Пройти неведомой тропой...

— Передай Хентиаменти... — начала я, но Упуат уже исчез.

Я оказалась в мире смертных, и ничто не изменилось вокруг. Анти по-прежнему спал, облокотившись на борт своей ладьи, привязанной к свае мостка. Присев на корточки, я взяла из воды перламутровую раковину. Рачок, живущий в ней, вообразил себе опасность и забрался поглубже.

— Иди-ка сюда! — шепнула я, вытряхивая малыша на ладонь.

Рачок скорчился, прикрывая брюшко хвостом и нелепо двигая тяжелыми для него, но слишком мягкими, чтобы причинить мне вред, клешнями.

— Помоги мне, малыш, — и, слегка прищемив мой безымянный палец, он стал, начиная с клешни, оборачиваться золотым перстнем.

План созрел полностью. Я окутала себя мороком, а потом, взглянув в отражение на воде, сама поверила в свой обман: освещенная улыбающимся Хонсу, из реки на меня смотрела старая беззубая крестьянка с изуродованным оспинами лицом.

— Добрый человек! — доски мостка заскрипели под моими ногами, и Анти, вскинув голову, что-то угрюмо пробормотал, встряхнулся. — Добрый человек! Помоги мне переправиться домой. Да будут снисходительны к тебе великие боги, сынок!

— Какой я тебе сынок... — сварливо проворчал перевозчик, вытряхивая из волос пыль и опилки. — Не велено мне перевозить никаких женщин!

Я запричитала, громко голося и распугивая примолкших лягушек. Анти заткнул уши и замотал головой:

— Прекрати, прекрати вопить, гадкая старуха! Иначе ты отведаешь моего весла! — он угрожающе приподнял весло над головой, но я закричала еще громче, и ему пришлось освободить руки, дабы снова закрыть уши. — Умолкни, старая колдунья!

— Мой сын, мой мальчик, что пасет скот на лугах того острова, уже пять дней голоден, а мои слабые ноги донесли меня сюда только сейчас! Мои ноги! О-о-о! Мои ноги! Их перебили мне солдаты, когда явились в наше село, а я была еще молода! Теперь перед каждой грозой мои ноги болят и ноют! О, мои старые кости!..

— Какие ноги, какие кости, какие солдаты? Старая ты карга! Оставь меня и уйди! Анти должен выспаться, а скоро уже рассвет, и ты мешаешь мне, нищая дура!

— Я не нищая, мой господин! Я могу заплатить тебе!

— Это чем же ты можешь оплатить свой проезд? — заинтересовался Анти. — Не краюхой ли черствого хлеба?

Я подняла изорванный в лохмотья рукав, и на искореженной руке моей с черными выпуклыми венами и крючковатыми пальцами сверкнул перстень в виде маленького рачка. Глаза перевозчика блеснули еще ярче золота перстня.

— Ты украла его, мерзавка? — с сомнением спросил Анти.

Я отрицательно затрясла головой:

— Мой дед был конюхом у знатного вельможи в столице. Однажды он спас своего господина от неминуемой гибели, отведя колесницу в безопасное место. И вельможа пожаловал ему это украшение. Это благодарность, мой господин, я не воровка!

— Садись... — буркнул Анти, посторонился, когда я карабкалась в ладью, выскочил и отвязал веревку от сваи: — Плата вперед!

Я сняла перстень и подала его перевозчику. Заколдованный рачок пришелся в самую пору на безымянный палец мужчины.

Что же за ловушку подстроил Сетх моим сыновьям, если Инпу не справился своими силами и послал за помощью? Я смотрела на воду, расходящуюся перед загнутым носом тростниковой ладьи, плескавшуюся у бортов, шумящую за кормой. Как должна я поступить, дабы успели Нетеру принять решение в те пять дней, которых нет?

У пристани перевозчик сказал стражникам тайное слово, и они явили вход на остров.

— Кто эта женщина, Анти? — спросили они только.

— Это крестьянка, она везет пищу своему сыну-пастуху.

— Благодарю тебя, мой господин! — сказала я на прощанье Анти, но тот не удостоил меня взглядом и погреб обратно, время от времени любуясь моим подношением.

Я вошла в пальмовую рощу, вернула свой истинный облик и уже хотела вновь проникнуть в Ростау, как вдруг услышала голос моего старшего сына:

— Не торопись, мать!

Инпу лежал в гамаке, привязанном меж двух стволов. Глядя на меня, он скрестил стопы и слегка покачал ими.

— Хентиаменти! Что с Хором?

— Ничего, мама. Опасность миновала. Но Сетх, как и ожидалось, продолжает вести грязные игры. И пред людьми он должен засвидетельствовать свою неправоту. А потому не торопись пока входить в Ростау.

— Что придумал ты, Хентиаменти, мой остроумный сын?

— О, это план Тота! Не приписывай мне чужих подвигов, моя солнцеликая Исет! — он улыбнулся, откинулся в гамаке и надвинул на лицо свой шлем.

Желтые шакальи глаза уставились на меня. Инпу играючи повертел востроухой головой.

— Вчера на пиршестве я долил в вино одно хорошее зелье, и все пили его, очарованные непревзойденным вкусом. Но сегодня с утра они будут очень нуждаться в женском обществе.

Я рассмеялась. Что бы ни говорил Инпу, но такая шутка в его духе, и Тот здесь не при чем. Однако дальнейшее вполне мог придумать мой мудрый друг. Сын поведал мне его план.

Я разделась и вошла в воду, чтобы призвать силу стихии, уже не раз помогавшей мне. Облик прекраснейшей из смертных пришел ко мне, однако я была слишком взволнована и не могла вызвать в себе ту мощь женского очарования, которая заставляет мужчин терять голову. Инпу скинул шлем и, почесывая за ухом, наблюдал за мной, ловящей струи Нут и струи Геба на берегу. И вот наконец соблазнительный холодный ручеек потек по моей спине, вырываясь из чресл, а кипящий фонтан, обжигая внутренности, выплеснулся изо лба моего. И ожил мой образ, и заклубилась сила внутри меня. Сила женщины, сила, недоступная никому, кроме женщины — ни мужчине, ни дитю.

Инпу вскочил и, отворачиваясь, произнес:

— Ты достигла своей цели, прекрасная Исет! Но оденься и уходи поскорее, ведь я тоже пил тот божественный напиток вчера!

Мы засмеялись, я прикрыла свою наготу и побежала в деревню.

Ра просыпался за горами. И с самого утра он был таким, каким бывает лишь в самый жаркий полдень. Хорошее зелье изготовил мой хитроумный сын! Несладко придется нынче селянкам, не подозревающим о мире Ростау рядом с ними!

По описаниям Хентиаменти я нашла то место, где в Ростау находился навес Сетха. И тут же явился из ниоткуда мой брат. Я сделала вид, что испугалась, и громко закричала.

Сетх схватил меня, зажал мне рот ладонью:

— Тише, о, только тише, красавица! Кто ты?

— А ты кто? — спросила я.

— Я воин. Как же твое имя, селянка?

— Сепедет, мой господин...

Сетх прижимал меня к себе все теснее, и я чувствовала уже, что напиток Инпу и впрямь не давал покоя его телу.

— Прекраснейшая! — шептал он, покоряясь омрачавшей его разум мощи горячей струи и вожделению, стократ усиленному ручейком Нут, который проникал в его плоть. — Прекраснейшая Сепедет, я осыплю тебя золотом! Подари мне свои ласки! Ты очаровала меня своей красотой! Ни одна из смертных женщин еще не рождалась для того, чтобы пленить мое сердце, и ты — первая средь них!

Но осыпал он меня не обещанным золотом, а поцелуями. Разрушитель умолк в нем: где торжествует жизнь и любовь, там нет места смерти. И брат мой был прекрасен. Его глаза цвета сумерек, подаренные вечерней Нут, светились, его черты были нежны, словно песчаные холмы Геба на заре. И я лишь усиливала мощь своих заклятий, но не позволяла ему получить меня.

— Мне не нужно твое золото, мой господин! — мое дыхание, как и его, прерывалось, но со мной это было не от страсти, а из-за крепости его объятий. — Ты сломаешь мои ребра, воин!

— Так говори скорее, что хочешь ты получить за свою любовь?!

Я заставила его выпустить меня и поднялась на ноги:

— Справедливости. Идем в мою деревню, господин. И там, пред лицом старосты, разреши ты спор!

Сетх нагнал меня и перевел дух:

— В чем смысл спора?

— Об этом ты узнаешь на площади, перед старостой и моими соседями.

Брат пробормотал что-то нелицеприятное в адрес черни и вновь страстно сжал мою руку. Я подумала, что благородство еще не покинуло душу моего возлюбленного Сетха, ведь он мог взять простушку силой, мог постараться околдовать ее, но не сделал того. Как я скучала по нему — такому! Как я плакала, сожалея, что в незапамятные времена он принял в сердце свое страшный удар, не допустив, чтобы Разрушитель коснулся своим зловонным дыханьем кого-нибудь из нас...

— Сзывай же поскорее своих сородичей, красавица! — останавливаясь, сказал он. — Я желаю тебя, и потому поторопись! Мое терпение не бесконечно, Сепедет! Помни!

Бегая по деревне, я видела скользящего меж Ростау и миром смертных Инпу, который помогал мне морочить жителей деревни, дабы они "узнавали" во мне свою соседку. Это не было трудно, однако мне хотелось поскорее поймать Сетха на слове.

Угрюмые, многие — только что вернувшиеся из мира сновидений, крестьяне собрались на площади. Староста поклонился моему брату и не посмел сесть в его присутствии, хотя и не знал в лицо правителя Та-Кемета. Сетх же возвышался в стороне от толпы, скрестив на груди руки и чуть расставив ноги. Я знала: так он выражает свое нетерпение и даже злится. Но внешне он был спокоен. И я повела свою речь:

— Староста Менх и вы, мои соседи, знаете мою печальную историю, но я хочу, чтобы ее узнал и приезжий вельможа, который милостиво... — мы переглянулись с Сетхом, — милостиво соблаговолил принять участие в моей судьбе. Я была женою пастуха и рано овдовела, но от него мне остался сын, моя единственная опора. Сын мой получил в наследство от мужа моего скот и дом. Но из чужих стран приехал мой брат, узнавший о смерти моего супруга. Он сказал мальчику: "Этот скот принадлежит мне. Я выгоню вас с сестрой из дома, который также принадлежит мне, а если ты будешь прекословить, я побью тебя". И я хочу, о прекрасный воин, чтобы ты выступил защитником мне и моему сыну.

Сетх рассмеялся и развел руками:

— И из-за такой чепухи ты разбудила всю деревню и заставила меня ждать?! Неужели соседи твои никак не могут рассудить очевидное? Гоните в шею этого брата из чужих стран, ибо о чем может быть речь, когда наследник, сын хозяина имущества, налицо?!

И тут пришла моя очередь смеяться:

— Люди! Вы все слышали слово, сказанное Сетхом!

Брат вздрогнул, люди пали ниц, а Инпу, стоявший на другой стороне площади со свитком папируса и палочкой для письма в руках, кивнул нам, отступая затем в Ростау. Я сбросила морок и последовала за ним.

Сетх нагнал меня, схватил за локоть. В его сумеречных глазах светился гнев пополам с восхищением:

— Ты пошла на лжесвидетельство, сестренка!

— А ты подкупаешь убийц! Но вот только что пред лицом семидесяти восьми смертных ты осудил сам себя!

Он обнял меня, все еще не в силах совладать с действием зелья Инпу, а быть может, памятуя также свою былую любовь ко мне:

— Нетеру не примут к сведению этот обман!

Я смотрела в его глаза.

— Мне достаточно того, что ты молвил правду... — прошептала я, принимая поцелуй врага.

— Прости, Исет. Но это все игры. Ты зря старалась.

— Возможно, ты прав, брат.

— Я люблю тебя, ученица Ра. Я по-прежнему безумно люблю тебя, но мы все делаем неправильно. Как всегда, неправильно. Это дом без окон и дверей, это мастаба1, и мы мечемся в поисках выхода...

___________________________

1 Мастаба — древнеегипетская могила.

___________________________

— Все сказано, Сетх! Все сказано!

— Я согласен. Наступили другие времена: слова бессильны — надо действовать. Надо распутывать узел.

Я видела слезы в его чудесных глазах, я прижала его голову к своей груди и, успокаивая, как в детстве, погладила по длинным темно-русым волосам.

— Помнишь, ты был мал, хотел доказать нам с сестрой свое превосходство, и ушел на болота, в одиночестве, рассчитывая добыть для меня много гусей...Небтет любила тебя уже тогда, вы были предназначены друг другу, как и мы с Усиром, но ты не хотел смириться с этим и считал судьбу великой несправедливостью... Ты стрелял из лука, пока не закончились стрелы, а затем вместо того чтобы спустить за добычей свору, отправился сам.

— Обычная жадность и азарт... — улыбнувшись, тихо сказал брат, покоясь у меня на груди.

— Ты говорил, что хотел вернуть стрелы и пострелять еще, а собаки могли переломать их, пока тащили бы гусей через заросли...

— А теперь говорю, что это была жадность, — упрямо повторил он.

Я усмехнулась. Сетх таков, каков есть. Зачем спорить с ним? Но я прекрасно знала, что не жаден мой братишка — ни сейчас, ни в те незапамятные времена...

— Как и следовало ожидать, ты провалился в болото, и оно стало стремительно поглощать тебя. Ты еще не был способен управлять силами природы, ты испугался и растерялся...

— Уж испугался так испугался. Хорошо, что моя одежда и так была мокрой, иначе такого стыда я не пережил бы вовеки... — фыркнул Сетх.

— Да ты ведь все помнишь!

— Говори, Исет, любимая, говори! — прошептал он и погладил меня по руке.

— Усир ощутил твою боль и ужас. Ты снова повредил ту самую ногу... Усир отыскал тебя, вытащил из трясины и долго, как я сейчас, сидел с тобой на берегу.

— Я сказал ему, что хотел бы стать им, а он засмеялся. И я подумал, что он насмехается, и злоба проникла в мое сердце. Потом... потом я вырос и смирился пред неизбежным. Небтет была довольно сильно похожа на тебя, а с возрастом вы стали почти одинаковы, если не считать цвета волос...Я простил Усиру тебя, но я не смог простить ему Небтет.

— Пойми и ее: каждый восход Ра видеть, что ты думаешь обо мне, сознавать в минуты любви, что ты воображаешь на ее месте другую, проснувшись среди ночи, слышать имя родной сестры...

— Так родился Инпу... — проворчал Сетх. — Дитя ревности, зависти и непонимания... Я не мог простить Усиру также и Инпу...Я мог бы уничтожить его еще до рождения, но... Но с тех пор я всего лишь разделил наши покои с Небтет, с тех пор наши Ка не единое целое, с тех пор она жена мне лишь в соответствии с некогда совершенным ритуалом. Я не касался Небтет с той секунды, когда узнал о ее измене...

— Как ты понял, что Инпу — не твой сын?

— Сестренка! Быть может, Разрушитель и сжег мои Ка и Ба, но я чувствовал в ней сына Усира и Ал-Демифа задолго до рождения Хентиаменти. Зачем мне какие-то слова? Может быть, ты помнишь, что я всегда узнавал о приходе Коорэ прежде, чем он являл себя в твоем чреве...

— Да, в этом ты силен... — вздохнула я.

Видимо, поэтому у брата не было прямых наследников: он не желал появления своих детей от кого бы то ни было и сжигал их огнем разрушения прежде, чем они начинали жить. А тот, кого он жаждал, был невозможен...

— Тогда, после происшествия на болоте, ты пришел ко мне, и мы всю ночь говорили с тобой...

— Я буду помнить об этом даже после гибели времен, Исет...

И тут его тело напряглось. Я ощутила холод умершей плоти на своей груди и невольно оттолкнула брата. На меня смотрели черные глаза Разрушителя, и яростный женский голос прохрипел, владея устами Сетха:

— Я уничтожу вас всех!

Но тут же рядом возник Хентиаменти, дернул меня за руку: