Во имя...

— Он забрал слишком много силы, в том числе и часть основы. Так образовалась связь между нами. А я оказалась в мире обладателей.

Я выдержал паузу, давая время гадкому утенку прийти в себя, хотя вопросов к ней у меня оставалось достаточно, в том числе и самый главный, от которого будет зависть весь расклад моей "шахматной партии".

— Ну и как тебе в нашем мире жилось-то, нравилось хотя бы?

Девушка, вернув себе более-менее спокойный вид, поморщилась:

— Да я и не знаю здесь почти ничего.

— Что ж так? Ты недавно у нас? — Я как можно осторожнее подбирал слова для каждого своей реплики. Прекрасно чувствуя ее ауру, я понимал, что любое мое неосторожное движение, и та стена спокойствия, которую она пытается воздвигнуть вокруг себя, рухнет в считанные секунды.

— Девять месяцев, — Элпис судорожно вздохнула и стала растирать свое поврежденное плечо. Что ж, неплохая попытка увести разговор, но вот только в контуре ее силы болевых всплесков не было. Прости, гадкий утенок, но я на такой детский развод не куплюсь. Хоть я и понимаю, что с "поврежденной основой" тебе пришлось несладко, но меня это волнует мало. Сейчас я должен понять, что мне с тобой делать. А чтобы это понять, нужно вытянуть из тебя как можно больше слов.

— Разве тебя не обучали? — В ответ я получил лишь отрицательное мотание светловолосой головки, ну и волну смущения в ее ауре. Ей было стыдно.

— А наставник-то у тебя был? — И снова лишь молчаливое отрицание. Строго выдерживая последовательность своего натиска, я преследовал лишь одну цель, и она уже была практически достигнута. Оставалась лишь пара наводящих вопросов.

— Без наставника в нашем мире, конечно, никуда, — печально изрек я. — Ты же ведь и силой-то своей пользоваться толком не умеешь? — Очередное кивание стало подтверждением моих слов. Настал момент для самого главного вопроса, ошибиться я не имел права. И хотя я уже слишком давно читаю всех обладателей как открытые книги, с этим существом моя самоуверенность немного сдала свои позиции. Тщательно продумав слова и интонацию, я, наконец, нанес решающий удар:

— Как же тогда ты сможешь найти виновных в предательстве?

Реакция девушки была незамедлительной. Она резко вскинула голову и уставилась на меня своими серыми глазами, в которых сейчас, я мог поклясться в этом, плясали изумрудные искры. Я не ошибся, мое самолюбие может пока спать спокойно. Лишь пару минут она сомневалась, пристально изучая меня своим взглядом. Для меня не осталось незамеченным как ускорилось биение ее пульса, как слегка подрагивали тонкие пальцы рук, как ярким всплеском силы отозвались в ней противоречивые эмоции. Страх, неуверенность, а затем уже все усиливающаяся решимость. И когда она произнесла вслух то, чего я ждал, мое самоуверенность вернула себе свое законное место.

— А Вы могли бы стать моим наставником?

Я умел скрывать свои чувства, даже от других носителей, это была моя привилегия и то, что давало мне право быть сильнейшим. Но вот почему-то сейчас я был уверен, в моих глазах можно было прочесть ликование. И как оно там оказалось, я и сам не понял.

— Так я ж уже стар, да и обладатель я невысокого ранга. Ты уверена, девочка?

Я вновь удостоился пристального взгляда, но теперь сомнений у гадкого утенка больше не было.

— Да.

Глава 6.

Так началась история тех, чьи имена сплели в себе историю двух совершенно разных рас, двух абсолютно непохожих миров: Грешного в своем создании и Совершенного по мыслям Творцов, но не по суровой реальности. В надежде возродить изумрудные сады и голубые моря, мы, оставшись втроем, привели первых обладателей и открыли им Силу нашу, не открыв лиц своих. В первых наследниках мощи носителей Сила пылала недоступным нам Огнем, побуждая нас верить в то, что мы приняли верное решение. Но сила та была без права посягательства на стихии. Не дал Этернитас над собой власти детищам нашим. Не дал права обладателям прикасаться к сути своей, оставив эту привилегию нам, искореженным тьмою, но единственно изначальным.

Николас — сильнейший из оставшихся, носитель сути Земли, сути Воды, сути Воздуха; Нолан — носитель сути Земли, сути Воздуха и Ранисе — владеющая таинством Воды.

Трое, оставленные Творцами на скитание в собственном мире, безутешные и обделенные, помнящие о том, кем они родились и страдающие от того.

Время, отведенное Светилом на сегодняшний день, подходило к концу. И если я не желал в очередной раз пропустить встречу со своим идолом, мне стоило уже отложить в сторону свой трактат. Дело, начатое несколько дней назад, продвигалось медленно. Мысли мои теперь заняты были совершенно не воспоминаниями, а будущими планами. То и дело обдумывание нюансов предстоящей интриги, в которой я сам себе отвел роль кукловода, отвлекало меня от погружения в события, происходившие уже не одну сотню лет тому назад. Мои мысли убегали вперед, отодвигая назад, погребая под своей настоящностью те слова, которыми я закончил свою сегодняшнюю работу. Слова, которые достались нам в наследие от снизошедших Творцов, оставленные для того, чтобы терзать наши души, захваченные тьмой, надеждой и верой.

"Когда огонь коснется ледяного сердца,

И страсть рассудок помрачит,

Когда извечный холод стали

В чистейшем пламени сгорит,

Когда в осколки превратится душа,

Не знавшая века любви,

Тогда стихия возродится в той силе,

Что способна вечность покорить..."

Уже стоя на берегу, я наблюдал как подходил день к своему финалу, закату, тому самому, ради которого я жил последние десятки лет. Каждый день, провожая солнце, я верил, что завтра оно снова взойдет и подарит мне новый шанс, я прощался с еще одним днем, прожитым без огня в собственной душе, но продолжал верить, не взирая на то, что тьма в моем сердце не отступала.

Тяжелее всего было сначала, тогда лишенный привычной силы, ты чувствуешь собственную смерть. Нет, не тела — своего духа, он умирает неуклонно и думаешь, что это умирание будет длиться вечно, так никогда и не завершившись. Потом, спустя столетие свыкаешься с холодом внутри себя, с потерей смысла своего существования в целом и просто идешь, куда угодно, как угодно, но идешь, возрождая в себе отголоски эмоций, делаешь вид, будто чувствуешь их на самом деле. Но в действительности тебе абсолютно все-равно, тебе ни больно, ни страшно, ни радостно. Полное равнодушие ко всему, кроме как к тому недосягаемому и недоступному пламени, которым прежде ты владел. Это все-равно что по подземным пещерам, которым недоступно Солнце, бродить без единого источника Света и знать, что тебе очень нескоро удастся выбраться на поверхность. Совершенно неинтересно. Остается только ожидание ... может быть, чуда?

Рани покинула мир обладателей уже давно, пару веков назад, после того, как обладатели самолично отреклись от эмоций, решив, что оные им противоречат. Я смеялся, узнав о таком повороте событий. Рани проронила слезу — делать это к месту и ни к месту она, к сожалению, не разучилась. Нолан же ... Нолан это отдельная история.

Нас троих теперь мало, что объединяло, все дальше в глубь своих душ мы загоняли страсть к пламени. Все реже Золотой Совет собирался. Все меньше в каждом из нас оставалось надежды на обладателей.

— Николай Иванович! — раздался возле меня спокойный тихий голос. Я моментально вернулся из мира своих мыслей. Нецензурная лексика так и рвалась с моего языка. Я потерял бдительность совершенно, это притом, что поселил в доме весьма опасное существо — свое будущее оружие массового поражения.

— Да, милая — я, кряхтя, поднялся с пологого холмика, места моего ежедневного пристанища, и повернулся к нарушителю своей спокойной жизни. Девушка уже не обращала на меня никакого внимания, ее взгляд был направлен, в сторону почти севшего солнца, раскинувшего свои последние дары по гладкой поверхности реки. Немое изумление читалось на ее осунувшемся личике и восхищение. Да, здесь было чем восхититься:

— Какая красота — с придыханием выдавила девушка.

Я лишь молча кивнул в знак согласия, сам же заинтересованно смотрел за ее осторожными движениями. Элпис медленно подошла к краю обрывистого склона и, зажмурив глаза, вытянула вперед руки, будто пытаясь поймать тепло Аструма и насытить им свое тело. Я видел как на ее губах заиграла мягкая улыбка, как глубокая печаль, не оставляющая доселе ее душу на миг покинула ее, растворилась в этом алом закате, освободив девушку от своих оков. Я видел, как одни из последних ярких нитей света запутались в ее соломенных волосах, заставляя сиять золотом. Я видел, как огонь Светила возрождал пламя и в ее сердце. Видел и понимал, что завидую этому гадкому утенку, потому что мне не дано было познать ни единой секунды того наслаждения, которое испытывала сейчас она.

Я не стал больше тревожить ни девушку, да и чего греха таить, себя тоже. Оставив ее наедине с Этернитасом, я вернулся в дом, где меня уже ждали гости. Их прибытие, надо сказать, я почувствовал сразу.

Зайдя в кабинет, я обнаружил довольно интересную картину. Мой третий приближенный стоял возле окна и попивал мое виски, любуясь на то, как мой второй приближенный рассматривает свои изящные ножки, которые возлежали в данный момент на моем рабочем столе, а их естественное продолжение занимало мое кресло.

И когда я упустил их из своих ежовых рукавиц и позволил вести себя подобным образом? На мое появление должного внимания они тоже не оказали, продолжив заниматься каждый своим ну очень важным делом. Настало время принимать свой скверный вид и строить из себя могучего Верховного. Первой заметила мое недовольство Ранисе, носительница сути воды и вторая приближенная Золотого Совета:

— Ники — сладким тонким голоском счастливо пропела эта морская нимфа — как же я рада тебя видеть! — соскочив с моего законного места, через секунду она уже висела у меня на шее и расцеловывала в обе щеки. Ложь, все до единого! Я это чувствую, как собственные ноги. Самое забавное, она об этом и сама знает, а потому даже не удосуживается скрывать ехидную улыбочку, пока облизывает мои щеки.

Единственное, что ее сейчас волнует, это неукротимая волна любопытства, срочно нуждающееся в удовлетворении. И вот если бы не оно никакие бы убеждения Стефана не заставили бы эту фурию прибыть ко мне так скоро. Нет, я все-таки вплотную займусь организацией своего рабочего коллектива.

— Рани, может быть, оставишь мою шею в покое!

— О, наш Верховный в своем репертуаре! А я уж надеялась, что женщина в твоем доме повлияет на тебя!

— Стефан, я же, кажется, просил не вводить ее в курс дела — суровый взгляд, посланный моему другу, заставил того сконфуженно ухмыльнуться. А немая мольба в его глазах свидетельствовала о пощаде. 'К кому меня ты посылал?' — красным шрифтом шла надпись на его челе. И действительно, к кому? Ранисе носитель и пусть слабее меня, это с лихвой компенсируется тем, что она женщина. И надо сказать то, как она обращается со стихией воды даже мне недоступно. А следовательно, опасаться ее мой приближенный имеет полное основание. И уж если этой хрупкой барышне взбредет в голову выведать какую-нибудь информацию, мне придется приложить очень много усилий, чтобы ей помешать.

— Ладно — смилостивился я, наконец, освободившись из цепких рук Рани, — приступим!

Вот как оказывается, одно слово меняет людей. Стефан тут же оставил на подоконник почти пустой бокал, Рани уселась в кресло для посетителей. А я, прошествовав к столу, занял свой трон, приняв величественную позу, всем своим видом показывая, что шутки, уважаемые собравшиеся, кончились.

— Вражда между Советами длится уже слишком давно. И вы об этом знаете не меньше моего. Настал тот момент, когда Золотой Совет больше не может смотреть сквозь пальцы на дела обладателей. Мы долго оставались в стороне, но дальнейшее игнорирование ситуации уже грозит неприятными последствиями...

Из уст моей слушательницы вырвался смешок, заставивший меня вскинуть бровь и сделать эффектную паузу, в которую и влез недоверчивый вопрос Рани:

— Для кого, Верховный?

— Для нас. — Я не собирался сгущать краски, запугивать, предупреждать о возможной где-то, когда-то угрозе. Я говорил правду. И то, что эта правда сейчас вызвала такую реакцию у носительницы, было неудивительно. Мы привыкли, что в этом мире угроз для нас быть не могло. Только вот это мы так думали и не думали другие, те, кто угрозу эту все-таки создал. Я видел, как пренебрежение ушло из ауры 2-ой приближенной, как напряглись ее мышцы в ожидание продолжения моего рассказа, видел ее попытки выстроить собственные предположения. Стефан, молча стоял за моей спиной, он слишком много знал, гораздо больше, чем Ранисе, возможно, больше чем я, но и он пребывал в смятении. Стефан привык играть в мои игры, но он уже давно отвык опасаться и видеть угрозу для жизни своих друзей и своей собственной. Как, впрочем, и я сам.

Рани, наконец, вышла из так непривычного для нее состояния задумчивости и, взглянув сначала на Стефана, затем на меня, нерешительно сказала:

— Николас, я слишком давно не участвовала в твоих интригах, и особого желания делать это сейчас, поверь мне, не испытываю. Я надеюсь, ты понимаешь, что сюда меня привело только любопытство, но никак не рьяное стремление участвовать в жизни клоаки под названием 'Мир обладателей'.

— Я верю и понимаю, — спокойно заверил я, не забывая наблюдать за изменениями в ауре Стефана, который до сих пор не подавал признаков жизни, — но выбора у тебя нет.

Минуту Рани сосредоточенно смотрела на меня, пытаясь определить, степень моей серьезности. Затем подошла к барному столику и налила в стакан изрядную порцию моего ЛУЧШЕГО виски, залпом осушила. Довел, называется.

— Я хочу знать все, — ее чуть охрипший голос от горячительного напитка дрогнул, — малейший ход твоей мысли, любое действие, каждый нюанс той роли, что ты мне отводишь.

— Рани, у тебя нет выбора. Стефан — обратился я к обладателю — расскажи нам все, с самого начала.

Приближенный резко обернулся на мой голос:

— С самого? — удивленно переспросил он. Я лишь молча кивнул.

— С тех пор, как Вы, Верховный и Вы, вторая Приближенная, отошли от дел ... — он одарил меня и Рани взглядом, полным осуждения и порицания. Я лишь в ответ пожал плечами и невинно так опустил глазки, мол, ну не вечно нам над обладателями трястись, не малые дети уже.

— ...Серый Совет значительно укрепил свои позиции. Противостояние между ним и Красными обострилось. Агрессивно настроенных стало намного больше и с той и с другой стороны.

— Алекс? — сдавленно произнесла Рани. Да, среди нас она имела больше всех прав произнести это имя. И самым главным ее правом было то, что Верховный Серого Совета был ее детищем. Самым первым, когда-то самым любимым, а теперь и самым ненавистным существом.

Стефан утвердительно кивнул, прекрасно понимая, что, произнося это имя, носительница подразумевала слишком много.