Замена. Последнее.

— Далековато.

— Далековато? Всего-то месяц пути. Ерунда. Меня в молодости с папашиными караванами в такие места заносило, рассказать кому — не поверят. — Гровель закрыл глаза, вспоминая былые годы и приключения. — Разок даже у пиратов в плену побывал. Полгода под палубой. Отчаянные были ребята, ничего не боялись. Ходили на север, грабили тамошних аборигенов. Пушнина, золотишка немного. Ночь месяцами стоит. Рыба мороженная и ворвань вонючая. Эх, были времена!

Бродерик неопределенно хмыкнул, но ничего не сказал, прислушиваясь к еле слышному гулу, доносившемуся из небольшой рощи справа от дороги. По движению его поднятой руки отряд остановился, и гул стал слышен отчетливо всем.

— Пчелы? — Растерянным шепотом спросил Гровель.

— Не думаю, — еле слышно ответил Бродерик, и жестом подозвал телохранителей. — Эмиль, Рональдо, посмотрите, что там такое. В лоб лезть не нужно, попробуйте обойти. Мы проедем вперед, подождем вас. Если что-то опасное — в драку не суйтесь!

Телохранители молча уставились на Гровеля, ожидая подтверждения приказа. Ганс машинально кивнул, не понимая, что вызвало тревогу спутника. Оба телохранителя синхронно развернули коней и, расходясь в стороны, направились к роще. Оставшиеся воины окружили охраняемых персон, взяли в руки щиты, отчего отряд стал сразу похож на корабль северных варваров, невесть какими путями оказавшийся вдали от рек и морей, на земле великого королевства. Постепенно ускоряясь, отряд двинулся прочь от подозрительного места.

Остановились по знаку Бродерика в четверти лье от рощи, посреди широкой и плоской, как королевский обеденный стол, равнины. Гровель, тяжело дыша, привстал в стременах, и, дотянувшись до уха Бродерика, шепнул:

— Что случилось?

— Не знаю пока, — маршал вглядывался вдаль, приставив ко лбу ладонь. — Какое-то место нехорошее. И это точно не пчелы, — он улыбнулся, оглянувшись на Гровеля. — Запах из этой рощи — как после хорошей драки. Сейчас Эмиль вернется, расскажет. Не будь я марша... льским сыном, если парни не найдут там хотя бы десяток разделанных трупов!

Оговорку Бродерика никто не заметил. Воины внимательно всматривались в шевеление придорожных кустов, Гровель испуганно вертел головой во все стороны. Спустя сотню ударов сердца из рощи выползли две неразличимые фигурки, и бодрым аллюром пустились по следам отряда. Кнехты на всякий случай опустили копья, готовясь к отражению возможной атаки, но вскоре стало понятно, что это скачут отряженные на разведку телохранители. Эмиль, вырвавшийся чуть вперед, нес в отставленной руке приличных размеров двухцветный мешок — сверху светлый, внизу совсем черный. Рональдо, скачущий следом, часто оглядывался назад, но особой тревоги не выказывал.

Остановившись перед расступившимся строем, Эмиль спрыгнул с коня, и, подойдя к Гровелю, молча развязал мешок, перевернул его и отступил на пару шагов назад. Из мешка на булыжники дороги высыпались гулко загремевшие шары, в которых Гровель с ужасом признал человеческие головы.

— Что это? — Прогундосил Ганс, зажимая рукой нос, стараясь не вдыхать распространившийся смрад.

Бродерик наклонился, всматриваясь в искаженные смертью лица, а подоспевший Рональдо, не говоря ни слова, носком сапога подтолкнул одну из голов так, чтобы лицо оказалось повернутым вверх и придержал её в таком положении ногой. Гровель, увидев выбитый глаз, свисавший из глазницы на тонком жгуте нерва, отвернулся, подавляя рвотные позывы.

— Намю-ю-юр! — Восторженно протянул Бродерик. — Вот это встреча! Кто ж тебя так? Эмиль?

Телохранитель выступил вперед и доложил:

— Мы заехали в рощу с разных концов, как ты велел. Очень много следов. Там была хорошая драка. В самой роще какое-то капище. Валун, измазанный кровью, в круге камней поменьше. Вокруг валуна нашли вот это, — он кивнул на валяющиеся на дороге головы. — Тела висят на деревьях, животы вспороты, все собственными кишками прикручены к веткам. Рональдо снял с валуна вот это, — он порылся в седельной суме и вынул из неё железный обруч, украшенный золотыми зубцами с парой голубоватых жемчужин на каждом. — Живых никого не видели.

Воины, вытянув шеи, уставились на мерцающее бликами сокровище в руках телохранителя. Гровель заинтересованно прищурил глаз, пытаясь оценить его примерную стоимость. Корона, а это была именно она, даже с такого расстояния выглядела очень старой, если не сказать древней. И все же в её простой, лаконичной красоте присутствовало некое совершенство, давно утраченное нынешними ювелирами. Двенадцать зубцов, двадцать четыре жемчужины — достоинство короны не меньше чем герцогская. А если в библиотеках и архивах сохранилось её описание, да ещё и со списком бывших обладателей, то цена её могла быть почти бесконечно высокой. Только вот ни о чем подобном Гровель никогда не слышал. Зато, похоже, слышал Бродерик, молниеносно выхвативший предмет из рук Эмиля.

Он поднял обруч над головой, подставляя его солнечным лучам, некоторое время счастливо жмурился под отраженными лучами, потом, вспомнив что-то, расхохотался:

— Двести пятьдесят лет полстраны искало эту вещицу! С того самого поражения Дагобера Третьего на болотах Сьенда. Походная корона Лотерингов! Разорви меня пополам, если это не она! Ох, и везет же тебе, маршал, — он подмигнул Гровелю, — бунтовщиков одолел, башку Намюра в мешке приволок, корону добыл. Достойное завершение карьеры! Уж теперь-то бедняге Борне от плахи не отвертеться никак!

Кнехты конвоя непонимающе уставились на странного здоровяка, запросто болтающего с великим маршалом. И уж совсем им было непонятно, какое отношение имеет древняя корона к плахе и коннетаблю королевства. Но, увидев улыбку на лице маршала, довольно осклабились и они, привычно считая, что то, что хорошо для Бродерика — хорошо и для них.

— Эмиль, — распорядился Бродерик, — головы в мешок, они еще пригодятся.

Уже привыкнув к тому, что в отряде всем заправляет этот странный крестьянин, телохранитель, не дожидаясь подтверждения приказа от маршала, стал укладывать трофеи обратно.

— Ну-ка, посмотрим, — Бродерик водрузил обруч на свою голову и серьёзно спросил Гровеля — Ничего не изменилось?

Ганс посмотрел на него очень внимательно, и, не найдя в знакомом облике ничего особенного, развел руками.

— Жаль, — пробормотал маршал, стягивая корону с головы. — Очень жаль. А ведь бабушка говорила, что мы в родстве со старым королевским домом. Видать, в очень отдаленном. Не желаешь примерить? — Он протянул обруч Гровелю.

— Нет, — купец даже выставил перед собой руки, — упаси Всемогущий!

— Что же это за капище? И что там произошло? Хотел бы я знать! — прошептал себе под нос Бродерик.

— А пчелы? — Очень тихо спросил Ганс.

— Мухи. Всего лишь трупные мухи, — так же еле слышно ответил маршал.

Дождавшись, когда Рональдо и Эмиль заняли свои места в строю, Бродерик развернул коня и, подбодрив его пятками, воскликнул:

— Вперед, Гровель! Нас ждут при дворе! Они еще не знают, как сильно они нас ждут! Не будем растягивать это ожидание.

Никто, кроме Гровеля не понял, при чем здесь какой-то Гровель, но весь отряд послушно направился вслед за удаляющимся Бродериком.

Легкая скачка, продолжавшаяся меньше часа, когда мимо успели промелькнуть пара деревень с любопытными крестьянами и их детьми. Так же мимо проплыли с десяток полей с испуганными работниками на них, и один, сильно потрепанный замок, хлипкие ворота которого стали закрываться, едва отряд показался из-за недалекого холма, завершилась во дворе небольшого придорожного трактира, удачно расположенном на перекрестке трех дорог. Название его — "Свинья в ландышах" — почудилось Гровелю смутно знакомым, и, повертев его на языке, Ганс вспомнил, что точно так же называлась довольно популярная харчевня в квартале кожевенников Мерида. Это показалось ему странным, но развивать мысль купец не спешил: когда болит всё тело — не до заумных рассуждений.

Сойдя с помощью вездесущего Эмиля с коня, Гровель долго растирал затекшие члены, кряхтел, распрямляя спину, вслушивался в крики, доносившиеся из внутреннего помещения, куда, едва спешившись, заскочил Бродерик.

— Яго! Приготовь господам стол над ручьем! Хелен! Тащи ещё табуреты. — Мужской высокий голос громко отдавал распоряжения. — Не знаю, где взять! Из своей конуры притащи! Пьер, чего ты там ковыряешься? Сколько ещё раз я должен тебе сказать, чтоб ты понял, что замок в подвал должен быть смазан всегда? Вы хотите, чтоб господа уехали от нас голодными и злыми? Нет?! Тогда шевелимся, шевелимся! Хелен, молодец, теперь тащи подушки, среди гостей есть пожилые люди, Пьер, а за тобой еще вино, не забудь. Магда, дура! Куда ты прешься со своими дровами?!

Дверь, за которой скрылись Бродерик и Рональдо, распахнулась настежь, и на крыльце возник пухлый человек в сером переднике, чья обширная лысина светилась в лучах солнца подобно лучшему герулийскому фонарю. Он открыл рот, собираясь поприветствовать гостей, но, увидев, кто стоит перед ним, моментально побледнел и, так и не произнеся ни единого звука, в смятении скрылся в темноте помещения. И тотчас опять раздались команды:

— Пьер! Выбрось этот кувшин! Тащи савантейское! Я знаю, что осталось всего два! А маршал в стране вообще один! Ты же не хочешь напоить его этой кислой бурдой? Быстро! Яго, чего ты там копаешься, готовь таз с водой, капни туда лимона, только быстро, быстро! Хелен, вот тебе ключ, открой мой шкаф, там кубки синего стекла — на стол тащи! Да поживей, красавица!

Дверь снова распахнулась, и толстячок, склонившись в глубоком поклоне, залепетал:

— Такая честь для нас, Ваша Светлость, такая честь! — Теперь в его голосе отсутствовала та уверенная властность, что подстегивала слуг. — Проходите, — он хотел взять Гровеля под руку, но Эмилю хватило одного взгляда, чтобы пресечь эту неуверенную попытку. — У меня все только самое лучшее! — Пятясь, он придерживал жирным задом норовящую закрыться дверь.

Гровель, сопровождаемый телохранителем, вошел внутрь "Свиньи в ландышах", а её хозяин бесплотной тенью в шесть пудов весом успел просочиться мимо них — только половицы жалобно скрипнули, и, указывая дорогу, устремился между массивных столов:

— Сюда, Ваша Светлость, я проведу вас на лучшее место в этом заведении, вы останетесь довольны. Можно, Ваша Светлость, я приколочу под вывеской памятную доску о том, что Вы посещали мой трактир? Нет, если Вы не желаете этого, никакой доски не будет, конечно, но как могли бы гордиться своим отцом мои дети!

— Тогда сегодняшний обед бесплатно, — в Гровеле вдруг проснулся купец Первой Гильдии, и устыдившись этого, глядя в расширившиеся глаза лысого хозяина, он неискренне улыбнулся, добавив: — Шучу, любезный, шучу. Накорми нас хорошо, а потом хоть статую конную ставь. Чем это у тебя воняет здесь?

— Так ведь ландышами, Ваша Светлость. Мы ж "Свинья в ландышах", вот и соответствуем.

— А меридская "свинья" твоей не мамкой приходится?

— Вы и это знаете, Ваша Светлость! Верно, там мой папаша до смерти заправлял, теперь брат старший, ещё два младшеньких есть, они своими "свиньями" в Бресте и Золле заправляют.

— Забавно, — усмехнулся Гровель, выходя вслед за хозяином во внутренний дворик, — эдак вы скоро все королевство своими "свиньями" покроете?

Хозяин подобострастно хихикнул, но ничего не ответил.

— А чего она "в ландышах"?

— Матушке очень уж цветы эти нравились, вот папаша и назвался так. Вот, проходите, Ваша Светлость, сейчас все сделаем.

Внутренний двор трактира оказался густо засажен старыми чинарами, в плотной тени которых тихо журчал прохладный родник. Прямо над его руслом на сваях возвышалась сколоченная из корабельных досок площадка, огороженная невысокими перилами, а в центре этой площадки стоял резной столик с парой стульев, на одном из которых уже восседал Бродерик.

Для кнехтов чуть поодаль, возле каменной стены, был установлен отдельный стол.

Тишина и прохладная свежесть, царившие в этом уголке, разительно контрастировали с той невыразимой духотой и шумом, что сопровождали отряд всю дорогу. Гровель поднялся по скрипнувшим ступеням и сел напротив Бродерика.

— Хорошо здесь, — задумчиво обронил маршал, ковыряясь в зубах какой-то щепкой. — Спокойно.

Глава 8. Хорст ищет выход.

Если вас никогда не назначали вдруг самым главным генералом при разбитой в пух и прах армии, то вам нипочем не понять той растерянности, что овладела Хорстом. Вчерашнему крестьянину, после того, как миновал первый приступ эйфории, вызванный исполнением его молитвы, пришлось быстро понимать, что дела его вовсе не так безоблачны, как выглядели на первый взгляд. Малолетний негодник Рене, нацарапавший все-таки к вечеру свой отчет, по мальчишескому максимализму не стал разбавлять суровую действительность водой и разводить долги по разным счетам, как непременно поступил бы любой квалифицированный счетовод. Нет, в отчете Рене было всего три графы — "дебит", "кридит", "примичания". В первой графе за последние три месяца все доступные места без боя завоевала армия прочерков, зато во второй, после длинного столбика корявых чисел, выведенных неумелой мальчишеской рукой, красовалась такая сумма, что Хорст даже не отважился произнести её вслух, боясь что-то напутать. Но хуже всего ему пришлось, когда он ознакомился с "примичаниями". В эту графу смышленый пацаненок внес еженедельные проценты, которые предстояло выплачивать Езефу и его коллегам. Напротив каждого числа дотошный Рене проставил по три ближайших даты выплат, что делало отчет очень наглядным. И по всему выходило, что уже очень скоро вслед за первыми людьми в черном должны были явиться другие — от Сальвиари и Ротсвордов.

Повторная встреча с приказчиками, всё еще ошивающимися во дворе, дала Хорсту понятие о том, что сейчас он является владельцем — почти единственным во всей стране — огромного табуна лошадей, предназначенных для военных нужд. Вот только покупать их никто почему-то не спешит. А содержание требует громадных расходов.

Хорст с досады несколько раз привычно стукнул кулаком в стену, как поступал у себя в Брюннервельде, когда был не на шутку рассержен. Вот только здесь стены оказались каменными, пальцы, ещё толком не зажившие, вспыхнули острой болью, а в голове вдруг прояснилось. Хорст уже знал, что в городах все трудности с законом улаживает не староста или графский судья, но специально предназначенные для такого дела люди — нотариусы и адвокаты. И у каждого уважающего себя горожанина, а Ганс Гровель безусловно принадлежал к этим достойнейшим людям, обязаны были быть на содержании толковые судейские. А как иначе он мог обделывать свои дела?

Тот же Рене, окончательно переведенный Хорстом в категорию доверенных лиц, несколько тяготившийся этим, но исправно выполняющий все поручения, притащил обоих — и адвоката и нотариуса. Последнего — господина Иеремию Флодда — пришлось вынимать из постели, но угроза смышленого мальчишки обратиться за помощью к его соседу враз освободила нотариуса от оков сна, и заставила нестись через ночь к самому состоятельному клиенту.