— В этом и заключается сила и коварство женщин, — с той же серьезностью заметил Тилла. — Мы охотимся на зверей, завоевываем города и страны, покоряем врагов и кидаем все это к их ногам. А они охотятся за нами, стараясь захватить в плен наше сердце, либо приручают как диких зверей. Тебе кажется, что всё под контролем, ты чувствуешь себя королем мира. Она слаба и беззащитна. Она жертва в твоих руках, но на самом деле, жертва здесь ты.

— Ты говоришь это с такой блаженной улыбкой, словно тебе нравится такой расклад, — тихо заметил Аларих, внимательно глядя на Тиллу. — По твоим словам женщины — чудовища ещё похлеще богов и демонов.

— Так и есть, — кивнул Танцующий Лис. — Они боги, идущие по земле. В них заключается настоящее бессмертие. — И увидев заинтересованный взгляд Алариха, пояснил: — Я знаю про души и то, что они дают. Но душа, пусть даже идущая по самому благополучному пути, к самому благорасположенному из богов, несет всего лишь твой отпечаток. А женщины... Карея носит под сердцем моего ребёнка. Сына или дочь неважно. И пусть даже я сгину, встретившись в бою с кем-либо, кто превзойдет меня в удачливости или умении обращаться с оружием, но частичка меня останется жить в этом мире. Мои потомки будут напоминанием того, что я всё-таки был в этом мире. Века сотрут с камня письмена и фрески, уничтожит летописи и книги, но моя кровь будет жить. Пора бы и тебе, Ал, задуматься о наследниках.

— Пора. — Согласился с другом Аларих. — Подумать пора. Но вот действовать... Знаешь, те девушки, что грели мою постель... Ни одну из них я не вижу в качестве своей жены и матери моего наследника.

— А если взглянуть на других? Неужели ты так и не нашел ни одной достойной твоего величества? — шутливо поинтересовался Лис.

— А та, что достойна, — не принял его тона Хватка, — видимо не считает достаточно достойным уже меня.

— Это что еще за женщина такая, что тебя, сына и наследника величайшего вождя, правителя целой империи, не считает подходящей парой? — искренне изумился Тилла, и замер, заметив тоскливый взгляд Алариха устремленный на вышедших из-за высоких кустов мирно беседующих Карею и Верлерадию.

— Да друг... — кивнул он своим мыслям. — А ты и впрямь не ищешь легких путей...

За прошедшее время облик богини претерпел сильные изменения. И сейчас высокая, статная и удивительно красивая женщина уже ничем не напоминала ту тощую, угловатую девочку-подростка, что впервые предстала перед юным вождем. Как настоящий ценитель женской красоты Тилла не мог не признать, что несмотря на все богатство выбора имеющееся у молодого императора второй такой, как Верлерадия, не найти.

Характер и ум богини милосердия не могли не привлечь к ней самого благосклонного внимания. Но вот её происхождение... Как бы ни был силен и могущественен молодой император, богиня, пусть даже и их старая знакомая и хороший друг, — это был совсем другой уровень. И теперь он хорошо понимал причины затаенной тоски, нет-нет, да и проглядывающей в глазах Алариха, и его нежелания искать себе невесту среди девушек человеческого рода.

Тилла обнял подошедшую жену и поцеловал в затылок. Хранительница рощи взглянула в глаза Алариха и отвернулась, будто бы заинтересовавшись резьбой беседки. Однако Лис успел заметить, как богиня поспешно спрятала улыбку. На мгновение ему показалось, что в её глазах мелькнула какая-то непонятная решимость.

— Нам надо поговорить, — тихо обратилась она к Алариху, прекращая созерцание узоров.

— Да? — Миг слабости прошел, и перед женщинами вновь стоял собранный, решительный вождь. Недаром еще в ранней юности он получил почетное и ко многому обязывающее прозвище "Стальная Хватка". С тех пор Ал постоянно подтверждал своими делами право ношения данного имени. Что бы ни творилось в сердце императора, ни на его лице, ни на мышлении и поступках это не отражалось.

— Помнишь, когда я лечила тебя, пять лет назад, я упомянула, что хочу кое о чем с тобой договориться? — спросила богиня. Как всегда чуткий, Лис понял, что сейчас, при разговоре, который должен состояться между этой странной парой, им не нужны свидетели и, обняв Карею, поспешил скрыться в кустах.

Аларих проводил их взглядом и задумчиво взмахнул рукой.

— Ты тогда еще на мой вопрос о чем именно, сказала что "не время" и перевела разговор в другое русло, — вспомнил он.

— Да, это так, — кивнула богиня. — Сейчас время настало. — Она ненадолго замолчала, нервно теребя пальцами краешек своей туники.

— И чего ты хотела? — прервал воцарившееся молчание Аларих. Про себя он уже решил, что исполнит любое её желание, если это конечно вообще будет в его силах.

— В основном две вещи, — задумчиво произнесла Верлерадия. — Первую ты исполнил без всяких моих просьб, когда не стал уничтожать ромейскую империю и позаботился об её населении. А вот сейчас я хочу попросить у тебя ребенка, — и девушка внимательно взглянула в глаза Ланна, словно ища в них ответ на свой вопрос.

— Что? — в первый момент Аларих решил, что ослышался. Потом подумал, что, как уже бывало, неправильно понял богиню, и решил уточнить: — В смысле? Чтобы я принес тебе в жертву ребенка?

Подобная просьба, шла как-то вразрез со сложившимся у него в сознании образом богини, пропагандирующей милосердие и неприятие человеческих жертв. "Однако обстоятельства бывают разные, — подумалось Хватке, — мало ли по каким причинам ей могла потребоваться подобная жертва". Это было вполне в традициях тех богов, под покровительством которых он вырос, и потому он не видел в таком желании ничего слишком уж особенного. Поскольку ответа на свой предыдущий вопрос он так и не получил и, сочтя молчание опешившей Верлерадии знаком согласия, то решил уточнить параметры будущей жертвы:

— Мальчика или девочку? Какого возраста? Подойдут ли рабы, или это должен быть отпрыск какого-либо знатного рода?

— Да как ты мог до такого додуматься?! — справилась, наконец, с охватившим её столбняком богиня. — Я. Не приемлю. Кровавых. Жертв, — чеканя каждое слово, произнесла она. — Никогда. Ни при каких условиях! Ни за что, даже ради спасения собственной жизни! А уж тем более — убийство ребенка! — в конце она перешла на крик и вдруг заплакала, закрыв лицо узкими ладонями.

Аларих вздохнул и, желая утешить, осторожно приобнял Верлерадию. Вновь, как и пять лет назад, ему стало жаль прижавшуюся к его плечу и тоскливо всхлипывающую девушку. И опять, как и тогда, он не знал, что сказать или сделать, чтобы не усугубить её слез. Поэтому мужчина молчал, лишь изредка гладя девушку по длинным, мягким, словно зрелый лён, волосам.

— Я хотела ребенка вовсе не в том смысле! — отчаянные всхлипывания сложились, наконец, в более-менее различимые и понятные для не умеющего читать мысли человека фразы. — Я от тебя ребенка хотела! Родить...

Услышав последнее слово, Аларих буквально закаменел.

— Что??? — Не веря в собственное счастье, и опасаясь, что ему просто послышалось, переспросил он. — Что ты сказала?

— Я хочу родить от тебя ребенка, — убрав руки от лица, твердо произнесла девушка, и решительно взглянула в его глаза. — Вот. Не так часто среди людей рождается подходящая для богов пара. И я не такая дура, чтоб упустить свою удачу из-за глупых предрассудков. Но если ты не хочешь, — вдруг робко всхлипнула она, — я всё пойму, я приму любое твое решение. Ты согласен?

Аларих не смог сдержать вылезшую на лицо веселую усмешку.

— Так вот, значит, что чувствует женщина, когда ей делают предложение руки и сердца, — улыбнулся он. — Интересные надо сказать ощущения. Я согласен, моя императрица!

* * *

Время летит. Быстрее всего оно мчится, когда дело касается смертных. Особенно смертных, загруженных делами и несущих на своих плечах бремя власти. Со дня свадьбы молодого вождя Алариха Стальная Хватка и богини-покровительницы ромеев, Верлерадии Милосердной, прошло три года.

Много событий случилось за это время. Не дождавшись появления на свет долгожданного внука, умер могущественнейший вождь и безжалостный завоеватель, основатель раскинувшейся на две трети мира Великой Степи, Сельман Кровавый. Вступивший в права наследства Аларих официально объявил себя императором и, не желая жить вдалеке от любимой жены, перенес столицу в Ремул. Некоторые из древних степных родов, осмелившиеся возражать данному решению, захлебнулись в собственной крови. Та же участь постигла и тех, кто решив воспользоваться временным благодушием Алариха, рискнули поторговаться для получения некоторых преференций После столь наглядной демонстрации, оставшиеся в живых мудро рассудили, что "яблочко от яблони далеко не падает" и сын Сельмана Кровавого вполне достоин своего отца, заслужившего свое прозвище отнюдь не из-за пристрастия к алому цвету.

В положенный срок, спустя три месяца после коронации, у молодого императора родился сын. То, с какой пышностью отмечал знаменательное событие счастливый отец, произвело немалое впечатление на всех, кому повезло принять участие в празднике.