Муж беспорочный

И рассказ про мужа, который принес себя в жертву ради всех людей, не особенно поразил Ростислава. Когда, например, воин закрывает собою товарища — это подвиг, но отнюдь не диво. Гораздо больше его удивило, что никто не защитил пророка. Конечно, он не стал, подобно небезызвестному конунгу, утверждать, что окажись он там со своей дружиной, ничего подобного не произошло бы. Ростислав вполне допускал, что так было нужно, и что тот самый бог не допустил бы иного исхода. Но попытаться-то можно было?! А если никто не попытался, то как можно таких людей почитать святыми? Сам бы он человека, бросившего товарища в беде, погнал бы взашей из дружины, лишив пояса*.

Словом, проповедь белозерскому князю не понравилась, зато понравился проповедник. Нечто похожее, если не то же самое, рассказывали проповедники-греки, но они были мрачными и высокомерными, а ирландец оказался отличным мужиком. Звали его Патрикей, был он кругленький, конопатый и огненно-рыжий. Никогда не отказывался от кружки-другой пива, постоянно шутил, хотя и плохо говорил по-словенски... в общем, походил на Некраса, как брат родной. Поглаживая плешивую макушку, объяснял: "Сначала брить, теперь не надо". Ходил с полными карманами всяких вкусностей для детишек и собак, которые бегали за ним хвостом. А еще у него была ручная лиса, умевшая ходить на задних лапах и показывать разные трюки, которую тут же прозвали Патрикеевной.

Так вот, у этого проповедника Ростислав видел образ, где нарисованы были мать с ребенком. Тонким, строгим ликом женщина походила на Милану — а вспомнилась Ростиславу Данюшка. Представилось, как укачивает она малыша, как кормит его, как тихонечко напевает колыбельную...

Данька мерила кольца. Кольца были серебряными, тонкой работы и, наверное, безумно дорогими. Когда Милана, уезжая, подарила их ключнице, Данька обомлела: "Я же их носить не смогу!"*. Боярыня загадочно улыбнулась: "Бери, скоро пригодятся!".

И вот теперь Данька, запершись на все засовы, разглядывала себя в маленькое зеркальце. Серебряные височные кольца, убор свободной женщины, изумительно шли к ее льняным волосам. На первый взгляд, это были обычные словенские кольца, изготовленные из толстой, круглой в сечении проволоки, в нескольких местах раскованные в ромбовидные щитки. Но на каждом из этих щитков была припаяна маленькая гроздь византийской зерни и — самое дивное диво! — крошечный виноградный листочек. Да, украшение было необыкновенным. Даже для боярыни из Сычевых оно было слишком дорогим, чтобы просто так подарить его чужой робе, а уж для Даньки, до недавних пор не имевшей ничего своего (ничего, даже сорочки!) — и вовсе бесценным. А вот теперь у нее есть серебряные кольца, которые она не имеет права носить, и золотой перстень, который она носить не может. Но есть! И пусть сейчас она даже не холопка, всего лишь челядинка*, которой не может принадлежать ничего, которая сама принадлежит другому человеку — эти две вещи у нее есть, и никто их отобрать не посмеет. А скоро она будет свободной. Скоро будет носить открыто и эти кольца и, кто знает, может даже и еще краше.

И от колец мысли Даньки перескочили на князя Ростислава, которому отводилась важная роль в ее плане обретения свободы. Но думать о Ростиславе как об орудии не хотелось, и Данька стала просто думать о нем. О том, какой это сильный и привлекательный мужчина. Нет, конечно, нужно было быть самым бесстыдным льстецом, чтобы назвать Ростислава Оглоблю красавцем, да разве в этом дело! Притягивала к себе не краса, а эта самая сила, немногословная мужская твердость. Он надежен был, Ростислав; может быть, он был слишком хорошим князем, чтобы быть хорошим для всех, но для того, кто ему доверился, он был надежней крепостной стены. Чтобы понять это, достаточно было слышать, как говорил он о князе Мстиславе: "Те, кто доверились ему". Странным образом Ростислав напоминал Даньке варяга Эрика, хотя во всем они были полной противоположностью. Во всем, кроме одного: каждый из них, хотя и по-своему, даже израненный, беспомощный, даже в бесчувствии или горячке, все равно казался сильным; казалось, что болезнь и слабость — это крохотное недоразумение, которое через миг-другой исчезнет, как и не бывало.

И еще у Ростислава были прекрасные руки. Этими большими, некрасивыми на первый взгляд руками Данька любовалась каждый раз, и порой ей мучительно хотелось ощутить их прикосновение. Почему-то раньше ей казалось, что у князя руки должны быть холеными, мягкими, с тонкими изящными перстами. Но у Ростислава были обыкновенные, крупные, уже огрубевшие руки привыкшего к труду мужчины. Эти руки держали землю, как руки других держат соху или молот; кто сказал, что эта работа легче?

Когда впоследствии Ростислав обдумывал странную цепь никак, казалось бы, не связанных между собой событий, он не мог отделаться от мысли, что все это было подстроено, хотя не мог и представить, кто, зачем и, главное, как сумел устроить эдакую штуку.

Началось все с известия о ссоре между родом Петуховых и родом Кочетовых. Оба рода были немногочисленными, не богатыми и не прославленными, зато шумными и драчливыми, точь-в-точь как их прародители. А приключилась кровавая усобица из-за сущего пустяка.

У одного из Петуховых был охотничий пес необыкновенной резвости, силы и отваги. У приятеля его, Кочетова, была сука, столь же выдающаяся своим чутьем и сообразительностью. Справедливо полагая, что щенков от этой песьей четы можно будет выгодно продать, друзья решили взяться за это дело, а барыш делить пополам. Однако в положенный срок псица1 не смогла разродиться, отчего и померла.

Кочетов явился к Петухову требовать виры за гибель собаки, утверждая, что, если бы не Петухов и его пес, та была бы жива и здорова.

Петухов, в свою очередь, потребовал от Кочетова возместить потерянную прибыль, утверждая, что свою часть договора выполнил добросовестно.

Таким образом началась ссора, перетекшая затем в драку, в ходе которой Кочетов нанес Петухову малое увечье.

Петухов, вернувшись домой, собрал мужчин своего рода, которые, желая отплатить за обиду, явились в дом Кочетова, завязали драку с бывшими там мужчинами, и нанесли тяжкое увечье указанному Кочетову, а также малые увечья еще нескольким родовичам.

__________

1 сука.

Участники драки со стороны Кочетовых собрали остальных мужчин своего рода и напали на Петуховых, нанеся указанному Петухову увечье, от которого тот скончался; как впоследствии утверждали, намерения к убийству они не имели. В этом побоище был убит и пес, пытавшийся защитить своего хозяина, и перекусавший нескольких Кочетовых.

Вот так между двумя родами возникла кровная вражда. Мужчины вооружались, перевязывали раны и искали сторонников, вплоть до того, что в обоих родах начали спешно посвящать в мужи подростков, еще не достигших установленного обычаем возраста. Женщины распускали волосы и вопили, требуя кровавой мести. Даже убеленные сединами старцы немощной своей рукой потрясали посохом, как копьем, слабыми голосами призывая внуков своих не посрамить честь рода. Даже ласковые бабушки в безрогих киках, которым от роду положено мирить повздоривших и усовествлять драчунов, доставали из заветных ларцов целебные травы, но ни слова не произносили против творящегося безумия. Дева Обида уже расправляла лебединые крыла...

Обратиться к княжему правосудию никому не пришло и в голову. В Белозерск притекли люди из соседних родов, напуганные воинственными приготовлениями и опасавшиеся, как бы в горячке не досталось и им.

И вот первое. Князь Ростислав мог бы вызвать спорщиков к себе; собственно, покон так и требовал. Но время было дорого, с часа на час могла разразиться усобица, стоившая бы Белозерью нескольких десятков жизней. Поэтому Ростислав, взяв на всякий случай два десятка дружинников, помчал в ту весь. Далее произошло разбирательство, непременно вошедшее бы во все учебники юриспруденции, если бы они тогда существовали.

В течение двух дней Ростислав дотошно подсчитывал виры за нанесенный ущерб, начиная со смерти и увечий и заканчивая пощечинами, плевками, разорванным платьем и словесными оскорблениями, часть из которых возникла непосредственно по ходу суда. Дошло даже до эксгумации трупа несчастной псины и подсчета нерожденных щенков. Все заявленные виры Ростислав принял, не отвергнув никоторой. Затем взаимная задолженность была зачтена, после чего Кочетовы остались должны Петуховым ровно одну веверицу1.

Тогда князь обратился к Петуховым:

— Есть ли в вашем роду девки на выданье?

Девки были, но отозвалась только одна, видимо, больше всех желавшая выдаться. Затем князь обратился к Кочетовым:

__________

1 Веверица (белая) — шкурка белки. Выступала в качестве денежной единицы.

— Пусть выйдет тот, от чьей руки пал погибший.

Тот молча вышел, поскольку вина его была установлена, и отпираться смысла не имело.

И князь объявил свой приговор:

— Поскольку род Петуховых лишился одного человека по вине рода Кочетовых, этот юноша женится на этой девушке и перейдет в род Петуховых, а одну веверицу даст ей в вено*.

Девка ахнула. Коренастая, веснушчатая, она заалела и стала вдруг хороша. Замуж! За того, кто был ей по сердцу, и с кем она уже отчаялась быть вместе! Да не в чужой дом, а под крылом у батюшки с матушкой! Не находя слов, она несколько раз шумно выдохнула... и, подскочив в князю, чмокнула его прямо в рыжую бороду; уж куда достала. Ростислав с притворной строгостью погрозил ей пальцем:

— Но-но! Жениха целуй!

В этот же день справили обручение, а на следующий — поскольку Ростислав не желал уезжать до полного погашения ссоры — сыграли и свадьбу. И здесь — второе. Отрок Вадим, понятно, сопровождал своего наставника-князя. Отрокам при дружинах, в отличие от остальных их сверстников, разрешалось, с согласия наставника, присутствовать на "собраниях мужей", хотя и без права голоса (слово "отрок" и означает "не говорящий"), и, опять же по разрешению, на пиру сидеть среди взрослых. Ростислав разрешил, и Вадим веселился от души: плясал до упаду, перецеловал всех девок и чуть не набил морду одному парню из местных. После чего Некрас уволок его спать, сопровождая сие действо сентенциями вроде: "Брага детям не забава, а закуска — не еда", — и иными народными мудростями из раздела "Пьянство и вредные привычки".

На следующий день выехали в город. Вадим украдкой хватался за голову, мужественно делая вид, что ничего не происходит; Ростислав делал вид, что ничего не замечает. Когда подъехали к Светыне, солнце стояло уже низко. Встал вопрос, заночевать ли там, или продолжать путь и прибыть в город затемно. Конечно, ехать ночью по лесу не хотелось, однако терять полдня хотелось еще меньше, и Ростислав начал уже склоняться ко второму варианту. Но посмотрел на Вадима, который в седле качался, как лодья на Белом море... Князь и стремянный переглянулись, и Некрас выдал фразу, которая в переводе на современный язык прозвучала бы примерно так: "Познание особенностей взаимодействия собственного организма с алкоголем есть важный элемент процесса социализации личности". Ростислав усмехнулся. Вадим покраснел и уже не таясь схватился за висок. Ростислав махнул рукой в направлении села, где у хозяйственной Данюшки, конечно, припасен был и рассол, и малиновый квас.

И тут произошло третье, и главное. Еще не успели расседлать коней, как во двор наметом 1 влетела всадница, простоволосая, в распахнутой шубейке.

— Княже! Не милости прошу, но правосудия!

По щеке Миланы змеилась ссадина, под глазом наливался чернотой свежий синяк. Ростислав подхватил ее под руку, Данюшка скорее начала разматывать свой платок. Но Милана словно не осознавала своего соромного вида; она властно отстранила руку князя; она не заметила поданного платка; глаза ее полыхали черным пожаром.

— Я не останусь более в роду Сычевых! Княже, прошу тебя, своей властью разреши меня от брака!

— Да подожди ты, расскажи, что случилось? Муж поднял на тебя руку?

— Руку он поднимал не раз. Между нами давно уже не было ладу, а мать его и вовсе жизни мне не давала. А теперь свекровь обвинила меня в неверности, а он... вот что сотворил!

Разметавшиеся черные косы в беспорядке падали ей на плечи, но никто не посмел улыбнутся. Ростислав испытывал неловкость, но выговорил твердо и спокойно:

— Боярыня Милана, извини мой вопрос, но ответь на него правдиво. Это обвинение действительно ложно?

Милана ответила, прямо глядя князю в лицо:

— Да, княже.

— А кого называют твоим любовником?

— Тебя, княже.

__________

1 галопом

Глава 8.

Спор решается поединком.

Любой параграф любой варварской правды

Данюшка, наконец, закутала Милану в платок и увела в дом. И вовремя: ворота затрещали под тяжелыми ударами. Ростислав поспешно поднялся на высокое крыльцо: оттуда незваные гости были видны, как на ладони, но и сам он — отличная мишень.

Борислав Сычев, бесновавшийся сейчас за запертыми воротами, был здоровенный, похожий на медведя мужик, вполовину седой, но явно немереной силы. С десяток вооруженных мужчин, видимо, родовичей и слуг, толпились вокруг, размахивая рогатинами, горяча коней и крича на разные голоса.

— Эй, Сычев! — крикнул Ростислав с крыльца, враз перекрыв шум. — Что нужно тебе в моем доме?

— Верни мою жену, Ростислав! — прорычал Сычев. — Не злоупотребляй, Ростислав! — орал он, взвинчивая себя. — И на тебя управа найдется.

— Твоя жена не хочет к тебе возвращаться, — спокойно ответил Ростислав, упорно избегая называть его по имени.

— А то не твое дело! Верни мне мое!

— Слушай, Сычев! Оставь за воротами оружие, оставь своих людей, войди сюда, и поговорим втроем спокойно.

— Не о чем мне разговаривать ни с тобой, ни с той бесстыжей!

— Как хочешь. Жена твоя обратилась ко мне за защитой, и вижу теперь, не зря. Так что не желаешь решить дело миром — убирайся восвояси. Милана к тебе не пойдет, потому что не желает терпеть твои обиды.

— Я в своей жене волен!

— В холопах своих ты волен, а в свободном человеке никому воли нет.

— Я, глава рода, в преступнице волен, и тебе, Ростислав, лучше б помалкивать, пока про тебя не вспомнил!

— Не бросайся обвинениями, Сычев! В чем провинилась твоя жена, и в чем ты упрекаешь меня?

— Полно, Ростиславе! — Сычев скривился, а родичи его захохотали, явно неискренне. — За каким она в твое село побежала, как не к полюбовнику? А не так, так какого лешего с тобой там торчала?

Ростислав позволил себе улыбнуться.

— Ну, ты мне льстишь, Сыч! Я, помнится, в горячке лежал.

— А мне все равно! — голос Борислава сорвался на истеричный визг. — Сука подлая! Убью! И ты... ты...

— Не трудись, я понял, — холодно прервал его князь. — Ответь мне, Борислав из рода Сычевых. Ты обвинил свою жену в неверности, избил ее, и убьешь, если доберешься, в этом я не сомневаюсь. А мне-то почему только грозишь?

Борислав длинно выругался.

— Испугался, Борислав? С мужем сразиться — это тебе не на беззащитную женщину руку поднимать.

— Я не шучу, Борислав! — продолжал князь, так и не дождавшись ответа. — Ты обвиняешь свою жену и меня. Я клянусь именем Великого Сварога, что твоя жена невиновна, и что я невиновен перед тобой. Если ты по-прежнему настаиваешь на своем обвинении, решим спор полем, как подобает между свободными мужами.