Наследники Илланкуэитль

Теперь весь день Илланкуэ проводила за домом на болоте. Она резала и связывала тугой камыш в снопы. Пальцы и ладони уже не ощущали порезов от тугих и сочных листьев. Главное — собралась уже большая куча. Женщина рыла канавы, в которые стекала мутная болотная вода. Потом по ним будет бежать ручеек серебристым звоном и чистой водой для полива нежных ростков, но для этого предстояло провести канаву от огородного участка, что за домом. Взяв плоскодонку у соседа, она загружала ее илом по самый борт так, чтоб только не утопить лодку, и разбрасывала по небольшим кусочкам уже осушенного участка. От тяжелого труда к вечеру ломило и выкручивало суставы, тянуло мышцы рук и ног, которые постоянно мокли в вязкой почве. 'Чвак-чвак. Хлюп-хлюп' стали постоянными спутниками. Она привыкла и к тому, что над головой жужжат кровососы, лицо измазано желтой глиной, а к вечеру все равно опухает от укусов.

На мужа она не сердилась и не обижалась, да вскоре он ушел с отрядом за данью для Аскопотцалько, и женщина осталась предоставленной самой себе. Только мужчины покинули остров, как у нее появились помощники: Шочи, которая взяла на себя домашнюю работу, освободив полностью приемную мать; Ветер, постояв в задумчивости с букетом водяных цветов перед панно с пернатым змеем тольтеков; малыш Акольна, который вместо мягкой и нежной руки Илланкуэ ощутил шероховатую грубость ее ладоней.

Просто утром Илланкуэ увидела на тропинке не только свою, а еще три тени. Вот так безмолвно к ней присоединились члены семьи. Когда же зазеленели, а потом распустились дивные цветы, и поплыло благоухание, невиданное в здешних краях, к участкам, разделенным на ровные квадратики, подтянулись и соседи. Люди поражались и гадали — зачем кулуаканка так надрывается — огород огромный, по местным меркам, а она все дальше и дальше уходит в камыши все ближе к озеру... Но вот и плоды созрели, а малыши, что дружили с приемными детьми Илланкуэ, бегают со счастливыми и вымазанными в чем-то рожицами и их не загнать домой — они заняты. Сбором урожая. Сами сыты и домой принесли невиданные овощи и сладкие ягоды. Пусть хозяйки и поделили маленькие плоды на крохотные кусочки для каждого члена семьи, но попробовать досталось всем!

И потянулись вечно озабоченные пропитанием теночтитланки к упрямой кулуаканке, отмахнулись от насупившихся мужей, глядя на счастливые лица детей, и поклонились Илланкуэ — научи, покажи, поделись чудесными семенами, прими нашу помощь, ибо до смерти надоели лягушки и пиявки!

И поделилась с женщинами счастливая Илланкуэ.

Уже с огромным отрядом помощников жена вождя начала строить чинампе. Видя такое, оставшиеся в селении мужчины присоединились — помогали строить плоты, везли с Большой Земли деревья, высаживали их в ил на границе болота и озера, переплетали прутьями и укладывали снопы из камыша, чтобы потом засыпать все илом. А дальше женщины и дети высаживали драгоценные семена. Тяжелее всего давалось ожидание первых всходов — прорастут ли золотые, драгоценные семечки? Они казались людям такими хрупкими и беззащитными, что в прохладные ночи легко находились желающие жечь костры, чтобы дым укутывал теплым покрывалом молодые всходы на новых огородах.

Уэуэ отсутствовал долго, достаточно, чтобы вернувшись, не узнать Теночтитлан: у каждой хижины кусты с цветами, по улицам не стелется едкий белесый дым, чтобы прогнать кровососов, во дворах висят на веревках разноцветные нитки, переливаются разноцветные перья — сушатся и проветриваются — новое занятие неугомонной Илланкуэ. Она показала и научила женщин вышивать не только камешками и ракушками, а и нитями, вплетая и укладывая перья, так как на волшебном панно с пернатым змеем Кетцалькоатлем...

* * *

Благоухали и разрастались цветники у хижин Теночтитлана, дымились темаскали, зеленели всходы и радовали яркими спелыми плодами огороды на плавучих островах, с лиц детей сошел серый цвет голода, навсегда изгнанный румянцем. Дети продолжали помогать взрослым: ловили и рыбу и пиявок с лягушками — Тесосомок-Лис ввел дополнительный налог, но это уже не печалило мешиков.

Илланкуэ улыбалась — ее радовал каждый солнечный день. Поступь женщины изменилась, теперь она ходила осторожно — она наконец-то ждала ребенка. Без сомнений — после добрых дел Кетцалькоатль наградил ее счастьем материнства.

Но и еще одна радость поднимала настроение, дарила, внезапно выросшие орлиные крылья за спиной — ей позволили навестить родителей, съездить в Кулуакан!

Она тщательно собирала подарки и наряжала детей, долго выбирала, что надеть самой — изменился ее статус. Когда-то юной девушкой она покинула родной дом. Изменился ли дорогой Кулуакан? Как там родители? Илланкуэ всегда вспоминала их, ежедневно стоя перед панно с Кетцалькоатлем, и возносила молитвы о здоровье и благополучии. Иногда, в тусклом свете затухающего очага глаза доброго бога оживали. Тогда ей казалось, что она видит мудрый взгляд отца. Синее Перо, несмотря на возраст, имел необычайно живые глаза, которые часто поблескивали, подогреваемые смешинкой или радостью.

Скоро! Совсем скоро закончится соленая вода Тескоко...

Как же долго, словно ползет лодка! До чего неспешно гребцы погружают в золотистую воду весла...

Но вот оно! Илланкуэ прикрыла глаза, сделала глубокий вздох, и, почти забытый, аромат благоухающего великолепия садов и цветников Кулуакана мгновенно опьянил вихрем запахов. Закружило и одурманило голову. Пришлось присесть. Слезы радости застлали глаза, но она все равно узнавала очертания знакомых мостиков и домов. Сердце готово было выскочить от нетерпения. Хотелось выпрыгнуть из лодки на берег от какой-то радостной, но щемящей боли и бежать-бежать скорее к отчему дому в центре Кулуакана...

Наконец причал! Илланкуэ птицей взлетела, забыв о своем положении, и быстро, срываясь на бег, поспешила к дому родителей, который едва проглядывал сквозь стену цветущего кустарника. Площадь, выложенная замысловатым рисунком из змей и рыб красными и серыми с золотыми прожилками камнями, пружинила бугорками, словно подталкивала, поторапливала: 'Беги! Скорее! Там они!'

И она увидела их, таких дорогих сердцу людей — мать и отца...

Синее Перо щурился от солнечных лучей, наконец, видно почувствовал далекое биение сердца дочери, приложил ладонь и подался немного вперед, чтобы увидеть процессию мешиков. Мать, растерянно теребила красный пояс и клонилась к мужу, ища опору. Женщина не пыталась всматриваться вдаль — зрение почти покинуло ее — унесли каждодневные слезы... Но на губах блуждала робкая улыбка, которую она не могла сдержать.

— Илланкуэ!

— Девочка моя!

Наконец-то Илланкуэ добежала и обняла родных. Вот они — теплые и дарящие силу объятия отца. Нежный аромат чили и чоколатля — мама... кожа на щеке нежная и такая мягкая, что кажется пушистой. Слезы радости наконец-то вытерты — но не насмотреться... не выпустить рук, не оторваться. Как же она соскучилась, как же заждались они!

— А это мои дети: Акольна и Шочи! — представила Илланкуэ скромно замерших приемных детей, подтолкнула их к родителям. Те сделали робкие шаги и протянули подарки, испуганно поглядывая на мать — все ли так сделали? И через мгновение забыли, что они в гостях. Да какие гости? Они дома у бабушки и дедушки, где их тут же заласкали!

Нашлось на празднике время и для серьезного разговора. Пока бабушка занималась внучкой, напомнившей ей маленькую Илланкуэ, Синее Перо уединился с дочерью в тайной комнате, где превращался в орла и хранил ценные свитки.

— Мы дадим мешикам саженцы деревьев, а семена ты сможешь взять у матери, уверен, она с радостью поделится своими запасами, и нет нужды покупать их на рынке, — закончил вождь тему, начатую дочерью еще при всех.

— Как живешь, Илланкуэ? Добр ли к тебе муж, хороши ли соседи?

— Да, отец, Уэуэ хороший муж, соседи добры. Сначала было тяжело принять их жизнь, да и сейчас я сталкиваюсь с их законами и обычаями, которые не могу ни принять, ни понять. Но ведь ничего не изменишь!

— Когда ждешь сына, Илланкуэ? — Синее Перо внимательно слушал ответ дочери, изредка кивая головой. Женщина удивленно распахнула глаза, резко запахнула теплую накидку на груди, прикрыв живот.

— Ты знаешь?

— Вижу.

— Ах, да! — облегченно рассмеялась Илланкуэ, — И что ты видишь, отец? Расскажи?

— Нет, я же и тебе не рассказывал твою дорогу жизни.

— Сделай исключение, я хочу знать, что ждет моего малыша, не переживай за меня. Пойми, мне так хочется его уберечь — мешики очень воинственны. Боюсь, не раз буду спорить с мужем по поводу воспитания! — продолжая беззаботно улыбаться, Илланкуэ присела на корточки у ног отца, заглядывая ему в глаза, — Пожалуйста, сделай мне подарок, отец!

— Я огорчу тебя, а сегодня праздничный день.

— Вот как? — весёлость моментально слетела с Илланкуэ, она резко поднялась и прошла к окну, обернулась:

— Не лучше ли предупредить меня о бедах?

— Бедах? Да, Илланкуэ, их на твоей дороге жизни выпадет немало. Когда я уйду в Мир Духов, ты унаследуешь мой дар и знания, а пока поживи в неведении...

Погостив несколько дней, посетив подруги любимые места, Илланкуэ отправилась домой. Отец так и не открыл ей будущего, и когда лодка уже отчалила, а женщина всхлипывая пообещала:

— Мы навестим вас через год, после второго урожая!

— Мы увидимся раньше, мое несчастное дитя... — тихо прошептал Синее Перо, ловя каждое безмятежное движение дочери, чтобы сохранить в памяти.

* * *

— Приветствую тебя, вождь мешиков! Твой брат никогда не находил времени посетить меня. Благодарю, что прибыл! — Тесосомок через низкий серебряный стол протянул Уэуэ инкрустированную нефритом и кусочками золота раскуренную трубку. Официальная часть церемонии уже закончилась, и правитель Аскопотцалько пригласил вождя уединиться для серьезного разговора. Передавая трубку, прищурив правый глаз, Тесосомок в очередной раз внимательно присмотрелся к гостю: красивые, немного строгие черты лица, крупный нос, скорее украшает и подчеркивает мужественность мужчины, губы тонкие, сурово сомкнуты. Глаза немного портят общее впечатление — они несколько мягки, бархатисто-темные, но проскакивает и в них какая-то жестковатая искорка. Именно она подсказала Тесосомоку, что молодого вождя ацтеков не так-то просто обхитрить или заставить выполнить то, что ему не понравится. Но Лиса это не остановило. Он дождался, пока Уэуэ сделает несколько глубоких затяжек. Посмакует вкус табака и будет готов внимательно выслушать правителя Аскопотцалько — по сути, своего господина.

— Я призвал тебя, чтобы сделать подарок. Дань с покоренных городов твои воины собирают исправно, но, как мне известно, вам мало вашей доли.

— Мы не ропщем, Тесосомок. Эта плата за нашу службу.

— Да. Замечу, что вы нашли достойный выход — паутинная сеть чинампе окутывает Теночтитлан! Много мужчин поменяло дубинки на мотыги?.. Не злись, вождь, я не хотел оскорбить воинов, так, дружеская шутка.

— Мешики — прежде всего воины, Тесосомок. Были, есть и будут. Мы служим тебе, а чинампе удел женщин и детей.

— Хорошо, раз мои воины по-прежнему сильны и готовы мне служить, я объявлю свое решение. Но, хочу предупредить, я ценю вас, а потому награда не будет куском дани, — правитель сделал паузу, он сощурился, вдыхая и выдыхая дым. Все это лишь для того, чтобы поймать на лице собеседника истинные эмоции, которые тот должен был показать. Новость-то какая!

— Мои уши открыты, Тесосомок!

— Я хочу навсегда покончить с одним городом: слишком утомительны и затянуты старые отношения. Я решил отдать его полностью вам. Что воины возьмут, все будет принадлежать им! Хватит твоему народу бедствовать! Как ты считаешь? Я прав, что хочу наградить вас дорогой добычей? А?

— Ты полностью отдашь нам город? Какой? Кто прогневил тебя, Тесосомок?

— Ты спрашиваешь, кто прогневил? Мешикам не все равно, куда направят их мои глаза?

— Мы служим тебе, правитель Аскопотцалько! — выдавил Уэуэ.

— Вот и хорошо, вождь. Готовь воинов, пусть отложат мотыги и огороды! — усмехнулся Тесосомок, — Там есть, чем поживится — урожай будет собран! В конце этого славного месяца вы нападете и захватите Кулуакан!

Уэуэ не вскочил, не переспросил, не изменился в лице. Он равнодушно пускал кольца дыма, попыхивая трубкой.

Тесосомоку понравилась выдержка вождя мешиков.

— Хороший я приготовил вам подарок?

— Старики учат, что нет большего оскорбления, чем коснуться воина или не принять подарка. Тебя удачно прозвали Лисом — ты грамотно преподнес мешикам новую задачу.

По лицу правителя Аскопотцалько расплылась довольная улыбка, которая слетела после слов Уэуэ.

— Но ты ошибся, Тесосомок, да, мешики — воины и служат тебе, но никогда не ответят неблагодарностью на доброту соседа! Мы не пойдем на Кулуакан!

— Ты смеешь мне отказать, вождь? Твой брат клялся мне в верности за всех!

— От него не требовали напасть на Кулуакан! И времена были другими!

— Не виляй, как хвост змеи, вождь! Клятвы нельзя нарушать.

— Мешики их и не нарушают. Нельзя разрушать святыни, в коих живут духи древних богов!

— Ха-ха-ха! Не смеши и не зли меня, вождь, у нас и мешиков другие боги! Или твоя жена-кулуаканка переманила моих храбрых воинов в новую веру? Точно! Вот почему мужчины бросили палицы и взялись сажать огороды! Так слушай меня внимательно. Или вы пойдете на Кулуакан, или я прогоню вас со службы, а потом с этого змеиного острова! Можешь плыть домой, Уэуэ-из-болот! И не забудь сказать старейшинам, что отказался от большого и щедрого дара Тесосомока, который мог бы прокормить их семьи! Пусть совет племени примет решение о походе.

В отведенных мешикам комнатах Уэуэ рассказал младшим вождям о разговоре с Тесосомоком. Мужчины прекрасно понимали, чем грозит их отказ правителю. Мешики не смогли принять никакого решения и легли спать. Утром их не выпустили из комнат, передав, что Тесосомок оставляет погостить еще на день.

— Мы в западне, Лис не отпустит нас, пока не дадим согласия напасть на кулуаканцев.

— Объясните мне, чем этот поход отличается от остальных? — разозлился один из младших вождей, — Тем, что у некоторых жены-тольтечки?! Так у некоторых они из других городов, которые мы захватили! Почему ты, Уэуэ, отказался?

— Кулуакан не просто один из городов, Семь Стрел! Это нечто большее для всех народов долины. Это святое место!

— Можно подумать, что нога мешиков мало их топтала!

— Вопрос не в том! И не потому, что они помогают каждому! Туда, где витает дух доброго Кетцалькоатля, я не поведу воинов!

— Ты хочешь сказать, что нас испугают чужие боги?!

— Ты не веришь в силу наших дубин?! — рассердились остальные вожди.

— Поймите, Кулуакан — единственный город, который не покоряется и не подчиняется Лису. Тескоко и другие города не в счет! Уничтожат древнюю твердыню тольтеков, и никто не сможет ослушаться воли Аскопотцалько. Мы станем вечными рабами Лиса! А сейчас Лис понимает — не устроит плата, мешики уйдут, и, возможно, в Кулуакан. Тогда это будет сила против него! Он стремится навеки нас привязать!