Хроники Миона

Если настолько омерзительным казалось даже просто наблюдение за ритуалом глазами сумасшедшего орка, то что уж говорить о состоянии Юлианы, на собственной шкуре прочувствовавшей все прелести посещения мира тьмы!

Но ведь ей понравилось! Она ощущала радость, прилив сил и полную потерю контроля над пьянеющим разумом. Как же это произошло? Такого в принципе не может случиться! Жрицей Нимфы становятся только те эльфийки, чьи души чисты и не затуманены излишними подозрениями!

Вера. Одна лишь вера способна прекратить завораживающий полет подлой мысли и стереть это из памяти, чтобы никогда не помнить ненужные сомнения в силе Судьбоносной.

— Верь, Юлиана, и тебе подчинится даже буйствующая стихия, — именно эту фразу эльфийка услышала от вечно юной Нимфы в их первую встречу, около пяти лет назад. Илиодор, будучи уже тогда Властителем, взял в жены младшую жрицу не по любви или привязанности, хотя со временем и это пришло. Просто так должно было случиться. На то воля Прекрасной Мин-Таэ.

— Твоя вера сильна, дитя, — голос нимфы звенел, словно подвешенный в воздухе, — однако ненависть уже пустила корни в твоей душе. Удел бедных — гордость, но и её можно переступить. Удел богатых — пресыщение, его преодолеть ещё проще. Удел разбойника — окровавленный клинок и беспрестанный крик людей, погибших когда-то от его руки, однако многие оказываются глухи к этим мольбам. Удел же Жрицы — лишь чистота помыслов и вера. Но никак не ненависть! Она может сжечь в один миг все то, что ты взращивала в сердце долгие годы!

— Но, прекрасная!.. — Юлиана попыталась возразить, однако поняла, что разумнее будет промолчать. Нимфа легко рассмеялась возмущению своей жрицы. Она такая смешная в своем стремлении сделать мир лучше, полностью избавить его от присутствия тьмы! Она истинная дочь Бога.

Но кровоточащие ростки в её душе волновали Мин-Таэ все больше, и настал момент, когда она, наконец, шагнула за край благословенной тишины и покоя. Она попала в мир, полный непривычных мыслей, замешанных на воинской гордости, чести и абсолютной свободе.

Чужие боги, чужие лица, они мельтешили перед взором Юлианы и сейчас, это видно по её необычайно взволнованному лицу. Жрица пытается сопротивляться влиянию тлетворной ненависти, но битву явно проигрывала.

Что ж, значит, ей пора узнать всю правду. Даже ту, что таит в себе ужасные последствия божественной ошибки.

Да, Судьбоносная ошиблась. Мин-Таэ убедила сама себя в том, что её надежды на победу разума в битве с гордостью и честью оправдаются, но совсем позабыла об обычных человеческих чувствах.

Каждая мать, каждый отец ради своего ребенка готовы и тела безымянным продать! Забота, семейное счастье и любовь, вот чего лишились из-за нее отступники. И в этот раз им в сотни раз больней, чем было тогда, пятьсот лет назад.

Однако же вместе с этим нимфа не желала зла безвинным детям, она не могла спокойно смотреть на то, как они растут, живут и умирают среди белоснежных снегов и грубых льдин, не видя больше ничего в этом замечательном мире! Это должно рано или поздно прекратиться.

Мин-Таэ, еле улыбнувшись, дотронулась до горячего, покрывшегося испариной лба Жрицы и даровала ей спокойный сон. Но прежде она увидит то самое промозглое осеннее утро глазами мудрого вождя отступников.

На остров пришло холодное раннее осеннее утро, каких вождь видел великое множество. Остров еще спал, лишь в некоторых домах тонкий слух орка улавливал какое-то движение. До рассвета оставалось несколько часов, и большинство его подданных еще только собирались просыпаться.

Но не все. У пристани заметно вялое мельтешение. На рассвете должен подойти купеческий корабль, а значит, к этому моменту все должно быть уже готово.

И что его каждый раз будит? Спал бы себе спокойно и спал! Так нет ведь! По привычке, оставшейся еще с самых первых лет такой вот торговли, когда все приходилось осваивать буквально с нуля, Хильдибранд лично присутствовал на пристани, наблюдая за погрузкой-разгрузкой, оговаривая цены и договариваясь о будущих сделках. Как будто больше этим заниматься некому!

Он поравнялся с входом в самый близкий к пристани дом, когда услышал странный, вибрирующий и, вместе с тем, мелодичный звук. Как будто сам воздух, само пространство вокруг, вдруг запело, зашептало едва слышно, сотнями чистых, звонких голосов. Что-то происходило вокруг, что-то чего он не понимал, но от чего не ждал ничего хорошего. Такая легкая, танцующая красота сопровождала каждый шаг, каждое движение жрецов нимфы, что сулило только новые унижения и неприятности. Что же понадобилось эльфам на его острове?

Они просто шагнули из ниоткуда. Он увидел троих сразу, по одному на каждый дом. Изящные, грациозные, бесконечно прекрасные существа, будто насмешка над уродливым обликом здешних жителей. Будто назидание, поучение пожелавшим остаться свободными.

Хильдибранд попытался двинуться к ближайшему эльфу, узнать, что им надо на острове, но не смог сделать и шага. Земля плотно удержала его за ноги, а воздух окутал сильное тело невидимой, но совершенно непроницаемой пеленой.

Ни шевельнуться, ни дотянуться до рукояти топора не казалось возможным. Хозяева позаботились, чтобы пленники не помешали их неведомым целям. Сердце вождя бешено заколотилось, порождая гул в ушах, заставляя почти панически биться в невидимых оковах. Что же происходит?! Что за наказание она придумала за пятьсот лет?!

Первый крик раздался издалека, из центра острова. Крик отчаянный, яростный, полный угрозы и беспомощности. Слов не разобрать, да и не было там слов, только рык попавшего в капкан зверя. Затем еще один, уже ближе, потом ещё, и вот весь остров утонул в этом жутком, кромсающем сердце вопле.

Он бы и сам закричал, если бы все еще способен был дать волю боли и отчаянию. Если бы не так крепки были стены самоконтроля.

Эльфы выходили молча. Сначала они еще пытались что-то втолковать перепуганным матерям, но очень быстро поняли, что это бесполезно. Их попросту не понимали. Не хотели понимать! Глядя в эти злобные, пылающие жаждой крови глаза, они все больше убеждались в своей правоте и в мудрости прекрасной нимфы. Нельзя оставлять детей здесь! Нельзя дать им превратиться в таких же бессмысленных, злобных существ, не способных понимать ничего, кроме своей ярости!

Они выводили их за руку, покорных, сонно переставляющих ноги, выносили на руках сладко спящих младенцев. Они забирали с собой всех, кого ещё можно было спасти...

Эльфы выходили — и исчезали, растворяясь в предрассветных сумерках. Просто таяли в полыхающих зарницах, оставляя за собой униженных, жаждущих мести существ, много поколений назад разучившихся плакать. И их вождя, оглушенного, едва живого от попыток выбраться из объятий ветра, что оказались крепче стали. Любая сталь попросту раскрошилась бы на мелкие части от такого напора! Но ветер был неумолим.

— Брат! — Фроди потряс его за плечо. — Ты жив?

— Я убью их.

Это не было угрозой. Не было намерением. Он просто знал это. Просто знал, что иначе не может случиться.

— Да. И я тебе помогу в этом. А теперь вставай и иди на пристань. Нам понадобится оружие, — казалось, шаман просыпался от многовековой спячки, и на мгновение Хильдибранду самому стало жутко от ледяной решимости брата, от холодной деловитости, с которой тот пустился в планирование, — нам понадобится многое, и купцы могут в этом помочь. Но не сейчас, в следующий раз.

Вождю показалось, что Фроди совершенно не волнуют украденные дети, да и эльфы тоже, что его волнует только подвернувшаяся, наконец, возможность опробовать на деле свои новые шаманские способности. Он уже даже открыл рот, чтобы одернуть брата, напомнить, кто же здесь командует, но закрыл, так ничего и не сказав.

Каковы бы не были цели шамана, они совпадали с его собственными. Их надо убить.

— Иди на пристань! Там никого нет, а корабль уже причаливает.

— Да... сейчас. Сначала нужно...

Нужно что-то сказать оркам. Не успокоить, как их успокоишь после такого?! Но сказать, что у него все под контролем, не допустить самовольного бунта, не дать обозленным родителям испортить его месть. Они должны сражаться! Все вместе. И он поведет их вперед. Поведет по забытому пути воинов, куда бы этот путь не вел!

Но пока надо собраться с мыслями, поскорей вернуть на лицо столь надоевшую маску равнодушия. Хильдибранд зло сплюнул при виде ежащегося от холода торгаша. Лишь бы не сорваться, не убить. А там уже посмотрим, чья правда победит.

Промозглый северный ветер пробирал до костей, может, только привыкшие орки здесь не замерзали, а вот Бажен зябко ежился вот уже минут двадцать, поплотнее укутываясь в тулуп.

Холодно здесь. И как только вода не замерзает на таком ветру! Но дело есть дело и погода ему помехой быть не может! Но где же носит это страшилище, которое всем тут заправляет? Хоть какое-то уважение к замерзающему купечеству проявить можно!

Хильдибранд появился как раз в тот момент, когда вусмерть замерзший мужчина уже готов был плюнуть на прибыль и отплыть восвояси с известием, что орки сошли с ума окончательно и торговать не желают.

— Ну, наконец-то! — холод притупил страх перед чудищем, и Бажен даже изобразил какое-то подобие гнева. — А я уж думал, вы не придете!

— Дела! — вождь поморщился, едва не доведя купца до конфуза. — Что там у тебя?

Жуткое страшилище перестало скалиться и молча прошло на корабль. От обычно презрительно-спокойного вождя веяло такой безысходной ненавистью, что Бажен поспешил перейти к делу, не пытаясь больше предъявлять претензии.

— Эмм, а вот, все, как договаривались...

Орк молча обошел разложенные на палубе образцы, спустился в трюм, мельком оглядев ряды мешков и бочонков, и не торгуясь кивнул на упакованный в рогожу штабель серебряных слитков, принесенный двумя орками помладше. Теми, кого она посчитала уже пропавшими, недостойными для перевоспитания на материке. Впрочем, так оно и лучше. Чем больше рук, привыкших держать оружие в руках не реже ложки, тем лучше.

Ни одного лишнего слова, жеста или взгляда. Казалось, орк едва сдерживается, чтобы не броситься на перепуганного человека и не разорвать его голыми руками. Чем он мог вызвать такую немилость, Бажен не знал, и вовсе не был уверен, что такое поведение не является для местных жителей обычным. В прошлый и первый его приезд сюда, все было, вроде, мирно, но кто знает...

За разгрузкой товара и погрузкой серебра молодой купец решил наблюдать с палубы, подальше от злобного монстра, так искусно прикинувшегося мирным в прошлый раз. Так и стоял, замерев изваянием, вздохнув свободно, только когда корабль отчалил от неприветливого берега. И что такое на этих орков нашло?..

У Хильдибранда мелко дрожали руки. Ощущение, доселе совсем незнакомое, на поверку оказалось отвратительным, постыдным, и это злило его еще больше.

Они просто пришли и забрали их. Забрали надежу, саму жизнь! И, как ни в чем ни бывало, продолжают посылать людей торговать. Как будто есть хоть какой-то смысл жить на этой проклятой ледышке!

Он шел среди тихих, будто бы мертвых домов, вслушиваясь в приглушенные вздохи-всхлипы, чувствуя спиной взгляды своего народа. Неужели все так и останется? Неужели они ничего не сделают? Неужели даже не попытаются? Что с того, что враг сильнее? Что с того, что смерть беззубо скалится, радостно ожидая очередного самоубийственного бунта? Неужели те, кто когда-то правили этим миром, безропотно дадут себя обесчестить?

Нет. Не дадут. Мутная, тяжкая ярость, ставшая привычной за века, проведенные в заточении, выплывала из глубины души, окутывая всё его существо, заставляя выпрямлять спину до ломоты в тугих орочьих мышцах. До крови закусывать губу, пропарывая ее острым клыком и ощущая во рту резкий металлический привкус.

Все повторяется. Все повторяется. Ему уже приходилось видеть это. Чувствовать, как впиваются в его, тогда еще человеческое тело стальные оковы. Слышать свой собственный почти звериный рык и чувствовать полное бессилие в бесплодных попытках сделать хоть что-нибудь. Видеть, как эльфы бережно выносят из его дома его дочерей, мирно спящих в крепких руках, видеть, как они идут к площади, старательно отводя глаза от трупа его жены.

Видеть... как бы он хотел ослепнуть тогда! Ослепнуть, оглохнуть, а лучше и вовсе перестать существовать!

Но воину не престала слабость.

Воину престало взять себя в руки, сковать тело оковами воли, что сильнее стальных, и смотреть. Смотреть, чтобы не пропустить ни одной детали. Смотреть, чтобы запомнить, чего стоит любовь Нимфы.