Дело чести

-Нет французы и англичане не полезут в драку сразу. Во всяком случае, они дождутся пока мы не перегоним сильнейшие корабли на восток, и вот тогда все наше побережье окажется под угрозой. Да и даже если не полезем в Балтику, то англичане, а не мы, будут принимать решение о нападении. И если они пойдут через Зунд, то мы не сможем оперативно перебросить свои корабли для защиты восточного побережья. Наши минные силы малы и устаревшие. Полагаю, что и сухопутчики дождутся того момента, когда мы бросимся спасать венских 'родственничков' и вот тогда ударят нам в спину. Война сейчас для нас невыгодна. Флот еще не готов. Думаю, что у вас в армии есть еще множество проблем, для устранения которых требуется время. Таким образом, господа, я призываю ныне обратить на это внимание нашего кайзера. Пусть он выступит в роли миротворца, пока не наступит нужное время.

Речь Тирпица была достаточно сумбурна, что выдавало его сильное волнение. Причем волнение не из-за того, что грядет война, к ней то он был готов и знал, что столкновение, в первую очередь с английским флотом, неизбежно. Нет, из-за того, что действия Монтекукколи срывали все планы по подготовке к войне и изначально ставили 'Флот открытого моря' в невыгодное положение. Даже не из-за соотношения сил, сколько из-за ограничения маневра. Фон Фалькенхайн прекрасно понимал адмирала. Он тоже полагал, что Германии требуется еще три-четыре года, чтобы привести сухопутные силы в надлежащее состояние. Так, что следует поддержать адмирала, хотя бы для того, чтобы оттянуть начало войны.

Мольтке снял фуражку и провел платком по блестящей лысине. В Подстдамском парке не было жарко, но нервы..Хельмут чувствовал, что адмирал прав, но полагал, что время для принятия решений еще есть.

-Герр Альфред, на мой взгляд, ваши опасения не имеют основания. Конечно, австрийцы поступили крайне неблагоразумно, но не один здравомыслящий человек не начнет войну в преддверии зимы. Чтобы провести мобилизацию потребуется полтора-два месяца, а это уже ноябрь. Холод, дожди, заморозки, слякоть и раскисшие дороги, особенно в Галиции, Польше и Малороссии. Маневренная война в таких условиях невозможна. Ранее апреля-мая начало боевых действий не прогнозируется. А за полгода еще многое может измениться. Полагаю, что стороны приостановят конфликт, поскольку он никому не выгоден. Австрийцы еще менее готовы к войне, чем мы.

'Кроме британцев, герр Мольтке' — не выдержал фон Фалькенхайн. — 'На настоящий момент, как верно отметил герр Тирпиц, британцы и французы сильнее нас на море. Я хочу отметить, что и французская армия пока сильнее нашей. Австрийцев можно не учитывать, поскольку русские полностью свяжут их силы. Время мира работает на нас, на подготовку нашей армии и усиление флота. Думаю, что наш кайзер предпримет все усилия, чтобы погасить данный глупый конфликт. А если это невозможно, то нам следует как можно дольше удерживаться от вступления в войну. При этом, пользуясь нейтральным статусом, стоит надавить на русских, прекратив им поставки селитры, да и всего прочего, что они получают через нас. Нам необходимо создать стратегические запасы сырья до той поры, пока 'просвещенные мореплаватели' не перекроют нам чилийские поставки.'

'Вы полагаете, герр Эрик, что война может начаться в любой момент?' — Мольтке наскочил на своего соперника и конкурента.— 'Формально британцы только подают надежды, но держатся в стороне от франко-русского союза. Да и французы, как показала война русских с японцами, могут проигнорировать союзнический долг и наплевать на подписанные договора, если это не понравится Лондону. Париж более играет в независимость, вот только эта независимость все больше и больше становится фикцией. Так, что я пока не вижу никаких предпосылок французского вмешательства, даже если Петербург сцепится с Веной'.

-А я, герр Хельмут, убежден в противоположном. Если бы все зависело от нас и австрийцев, то я уверен, что один окрик с нашей стороны посадил бы венцев за стол переговоров. Влияния на Габсбургов, чтобы привести их в чувство, у нашего кайзера хватит. А русские еще не отошли от поражения в войне и этой революции. Их премьер,Ю убежденный сторонник сохранения мира, имеет достаточное влияние на царя, чтобы убедить его решить дело миром. Обе стороны приносят друг другу формальные извинения и ограничиваются не менее формальными наказанием виновных. Конфликт исчерпан и честь государств соблюдена. Но слишком много заинтересованных в эскалации данного конфликта. И Лондон и Париж будут пользоваться нынешней ситуацией, чтобы довести дело до войны. Они к ней не готовы, но мы не готовы еще больше.

Прусский военный министр замолчал. Тишина нарушалась только шелестом облетающих листьев и шумом шагов военных. Каждый обдумывал сложившуюся ситуацию и пытался найти выход. Тирпиц поглаживал свою бороду, которая, как не странно, очень напоминала бороду покойного русского адмирала Макарова и довольно громко сопел. Мольтке потел и мешки под его глазами набухли еще больше. Да и кажущийся невозмутимым Фалькенхайн снял фуражку и периодически приглаживал седоватый ежик на голове. Молчание затягивалось и становилось уже натянутым.

'Итак, господа' — пруссак первым решил прервать молчание. — 'Думаю, что и армия и флот должны высказать свое единое мнение по поводу наших дальнейших действий. Я предлагаю поддержать герра Тирпица. Герр Альфред, на следующем совещании, вы изложите наше общее мнение кайзеру. Можете говорить и от моего имени.'

'И от моего тоже' — пересилив себя произнес Мольтке. Не взирая на то, что Фанкельхайн был его соперником (Хельмут не без основания предполагал, что пруссак метит на его место и только известная фамилия и заслуги Мольтке — старшего позволяют ему сохранять свой пост и свое влияние на Вильгельма) но то, что в его словах был определенный резон он не мог не признать.

Тирпиц только кивнул головой. Германская военщина пришла к единому мнению: нужен мир, поскольку к войне они готовы не в полной мере. Но никто из участников этого импровизированного совещания и в страшном сне не мог представить себе дальнейшее развитие событий. А пока они направились к выходу из парка, где их уже давно ожидали экипажи. Кайзер пока находился в Потсдаме, но все службы находились в Берлине, куда им и следовало прибыть. Кайзер также не собирался задерживаться во дворце Сан-Суси и готовился к переезду в Берлинский городской дворец: вследствие изменения международной обстановки терять время на перемещения между городами были непозволительной роскошью.

Пекингхэм был введен в заблуждение насчет истинного состояния 'Цесаревича': проблемы с машинами у русского отряда были, вот только не у флагманского броненосца а у 'Славы'. Маньковский целенаправленно приказал распускать подобные слухи для того, чтобы создать у вероятного противника ложное впечатление о техническом состоянии кораблей. Тем более, что внешний вид броненосца, после попаданий австрийских фугасов производил достаточно гнетущее впечатление. Но все машины и механизмы работали надежно и положенные 17 узлов он еще мог выдать. Впрочем, и 'Славу' можно было раскачегарить до 16, часа так на три — четыре. Так, что общий ход отряда был явно больше, чем предполагали и в Лондоне и в Вене. Конечно пришлось провести в Италии около недели, исправляя полученные повреждения 'по способности'. Полностью устранить все можно было только в заводских условиях, но добраться хотя бы до Гибралтара, произведенный ремонт вполне позволял. Если бы австрийцы решились атаковать, то время на то, чтобы подтянуть необходимые силы у них были. Но продолжения не последовало.

Британские 'скауты' повисли сразу после выхода из итальянских территориальных вод и крутились около отряда, точно так же как английские же крейсера крутились ранее вокруг Второй Тихоокеанской, то приближаясь до тридцати кабельтовых, то отступая почти до горизонта. Никто не сомневался, что делается это не из праздного любопытства и не ради тренировки экипажей. Маньковский не исключал, что собираемая ими информация 'совершенно случайным' образом оказывалась в Вене и не сильно бы удивился если бы одинокий дымок на горизонте сменился бы дымами австрийской эскадры идущей мстить. Корабли, с которыми пришлось драться у Фиуме, представляли далеко не лучшие образцы имперского флота: те же 'Монархи', хоть и числились броненосцами береговой обороны были существенно удачнее 'Габсбургов' да и 'Эрцгерцоги' и новейший 'Эрцгерцог Франц Фердинанд' были еще тем 'подарком'. Появление этой семерки могло привести к серьезному бою, причем с непредсказуемым результатом. Только после Гибралтара удалось вздохнуть чуть спокойней: так далеко австрийцы не рискнули бы преследовать русский отряд. Не только у контр-адмирала но и всего личного состава эскадры чесались руки проверить 'нахалов' парой-тройкой залпов но это были практические союзники, черти бы их подрали. Поэтому приходилось сжать зубы и терпеть.

Бискайский залив порадовал прекрасной, для середины сентября, погодой. Господь миловал и от штормов и от шквальных ветров, единственно, что англичане продолжали висеть как репья на собачьем хвосте, меняя с определенной периодичностью, свои крейсера. Впрочем, при подходе к Зунду, отстали и они. Ну а Балтика это уже практически дом. Исторгая клубы дыма русские корабли медленно но неутомимо приближались к родным берегам. Приказ командующего, переданный по радиосвязи, был категоричен: не отвлекаясь следовать непосредственно в Кронштадт. Привычно вибрировал корпус от работы машин, все документы и рапорта были написаны, перечитаны и разложены по папкам.

Николаю Степановичу сырая балтийская погода с мелкой моросью была более мила и привычна чем прославляемый средиземноморский климат. Почему, он сам не мог себе объяснить: яркое небо, синее море, тепло, краски берегов. Все это хорошо на маринах Айвазовского но вот в реальной жизни не столь радовало. Нет, лучше всего — Балтика. На втором месте — Черное море. Это было свое, родное, а не та экзотика, которой восторгались бездельники из высшего света, проматывающие наследства на австрийских, французских и итальянских курортах. Он находился на крыле мостика когда из дымки и мороси показались очертания Котлина. Маньковский уже и не помнил сколько раз он возвращался из плаванья и с таким же нетерпением ждал когда портовые буксиры подтянут тяжелые туши больших кораблей к причалам. Правда обычно возвращение происходило поздней осенью, буквально перед тем как Маркизову лужу начинало затягивать ледяной коркой. Но из-за произошедшего инцидента программа похода была сокращена. Вот и сейчас буксир, кажущийся мелким по сравнению с его броненосцем, лихо посвистывая приткнул 'Цесаревича' к причалу. Все как обычно, не считая пролетки с кучером-матросом на козлах. Это было ожидаемым: Маньковский сам бы, на месте Эссена, вызвал бы к себе проштрафившегося, чтобы получить информацию из первых рук. Действительно, буквально через несколько минут после швартовки, к нему приблизился посыльный и передал приказ начальника морских сил на Балтике немедленно прибыть к нему.

Кивнув головой Ланге, который подхватил необходимые бумаги, и отдав распоряжения вестовому Маньковский неспешно сошел с мостика и прошествовав по трапу уселся в пролетку. Доехали достаточно быстро, или это показалось от волнения перед встречей. Конечно вины своей он не ощущал и в том, что Эссен его поддержит, был практически уверен но вот как оно выйдет никто предсказать не мог. В приемной флаг офицер распахнул массивную дубовую дверь, приглашая непосредственно в кабинет начальника.

Николай Степанович слегка собрался и вошел в кабинет. Два пальца автоматически взметнулись к виску а слегка хрипловатый голос произнес -'Ваше превосходительство, контр-адмирал Маньковский по вашему приказанию прибыл'. Николай Оттович, не вставая из-за стола, покрытого зеленым сукном, кивнул головой в знак приветствия и пристально уставился на подчиненного. Не взирая на далеко не аристократический вид Эссена он был харизматичной личностью, способной как повести людей за собой, так и подчинить себе самых буйных и безбашенных людей, одним своим видом и взглядом показывая, кто главный медведь в этой берлоге. Вот и теперь вице-адмирал внимательно изучал Маньковского, о чем-то размышляя и что-то решая. Затем, очевидно придя к какому-то решению, поднялся с кресла

'Скажите, господин контр-адмирал, неужели не было иного выхода из данной ситуации' — произнес Эссен.

'-Ваше превосходительство, если бы существовал иной способ защиты чести Российского флага и чести Родины то я, без всяких сомнений использовал его' — уже твердым голосом ответил Маньковский. -'Вот рапорта о происшедшем инциденте, рапорта командиров кораблей и офицеров отряда, выписки из вахтенных журналов и мой рапорт с подробным описанием происшедшего'.

'Не смею сомневаться в ваших словах, Николай Степанович. Рад, что вы подтвердили мои мысли. Рапорта я посмотрю позже, поскольку полагаю, что основную информацию вы передали мне посольскими вализами.' — голос Эссена был спокоен -'Не скрою, были жаждущие вашей крови, да и бывший министр мог бы пожертвовать вами, но государь, к вашему и нашему счастью, этому воспротивился. Ныне же морским министром назначен известный вам Иван Константинович, так что в его благосклонности, а заодно и моей, можете не сомневаться.'

Маньковский облегченно вздохнул. Хоть он и не слишком близко был знаком с Григоровичем, но то, что его назначили морским министром воспринял с облегчением. Григорович был администратором от Бога, недаром покойный Степан Осипович, Царствие ему Небесное, сразу назначил его начальником Порт-Артурского порта.

Тем временем начальник морских сил кивнул головой, предлагая своему подчиненному садиться. Неспешно извлек подсигар из кармана, выбил папиросу и со вкусом прикурил, мгновенно окутавшись клубами табачного дыма. Маньковский, не замедлил присоединиться к начальнику.

'Ну, Николай Степанович, расскажите мне как обстояли дела' — спокойно произнес Эссен — 'Ваши телеграммы я изучил, рапорта прочитаю чуть позже. Ныне меня интересует ваше личное мнение, впечатление непосредственного участника не всегда возможно изложить на бумаге'.

Маньковский так же неспешно и спокойно начал свой рассказ. Эссен был прекрасным слушателем, не перебивал рассказчика, периодически задавая уточняющие вопросы. Незаметно на столе оказалась карта Фиумского залива, на которой отображалась схема боя. Оба участника уже не сидели, а стояли у стола, рассказ о произошедшем плавно перерос в обсуждение хода боя, правильности маневрирования и обоснованности действий сторон. Наконец вице-адмирал вздохнул: 'И что вы думаете обо всем этом?'.

Маньковский на пару минут задумался, раскурил очередную папиросу, и только после этого начал говорить.

-Понимаете, Ваше превосходительство, меня сильно смущают действия Монтекукколи. Отсутствие салюта это следствие банальной невнимательности и зазнайства, но вопрос не стоил выеденного яйца и элементарно решался повторным утренним салютом. Дальнейшее развитие событий говорят, что австрийцы действовали без заранее продуманного плана, надеясь на экспромт, а точнее на авось. Вся его надежда была на то, что нам недостанет духа пойти до конца, или же на то, что мы сорвемся и первыми откроем огонь. В этом случае наше положение было бы х-м-м-м отрицательно воспринято европейским обществом, в первую очередь нашими союзниками.