Adorable Yulie (Очаровательная Юлия)

Сидела эти месяцы, как проклятая. Выучила чуть ли не наизусть всю "свою" тре-клятую диссертацию, прочитала и проштудировала жуткое количество специальной педа-гогической литературы, особенно ту, которая упоминалась в списке использованной в ма-териалах диссертации литературы и пошла на защиту с сильно бьющимся сердцем и зара-нее уже красным от стыда лицом.

Но к своему несказанному удивлению, защитилась она блестяще. На ученом сове-те Юлия держалась великолепно. Спокойно, уверенно и даже невозмутимо. Ни малейших следов волнения не отражалось на ее красивом и женственно мягком лице с внимательно располагающим взглядом громадных, серых на выкате, туманисто загадочных глаз, когда она рассказывала о проблемах современной профессиональной педагогики и методах их разрешения в условиях рыночной экономики; когда отвечала на многочисленные, порой очень каверзные вопросы.

Голос ее звучал ровно, бесстрастно и несколько даже суховато, с тщательно сдер-живаемой эмоциональностью. Скрытое напряжение выдавала лишь неестественная блед-ность лица, доходящая порой до синевы у крыльев носа и мелкие бисеринки пота, обильно высыпавшие на верхней губе.

Ее выступление производило впечатление. Это была речь грамотного, знающего свое дело специалиста, умеющего выражать свои мысли ясно, четко и даже образно. Само достоинство и уважительность. Как тут устоять?!

Она очаровала не только мужскую составляющую членов научного совета, но и ее более капризную и придирчивою — женскую. В итоге — все "за". Никто не оказался про-тив. Все "шары" были белые.

И Россия получила в свое распоряжение еще одного научного работника, еще од-ного своего руководителя, облеченного высоким научным званием "кандидата наук". В данном конкретном случае — кандидатом педагогических наук. А в общем — какая разница! Получила — и получила. Подумаешь — событие! Одним — больше, одним — меньше. Что от этого меняется?! Да ничего! Науке от этого не прибудет и не убудет. Наука живет и разви-вается по своим законам, совершенно не зависящим от того, есть ли у нее руководители с научными званиями или нет. Но, как бы то ни было, Юлии присвоили это высокое звание. И пусть она сама ничего не сделала для развития педагогической науки в нашей стране, но документ, подтверждающий ее высокий вклад в общую копилку научных достижений, есть. Есть — бумажка. А бумажка — великое дело. Порой она — важнее самого человека Так что вам еще надо?! Кричите — Ура! Ведь есть повод для банкета. Причем, для обязательно-го банкета. Такие события нельзя не отмечать. Это — обычай! Это — традиция! Это — празд-ник! А в праздник принято веселиться. Так что — за дело! Вперед!

* * *

Банкет проходил в ресторане "Пекин". Почему именно "Пекин"? Да ни почему. Выбор ресторана не имел никакого отношения к особенностям китайской национальной кухни. Среди знакомых, подруг и сослуживцев Юлии любителей китайских изысков в приготовлении и потреблении пищи не находилось. Да и желающих поработать палочка-ми за банкетным столом вместо привычных вилок и ложек тоже что-то не было видно. Но "Пекин" славился среди ресторанов Москвы своими банкетными залами. Ведь приглашен-ных было дай боже сколько! Человек пятьдесят не меньше. Откуда что только взялось?! Но все — знакомые, близкие, друзья, родные, родственники, подруги и просто те самые, которые носят неофициальное название "нужных людей". И конечно же — муж с дочерью. Оба — не хотели. Даже — очень не хотели. К этому времени обстановка в ее семье стала просто катастрофической. Муж и дочь уже знали о наличии у нее любовников или дога-дывались. Но, скорее всего — знали. Скандалов еще не было. Но муж ходил чернее тучи и совсем не разговаривал с ней . А дочь — почти не разговаривала. Так, цедила слова сквозь зубы. Не глядя на мать и упорно делая вид, что не замечает ее. Но на банкет все-таки оба они пошли.

Не было на банкете только Долгополова. Самого главного виновника всего этого торжества. Тайного виновника. Но он решил не давать никаких поводов для разглашения их тайны и не появился на банкете. Все меньше оснований для ненужных пересудов и не-желательных разговоров. Но он все же прислал посыльного с великолепным букетом жел-тых роз и красочно оформленным поздравлением Юлии по случаю успешной защиты диссертации. А свой личный подарок преподнес ей сразу же после защиты. Маленькая, изящная, бархатная коробочка с витиеватой готической надписью на крышке. Юлия от-крыла ее и ахнула от восхищения. Не сдержалась. Бриллиантовые серьги на платиновой подвеске. Красота невероятная!

Долгополов любил делать подарки своим женщинам. Он относился к той категории мужчин, которые бывают счастливы лишь тогда, когда дают, а не когда — берут. Благо, что у него была эта возможность — давать. И — не такая уж плохая возможность., если учиты-вать его финансовые возможности. Пусть даже и неофициальные. А здесь — любимая жен-щина! Последняя, можно сказать, любовь. Разве устоишь?! И он даже светился весь от удовольствия, когда дарил ей что-нибудь. Радовался, как ребенок, если ей подарки нрави-лись. И Юлия всегда радовалась. И потому, что ей действительно было приятно получать от него подарки. И потому, что хотелось сделать ему приятное. Вот они — истинно любя-щие! Каждый из них пытался поступать и действовать именно так и только так, чтобы другому было хорошо. И они оба становились счастливые. Может, это и есть любовь?! А все остальное, что мы видим и наблюдаем — всего лишь видимость. Мираж, фикция, кра-сивая картинка... Которых на самом деле нет.

Но после банкета вновь наступила проза жизни со своими задачами, со своими проблемами. Как большими, так и маленькими. Теми самыми, от которых не возможно спрятаться, не возможно куда либо деться. Как не возможно от них ни отмахнуться, ни от-вертеться. Как бы того иной раз и не хотелось.

Дома обстановка все более и более накалялась. Муж ходил мрачный, угрюмый, никого и ничего вокруг не видящий, никого и ничего вокруг не слышащий, весь ушедший в себя, в свои, видать, не слишком приятные мысли. Дочь тоже ходила чернее тучи и боль-шую часть времени после института проводила в своей комнате. За плотно закрытой дверью. Даже не закрытой, а запертой на ключ. Тоже ушла в себя. Парня ее что-то слиш-ком уж давно не видно. Где он? Что с ним? Не известно. Во всяком случае — ей не извест-но. Полный — молчок. Сплошной "облом" Как говорит иногда дочь. Раньше — говорила Те-перь же с ней не разговаривают и ни о чем с ней не делятся. В ее советах уже не нуждают-ся. Ее открыто и бесцеремонно игнорируют. Как чужого, постороннего и совершенно не нужного для них человека.

Семья рушилась и разваливалась на глазах. И не было на земле силы, способной остановить этот стремительно нарастающий процесс разрушения. Потому что основой любой семьи является женщина, жена, мать. А если этой женщине после работы не хочет-ся идти домой, значит, этот дом для нее стал холодным, чужим, не родным. Значит, прои-зошло непоправимое, случилась катастрофа и в этот дом, в эту семью пришла беда, приш-ло несчастье. Как же теперь быть? Что делать?

Ведь каждый человек должен иметь на земле место, куда он может, при необходи-мости, уйти. Чаще всего это дом, семья. И если такого места у человека нет, то он — пусто-та, перекати поле, воздушный шарик с оборванной нитью. И вот теперь такого места не стало у Юлии. Домой с работы ей теперь не идется. И к концу рабочего дня у нее уже за-ранее начинает портиться настроение. Единственная отрада, единственная отдушина в этой ситуации — встречи с Долгополовым.

Но они — редки. Очень — редки. Слишком — редки. И Юлия решительно пошла на ус-корение процесса своего переезда в Москву.. И дело здесь не только в упрощении возмож-ности их интимных встреч с Долгополовым. Где-то в душе еще теплилась надежда на то, что в Москве, на новом местожительстве, все в ее жизни тоже станет новым, а если но-вым, то значит — и лучшим. А если ее жизнь изменится к лучшему, то, может, и ее семей-ная жизнь тогда наладиться. Кто знает? Ведь, чем черт не шутит, когда бог спит. В жизни все может быть. Не только ведь плохое.

Но как смогут совместно сосуществовать в одном временном пространстве ее су-щеествующая семейная жизнь и ее нынешняя любовная связь с Долгополовым в Москве, если эта семейная жизнь уже здесь, в Электростали, стала трещать по всем швам и даже мимо швов? Она не знала. И не хотела знать. Ей просто казалось, что на новом месте все тоже обновиться, все уляжется, все утрясется и успокоиться само собой. Надо только по-быстрее уехать отсюда, из того места, где все и всем стало плохо, пусто, очень неуютно и жутко тоскливо, и где уже нет никакого желания что либо менять к лучшему. Поэтому — скорее вперед. Скорее — в будущее. Раз уж в настоящем ничего хорошего в жизни у нее не получается.

С квартирой вопрос решился довольно быстро. Денег Долгополов не жалел. А ког-да финансовая составляющая сделки особого значения не имеет, то на первое место вы-ходит только процесс самого выбора. Выбор района будущей квартиры, выбор дома, где она расположена, выбор этажа, где квартира находится, выбор самой квартиры и т. д. и т. п. Но занятие выбирать — всегда являлось одним из самых наиприятнейших занятий для любой женщины. И Юлия с громадным для себя удовольствием ездила с Долгополовым по бесконечным адресам и смотрела, смотрела, придирчиво отбирая, сортируя и оценивая увиденное, примиряя и прикидывая наиболее подходящие варианты.

Правда, надо отметить, что удовольствие это было в какой-то степени напускное, искусственное, наигранное, а не естественное. Истинной радости за ним не ощущалось. И не просматривалось нисколько. Скорее наоборот. За маской оживленного и вроде бы не— поддельного интереса скрывалось чувство глубокой растерянности и страшной подавлен-ности. Потому что к моменту окончательного разрешения московской квартирной сделки семья ее развалилась. Совсем и полностью. И она осталась совершенно одна. Одна в двух квартирах. В Московской — новой. И в Электростальской — старой.

Приехав однажды домой из Москвы поздно вечером, Юлия нашла квартиру пус-той. Мужа дома не было. Его вещей — тоже. На столе в большой комнате лежала записка:

— Я ухожу. Прощай. От тебя мне ничего не нужно. Заявление в загс о разводе я

подал. С квартиры выписался.

И внизу записки подпись — "Николай". Ни "до свидания", ни "целую", ни одного доброго слова за все те годы, что они прожили вместе. И не плохо, вроде, прожили, если не считать последнего времени, когда в нее, в Юлию, словно бес какой вселился. И ее по-несло куда-то в "тартарары", понесло галопом, стремглав...

А рядом лежала копия заявления об отказе от претензий на квартиру, машину, дачу и на все остальное, совместно нажитое ими имущество. Заявление было на гербовой бума-ге, заверено нотариусом и скреплено гербовой печатью. Серьезный подход. Рвал с ней, как отрезал. Окончательно и бесповоротно. Без надежды на возможность последующего когда-нибудь возвращения. Без надежды на прощение.

Дочери тоже не было дома. Она тоже оставила вместо себя записку:

— Мама, как ты могла?! Ладно, если бы — Любовь, а то... Даже противно!

Слово "Любовь" было написано с большой буквы, а слово "противно" было под-черкнуто жирной красной линией. Вместо подписи — какая-то непонятная закорючка. И — все! И больше — ничего. Ни-че-го-шень-ки...

Юлия ошеломленно опустилась на стул, растерянно оглядывая пустую квартиру, разом ставшую чужой, неуютной и даже какой-то безжизненно-нежилой. Зачем?! Для че-го все это?! Если теперь, в итоге, она — одна?! Здесь , в Электростали — одна; там, в Москве, тоже, по сути — одна?! Что ты делаешь, Ю-ю-ли-и-и-я-я-я?! Опомнись!! Зачем тебе такая жизнь?! Заче-ем?!

Юлия сжала ладонями виска разом вдруг загудевшей головы и бессильно опустила локти на крышку стола. Ее била мелкая нервная дрожь. Она ждала подобного развития со-бытий; она прекрасно видела, что ее семейная жизнь умирает, идет к концу и развязка уже близка. Но одно дело — ждать удара. И совершенно другое — принять на себя этот удар. Когда ждешь, то — проще. Тогда, где-то в тайниках души всегда подспудно теплится спа-сительная мысль. Даже не сама мысль; скорее — тень этой мысли, мысли о том, что все обойдется. Как-нибудь, само собой, но все же образуется. Ведь не даром же говорят, что надежда всегда умирает последней. И эта постоянная надежда на "Чудо", на призрачную соломинку, которая вдруг, неожиданно обратиться в спасательный для нас круг, порой становиться единственным смыслом нашей жизни, нашего существования.

* * *

Жить теперь в Электростали ей стало совершенно невмоготу. Пустая, гулкая ква-ртира пугала ее, наводила на мрачные, порой даже страшные мысли. И ей хотелось убе-жать отсюда, уйти из того места, где ей когда-то было хорошо, а теперь вот стало — плохо. Убежать, как можно скорее и как можно дальше. Но, конечно же , не дальше Москвы. Ей даже ночевать дома не хотелось, и она ездила после работы в Москву, в ту самую кварти-ру, что снимал для нее Долгополов. Почему именно сюда, а не в свою новую квартиру, которая к этому времени была уже отремонтирована и обставлена мебелью, она не знала и не могла объяснить даже самой себе. Но в Долгополовской квартире ей было почему-то теплей, уютней и не так одиноко, как в новой. Новая квартира была еще — не своей.

И она насела на Долгополова. Заторопила его с решением вопроса о ее работе в Москве. Да он и сам уже заспешил. Видно, понимал положение Юлии. А, может, чувство-вал свою долю вины в возникновении этого ее нынешнего непростого положения. Кто знает? Кто знает? Но, может, здесь все-таки были и еще какие-то причины, о которых Юлия ничего не знала и даже не догадывалась. И, вообще, надо признать, она не имела ни малейшего представления о том, что предпринимал Долгополов для ее оформления на должность ректора "гуманитарно-технологического" Университета. Знала только одно, что эта должность готовиться для нее. А как? Что? Где? Сплошной туман, полнейшая для нее неизвестность.

А, может, оно и к лучшему, что Юлия — не знала? Ведь лишние знания — страшная сила. Они вредны, обременительны и даже — опасны. Они изначально несут в себе яды со-мнений и беспокойства, вселяют в нас неуверенность, лишают покоя и отбирают у нас ощущения радостей и комфортности жизни. Меньше знать — спокойней спать! Так гово-рит народная мудрость. А народ — не обманешь...

И, как бы оно в действительности ни было, но после весенней сессии ректор Уни-верситета, доктор наук, известная в научных кругах личность, неожиданно подает заявле-ние об уходе. И уходит. И не просто уходит. А уходит в связи со своим переездом в Санк-Петербург. Хотя почти всю свою жизнь прожил и проработал в Москве. Но в Санк-Петер-бурге у него дочь, зять, внук и внучка. Вот и захотелось деду к старости быть с ними по-ближе. И он покупает себе там квартиру и переезжает. Ну, что ж, ничего странного. Чего ведь в жизни не бывает.. Вполне объяснимая человеческая слабость На то она и жизнь, чтобы иногда позволить себе многообразия.