Цепной пес самодержавия

Газеты с этой речью расхватывались людьми так же, как в то время, когда в них печатались материалы о Брусиловском прорыве. Теперь, идя по улице или сидя в общественном транспорте, нередко можно было услышать подобные рассуждения и споры: — Не верите?! Так в газете прямо указано: "кем бы они ни были"! Справедливость — она на всех одна! Будь ты бедный или богатый! Царь так и сказал!

ГЛАВА 3

Министры, депутаты, царедворцы уже давно разбились на группы, боровшиеся между собой за власть. Больше власти — больше денег. Займы и ссуды, получаемые под военные заказы, просто разворовывались. Крупные армейские поставки отдавались нечистым на руку подрядчикам, которые поставляли гнилье, не забывая при этом делиться прибылью со своими благодетелями. Спекуляция, взятки, банковские аферы, организации фальшивых фондов — все это достигало в России неимоверных размеров. Положение в стране тем временем ухудшилось. Неудачи на фронте несли новое разочарование в народ.

Перегруженная транспортная система страны то и дело выходила из строя и как следствие — резкие перепады подвоза продовольствия, а за ним — рост цен. На заводах, работавших на оборону, начались забастовки, а в деревнях начали волноваться крестьяне, переживая из-за бессмысленной гибели своих сыновей и мужей в солдатской форме. В это мрачное время у простых людей, у которых единственным огоньком, согревавших их души, была вера в бога, снова появилась надежда. Царь-батюшка! Он видит, что народу плохо. Он должен помочь! Вон как с фабрикантами — толстосумами разобрался! Словно в подтверждение народных помыслов газеты напечатали монарший указ о созыве всероссийского крестьянского съезда. В нем простыми и понятными для простого человека словами говорилось, что император хочет поговорить с крестьянами, хочет услышать от них самих об их бедах и нуждах. Простой народ, читая эти строки, ликовал в душе. Оппозиция, которая до этого на всех углах кричала о реформах и лучшей жизни для народа, наоборот, ошарашено примолкла, не понимая, что происходит, зато резко заволновалось окружение императора, имевшее свои причины держать императора вдали от народа. Их попытки воззвать к здравомыслию государя, убедить его, что заигрывания с народом только приведут к падению престижа русского самодержца, одна за другой провалились. Даже доверенные люди, к чьему мнению император прежде нередко прислушивался, разводили руками, недоумевая, что случилось с царем, и тогда в ход пошел запасной вариант — были отправлены именитые да знатные "ходоки" к императрице, чтобы та повлияла на супруга, но и тут ничего не удалось добиться. Александра Федоровна более мужа была подвержена мистике и поэтому полностью, до самой глубины души, уверовала в предназначение посланного им ангела — хранителя с железными крыльями. Именно из ее речей двор и ближайшее окружение Николая II сумело сделать выводы и соединить сравнительно редкие появления во дворце поручика в отставке со столь резким изменением проведения внутренней политики императором. До этого на него, по большому счету, не обращали внимания, так как он не соответствовал в глазах придворных и знати образу царского любимчика, да и мало ли было в Зимнем дворце различных юродивых, "блаженных", предсказателей судьбы. Матрена-босоножка, Митя Козельский и другие, пока их всех не сменил Григорий Распутин. А теперь вместо него появился еще один юродивый, поручик Богуславский. "Ангел с железными крыльями". Ха-ха-ха! Поползли разные грязные сплетни и в один прекрасный день Александра Федоровна, которая была наслышана о насмешках над "ангелом — хранителем семьи", вдруг неожиданно прекратила принимать визитеров, кем бы они, не были. По словам ее фрейлин, она искренне верила, что Сергей Богуславский является человеком, которые некогда ходили среди людей во времена апостолов и "обладали Божьей благодатью, молитвы которых сам господь слышит".

Только теперь сообразив, какую власть набрал над царской четой "ангел-хранитель", царедворцы, а за ними промышленники и купцы стали судорожно искать к нему пути подхода. Сначала это были визитные карточки и приглашения на приемы, затем начались "случайные" встречи, а когда все это не сработало, ко мне стали приходить переговорщики, предлагая различные виды взаимовыгодного сотрудничества. Я принял одного, другого, третьего, а четвертого просто выкинул из квартиры, но даже этого прямого намека оказалось недостаточно. Меня продолжали осаждать, но только до того момента, как я прилюдно оскорбил одного из просителей, оказавшимся дворянином и офицером в отставке. Оскорбленный, он вызвал меня на дуэль, а спустя сутки по столице пополз слух о том, что поручик Богуславский прострелил своему противнику плечо с хладнокровием и непринужденностью завзятого бретера, после чего поток визитеров сразу иссяк.

Негибкий, неумный и жесткий человек — именно такая характеристика была дана мне в высших кругах столицы, которая скоро переросла в презрительную кличку "юродивый поручик". Затем по столице поползли слухи, что я слуга дьявола и многие из бывших моих просителей стали на полном серьезе утверждать, святостью от этого человека даже не пахнет, а скорее, наоборот, от него воняет серой. Правда, подобные заявления делались тихо, с глазу на глаз, а говорили при этом шепотом.

Месяц шел сбор крестьянских представителей с различных областей России, которых оказалось чуть более трехсот человек. Для них в столице был забронирован ряд простых, непритязательных гостиниц, где их не только бесплатно поселили, но и кормили.

Под проведение съезда организаторы отвели помещение Государственной Думы. В громадном зале, где раньше заседала депутаты, сейчас робко рассаживались крестьяне, с ощущением смутного страха косясь на лепные потолки и декоративную отделку стен. При этом они старались выбрать места, чтобы как можно дальше оказаться от трибуны. В отличие от них представители оппозиционных блоков и партий с важным и независимым видом занимали первые ряды, с усмешкой косясь на притихших депутатов. Своеобразной прослойкой стали журналисты, туда-сюда стремительно передвигающиеся по залу и терзающими своими не всегда понятными вопросами крестьянских представителей, а так же кинооператоры, расположившие свою громоздкую аппаратуру в центральном проходе. В отличие от своих суетливых и шумных коллег они вели себя важно, с удовольствием ловя на себе благоговейные и уважительные взгляды простодушных селян. В зале стоял легкий шум до того момента, пока не прибыл император и уже в полной тишине он произнес короткую приветственную речь. Закончив свое выступление, государь попросил задавать ему вопросы. Несколько минут стояла тишина, так как никто не осмеливался первым подняться и задать свой вопрос, пока один из представителей, судя по внешнему виду из крепких хозяев, не взял слово. Как только царь ответил на его вопросы, с различных концов зала послышались возбужденные крики осмелевших крестьян, которые, наконец, поняли, что их здесь действительно выслушают: — Я! Я хочу сказать! Можно мне!

Сидя в зале, я с невольным уважением отметил, что император довольно прилично разбирается в сельской жизни, видах на урожай и прочих других вопросах, смысл которых мне был недоступен. Около четырех часов император отвечал на вопросы, одновременно с этим по рядам ходили специальные люди и принимали у депутатов жалобы и прошения, написанные на бумаге, при этом отмечая от какой сельской общины или деревни она подана. Второй день и половину третьего дня с крестьянами работала комиссия, разбираясь с жалобами и пожеланиями крестьян. Во второй половине третьего дня снова приехал государь. Крестьяне приветствовали его появление, чуть ли не с благоговейным восторгом. Я со своей стороны отметил, что государю нравиться говорить с крестьянами. Он их понимал, и они это видели. После того как восторженные крики стихли, царь сделал несколько шагов вперед и неожиданно для всех сказал: — Крестьяне, соль земли русской, вы хотите мира и земли?!! Желаете, чтобы в семьи вернулись сыновья и мужья, ушедшие на фронт?!! Это так?!!

Секунду-две стояла тишина, а потом крестьяне, вскочив со своих мест, сначала вразнобой, а потом начали вместе скандировать: — Желаете, государь!!

Когда крики стал затихать, царь взмахнул рукой, и в одно мгновение в зале воцарилась тишина. После чего император пообещал, что приложит все усилия, чтобы выполнить эти пожелания и попросил их еще немного потерпеть ради России. После окончания речи крики восторга смешались с пожеланиями здоровья ему и его семье. Спустя какое-то время шум утих, после чего началась раздача памятных подарков, после чего состоялся торжественный молебен.

На следующий день жители столицы прочитали в газетах о восторге, с которым восприняли крестьяне России слова императора. Простой народ, читая об этом, не уставал повторять: — Вот он, какой наш император! Он не оставил нас своей милостью, как пришла трудная година! Воистину наш он, народный, царь!

Удар по оппозиции был нанесен неожиданный и точный. Если раньше народ, прислушивался к агитаторам, в надежде на лучшее будущее, то теперь он услышал о реформах и улучшениях жизни и быта крестьян, причем, что немаловажно, не из казенных документов, а из уст самого императора. Зато правящая верхушка государства, двор и министры, так и оппозиция, все они посчитали крестьянский съезд дурным влиянием на государя советника, который решил таким дешевым способом поднять имидж царя в народе. Так даже лучше, решили они, ведь свои обещания еще выполнить нужно. А кто их будет претворять в жизнь? Точно, не мы. Значит, со временем до народа еще быстрее дойдет, что трон занимает слабый и никчемный правитель, которого нужно сменить.

Такого же мнения держались в верховных кругах во Франции, Англии и Америке, за исключением германского кайзера, который понимал, что действия российского императора диктуются, скорее всего, предсказаниями. Не успели затихнуть все эти разговоры, как в газетах появилось сообщение о встрече императора с рабочими столицы. Теперь вслед за землевладельцами заволновались промышленники, а заводские и фабричные районы пришли в крайнее возбуждение, готовясь к встрече с государем.

По сравнению с крестьянством, рабочие представляли собой более тяжелый материал для прямого разговора, поэтому мы решили его разбавить выступлениями князя Шаховского, министра торговли и промышленности и нескольких депутатов Думы. К тому же надо было определить и обеспечить дополнительные меры безопасности, так как среди рабочих вполне могли затесаться неадекватные личности, которые могли бы попытаться покончить с самодержавием, в лице Николая II.

Эта встреча состоялась в том же большом зале Думы. После короткой приветственной встречи государя, начали выступать рабочие, которые в отличие от крестьян намного меньше робели перед императором, поэтому жалобы и предложения нередко перемежались жесткими и иной раз высказанными в ультимативной форме требованиями рабочих активистов. Царю пришлось выслушать немало упреков со стороны рабочих, но, несмотря на несколько напряженную атмосферу, диалог между властью и рабочими прошел сравнительно мирно. В этом немало помогли спокойствие и сдержанность правителя России, к тому же у государя было особое умение слушать. В его молчании собеседники чувствовали неподдельное внимание, сочувствие и поддержку, что помогло в немалой степени успокоить возбужденных людей. В какой-то момент государь встал, и в зале воцарилась тишина.

— Я выслушал вас, ваши жалобы и чаяния, а теперь прошу выслушать меня.

В течение десяти минут он изложил то, над чем до этого работали специалисты целый месяц. В его короткой речи не было общих слов и пустых обещаний, зато прозвучали конкретные предложения по облегчению труда рабочих. В основу легло сокращение обычного рабочего дня на производстве на два часа, а в субботу — на три часа. Перечислялись и социальные льготы. В конце своей речи он сказал: — Многое из этих положений было узаконено ранее, но в большинстве случаев они так и осталось на бумаге. Теперь так не будет! Это я вам обещаю!

После его последних слов воцарилась просто неестественная тишина. Люди, просто не могли поверить, что их просьбы и требования будут удовлетворены, но только стоило им понять, что это подтвердил во всеуслышание сам царь, как зал взорвался радостными криками.

Не успели по стране разлететься радостные вести, как на следующий день по городу с быстротой молнии стали распространяться страшные слухи — на царя совершено покушение! Что с царем?! Он жив, ранен?! Кто поднял руку на божьего помазанника?!

Ведь для многих простых людей, которые уже начали считать, что стоит немного потерпеть и жизнь наладиться, эта весть поразила их, словно это был удар ножа под сердце. Напуганные и встревоженные люди кинулись к близким и соседям, пытаясь понять: где, правда, а где ложь? Люди в попытках понять, что же случилось на самом деле, начали стекаться к царскому дворцу и тут по улицам пронесся новый слух: царь-батюшка ранен. Вскоре у дворцовых ворот собралась толпа. Люди, глядя на часовых — гвардейцев, замерли в молчаливом ожидании. Так продолжалось до тех пора, пока к ним не вышел гвардейский офицер и не подтвердил слух о ранении царя, после чего попросил всех разойтись, на что толпа разродилась радостными криками, и только затем люди стали расходиться. Весть о покушении на жизнь императора и его легком ранении почти мгновенно облетела всю страну. В вечерних газетах эта новость уже прошла, и редакторы столичных изданий требовали от своих журналистов подробностей покушения.

На вокзалах, площадях и перекрестках появились усиленные полицейские и жандармские, как пешие, так и конные, наряды. Все выезды и въезды в столицу были перекрыты войсками.

Хозяином кабинета, в который провели жандармского подполковника Мерзлякина, оказался сорока пяти-пятидесяти лет генерал-майор, со значком академии генерального штаба. Ему не приходилось его до этого видеть, но судя по двум боевым орденам из пяти наград, висящих на его груди генерала, их обладателю приходилось бывать на полях сражений. Холодный взгляд, которым тот встретил жандармского полковника, был хорошо тому известен. Он его не раз встречал при встречах с кадровыми военными, особенно теми, кто имел несколько поколений предков, служивших в армии. Подобные взгляды жандарма давно не задевали, но сейчас в нем вдруг вспыхнула злость.

"Чистоплюй! Сидит здесь и распоряжения подмахивает! Как до дела дошло, так ко мне прибежал. Сам-то ручки боится замарать! Помоги! Так я не гордый, помогу, так как ты деньги мне стоящие предлагаешь".

Подполковник бросил короткий взгляд на сидевшего в кресле, уже знакомого ему генерала Обнина Илью Давыдовича. На его погонах были императорские вензеля, говорившие о том, что тот принадлежит к свите его величества. Именно Обнин вовлек его в тайное общество, когда заговорщикам понадобилось выйти на боевую группу социал — революционеров или анархистов. Подполковник сделал несколько шагов и вытянулся:

— Ваше превосходительство!

Хозяин кабинета резко поднялся со своего места и коротко махнул рукой, прерывая полковника.