Охота на колдунов. Книга 1

После того, как прошел слух о закрытии Фойерфлаха, многие вдруг захотели оказаться за пределами стен. Но большинство вернется — если раньше не ушли, то сегодняшнее бегство — одни эмоции. Тем более что ʼвысшие жрицы выкупают проезд для состоятельных горожан в обмен на предоставление северянам храмовых воинов.

Рядом с Глазком — стражники и Нижнегорский со своими людьми. Юрий собирается послать прошение о разрешении от службы — связанное с такой редкостью, как принятая Похитителем клятва, оно, очевидно, будет рассмотрено императором. Но в то же время, после любезной беседы ʼвысшей жрицы с Клевоцом, Нижнегорский сотоварищи больше не прячут лица. Если даже для ʼвысшей не зазорно заигрывать с наследником Холма...

Теперь Юрия тревожит другое: обязывает ли клятва именем Похитителя выдать жриц Похитителя? В свое время он не видел их лиц, но утром, у ворот узнал по голосу. 'Нет, — думает Юрий, — не будут же жрицы мешать защищать город. А значит, служба держателю Фойерфлаха и инкогнито жриц друг друга не касаются'. Сами же волшебницы пока не узнали его, но и когда узнают — 'моей вины в поражении нет, — убеждал он себя, — а клятва Похитителю — есть клятва Похитителю'.

Глава 4, где Клевоц взрослеет, а жрецы ищут женщину, чей пепел уже развеян над рекой.

По узкой улочке Фойерфлаха в густых ночных тенях каменных, кирпичных и деревянных домов, прячась от тусклого света растущей луны и редких проблесков рукотворного огня, перемещалось два существа.

Первой извивалась необычно толстая змея больше шести саженей в длину. В редких отблесках факелов, догорающих в бронзовых подставках над парадными дверьми домов побогаче, светлые пятна вдоль змеиной спины и почти треугольные (темные по краям) пятна с боков будто сетью укрывали гадину, придавая то местами черный и серый, то желтый и ядовито-зеленый окрас. Чужие взгляды словно бы отталкивало от рептилии, и потому ни один случайный прохожий не был потревожен неожиданным зрелищем.

За необычной змеей следовала маленькая, худенькая фигурка в черном балахоне. Уж ее то бы точно не преминули ограбить на окраине, там где странная парочка сейчас передвигалась. Ограбить, обязательно заглянув под капюшон, узнать кто это — девушка или мальчишка-подросток — на предмет выбора дальнейших развлечений. Но и фигура в балахоне будто куталась во тьму, не позволяя взгляду зацепиться за себя, осознать, что ее семенящие шаги — это нечто большее, чем игры теней с воображением.

Ни псы, ни волшебники не смогли бы взять след таинственной пары.

* * *

Расставив на всех стенах часовых, северяне разместились в нескольких надвратных башнях, не пожелав углубляться в город. 'Там мы как в ловушке', — настоял Дан.

А самая беззаботная компания подобралась в юго-западной надвратной башне. Со второго этажа, лишенного бойниц и превращенного в один большой зал, освещенный лишь глиняными плошками с жиром и щепочными фитилями, сквозь серый камень стен рвалась наружу разноголосица:

Ветер веет с юга,

Несет тепло и запах гари

В походе веселое питие под запретом. Но разве это преграда для жаждущих развлечений? Пускай в кружках-долбленках, изготовленных из цельных чурок, не выстоянный мед. Пускай там багровый отвар из бодрящей смеси травянистой розы, шиповника, бузины, листьев ежевики, холодянки, ромашки и еще полудюжины наименований. Но окольчуженые кулаки размеренно грохочут о столешницы. Круговые движения голов исполнены ритма. А песня рвет легкие:

Морозу уступать не пристало,

Полетит навстречу вьюгой

И в головы постепенно снисходит тот же веселый туман и парящая легкость, что и дома, под мед. Вот уж у всех раскраснелись лица, а молодые надсадно орут слова песни, перекрикивая стариков.

То ли срабатывают воспоминания о празднествах на Холме, то ли то, что содержимое голов встряхивается и едва ли не перемешивается в такт песни, то ли сам по себе ритм, то ли еще что, то ли всё вместе...

С юга буря рвется,

Манит запахом свежей крови.

Выступим ей навстречу

Тусклым светом и льдом, что не гнется.

Непревзойденный копейщик Таптун увлеченно лупит кулаком по столу в такт остальным, и трещина под его ударами увеличивается, расширяясь. Косматая борода будто расплодилась по голове северянина, обильно растет из шеи, спутанных густых волос столько, что, возможно, пряди ниспадают из ноздрей и ушей — ничего не разобрать. Волосы сплошным ковром лежат на плечах, груди и животе.

Высокий, кряжистый старик Зырь — иной раз молчун, а иной раз заядлый спорщик — подслеповато щурится, вспоминая былое. И внезапно кружка с громким треском лопается в руке, орошая горячим отваром все вокруг, вызывая громкий смех.

Лучник Клощ, худощавый и будто весь оборванный, вгрызается в тушеную утку, разбрызгивая капли жира. Клочковатая бороденка под стать поддоспешнику, словно линяющему как пес. Но зато Клощ — лучник от Вышнего.

И остальные, числом не менее дюжины, не отставляя далеко оружие и лишь отчасти сняв брóни...

*

Этажом ниже гораздо тише. Здесь, где толщина камня рассчитана на удары стенобитных орудий, места мало и за столом сидят всего четверо.

Рябой Ждан, годом старше Клевоца, обладатель тощей бородки и страшной силы в жилистых руках. Долгое время он прикрывал спину Клевоцу в учебных боях. Ждан на часах, стережет вход.

Сотник Вызим, на хмуром лице шрамы от давнего обморожения, держит совет с Даном и Клевоцем.

В помещении, тускло освещаемом толстой восковой свечой, царит полумрак.

— Я утерял связь с соглядатаями в кочевьях, — признается Дан. — Нужно послать человека припугнуть их, если решили от нас отказаться. Да и серебра подбросить. Но если их взяли, то нашего будут ждать.

— Кликнем добровольца? — будто цедит слова сквозь зубы Вызим. Пепельные волосы в сочетании с гладкими белесыми рубцами на лице довершают угрюмый образ сотника. — Мы должны вовремя узнать, когда коневоды двинутся на город.

— Добровольца? — удивляется Клевоц. — Почему добровольца, а не просто того, кто лучше всего подходит?

— Ну... Таков обычай, — Клевоц кажется впервые видит, как смущается Дан.

— Мальчику пора уже взрослеть, — резко бросает Вызим.

— Об этом не принято говорить, — вздыхает Дан, — но оставаясь наедине с южанами, когда нет других северян вокруг, не каждый спешит перейти за грань.

Ждан в удивлении весь обращается в слух, а Клевоц поспешно вопрошает:

— Наши трусят? — его глаза округляются.

Вызим, с совершеннолетия не пропустивший ни одного похода и даже готовый платить золотом, чтобы его не оставили в охране Холма, хмыкает.

— Ты только не вздумай в лицо кому-нибудь это сказать, — укоряет Дан. И, теперь уже Вызиму: — Сам рассказывай.

— Дело в сомнениях, некоторые проходят через это, — Вызиму похоже тоже трудно подобрать подходящие слова. — Вышний не балует нас знамениями, особенно после Войны присоединения. Да и те, что случаются, недоверчивые зачастую полагают случайностью. А отсюда возможна неуверенность в хорошем посмертии для людей северного уклада. Желание задержаться в этом мире подольше. Большинство заболевших малодушием со временем справляется с неверием, да они и не ощущают его на миру, то есть когда вокруг свои. Но в таком тонком деле как разведка принято вызывать добровольцев — зачастую не знаешь, кто в конкретный момент борется сам с собой. Можно подавить опасения, но это не выход в разведке, где отвлекаться на что-либо подобно провалу.

— Ты должен помнить, — добавляет Дан, — как в наших сказаниях слабая волшба оказывалась бессильна перед ничем не защищенным северянином. Или сильная, но брошенная сразу на многих. Тем не менее тот, кого обуревают сомнения, подвержен даже наговору деревенской травницы. Ты должен верить, чтобы выживать. Сильнее всего вера в Вышнего, но можно просто верить в Север или даже в самого себя.

— Расскажи уж и про второй путь, — Вызим потирает белесый от времени шрам.

— Это был первый путь, а второй, — Дан мостится на березовой лавке поудобнее, и металл скрежещет о металл, — это когда верят в тебя. И чем сильнее верят, и чем больше верующих — тем меньше ты подвержен враждебному волхвованию. Пожалуй, нынешнему императору, несмотря на всё, достанет авторитета, чтобы устоять против одного ʼвысшего жреца.

— А вот нас маловато, как бы истово не верили в своих предводителей, — Вызим добавляет ложку дегтя в бочку меда.

— Но ведь тогда, — торопится молодой Холмин, — получается, что колдуну, убившему старого императора, помогли?

— Или у него были какие-то особенные колдовские предметы, напоенные Силой? — Ждан, хмурый и молчаливый с тех самых пор, как стало ясно, что в косую сажень в плечах он не вырастет, наконец не выдерживает и встревает в беседу.

— Вещи — ничто, — отрезает Вызим, но Дан спешит его поправить:

— Колдун использует связанную в вещах Силу, чтобы быстрее восстановиться. Потому бой со снаряженным ʼвысшим жрецом нельзя затягивать. Но чем бы ни увешал себя волхв, мощь отдельных заклятий не возрастет. Зато, снабдив связанной Силой, можно сделать обычного человека на время подобием колдуна, но делается это крайне редко. Дорого, к тому же нельзя одновременно и быть колдуном, и использовать доспехи веры. Часто встречаются лишь слабенькие колдовские обереги, сделанные неизвестно кем и продаваемые из-под полы. Вещи Силы могут, правда, срабатывать и вовсе без человека, но тогда, если только речь не идет о самозащите, не пропустили бы с ними к императору в зал, есть простые способы такое обнаруживать. Однако колдун мог управиться и сам — ведь для заклятия он отдал жизнь, о таком ранее я никогда не слыхал.

— Здесь также имело место предательство, — продолжает Дан. — Как потом стало известно, в последней битве, чтобы не допустить разгрома войска, император опустошил свои древние фамильные амулеты, израсходовал всю Силу и не успел купить у жрецов её восполнение. В тот день об этом знали немногие, 'высшие жрецы среди них; будь амулеты в порядке, император бы уцелел. Говорят, храмы дорого заплатили за то, чтобы наследник не обвинил их — зарядили все амулеты вновь, на что в ином случае молодой император собирал бы золото лет десять. И всё равно пришлось успокаивать дворян и кое-где подавлять волнения среди черни. У жречества хватает недоброжелателей, далеко не все находят благотворными вводимые ими порядки.

— Дан, — вовремя вспоминает Клевоц, — ты говорил, что расскажешь о нашей защите против ʼвысших жриц.

— Хорошо, расскажу, — в этот раз Дан не отказывается, не откладывает на 'когда придет время'. — Это третий путь. От начала нашей истории... — Но тут старика грубо прерывают.

Глухой удар, ненормально тихий для наносимого урона, сносит с петель толстую, окованную железом дверь, которая вела в башню из города. Дверь неожиданно мягко, почти бесшумно опускается на пол, а в проеме показывается громадная змеиная голова.

Вызим и Ждан хватаются за топоры, но волшба вмиг обволакивает их, расслабляет мышцы, заставляя бессильно опуститься на пол. Полураскрытые рты не исторгают ни звука.

Клевоц прислоняется к стенке, спина вмиг взмокает от усилия, на лбу проступает испарина, но все, что удается — вершок за вершком крошечными шажками приближаться к колдовской твари. И Клевоц сознает — на нормальный удар не хватит сил. 'Еда! — вторгается в сознание чужая мысль. Змея смотрит прямо на Клевоца, глаза в глаза. — Еда!'

Происходящее исполнено примечательной иронии — северяне утром пугали своим якобы оборотничеством, а теперь, если уцелеют свидетели, то как раз о вторжении оборотня — упоминаемой как в северных, так и в южных народных сказках волшебной змеи-перевертыша — и будут говорить. Оборотня, на этот раз убивающего северян.

Но вдруг мимо баронета Холма размеренными широкими шагами навстречу змее-переростку уверенно проходит Дан. В вытянутой вперед левой руке меч лезвием к низу. Хват необычен — большой и безымянный пальцы поддерживают крестовину снизу по обе стороны лезвия. Указательный и средний лежат на крестовине сверху по обе стороны рукояти. В правой руке у бедра — секира.

— Сгинь, — произносит Дан, почему-то шепотом.

Но тварь лишь неторопливо устремляет длинное тело к нему навстречу.

— Именем моего самоограничения, — тварь, будто в удивлении, приостанавливается.

Клевоц с недоумением вслушивается в словесный экзорцизм. Он думал, что теперь умеют бороться с нелюдью лишь заточенным металлом.

— Именем помощи нуждающимся, оказанной в ущерб своему телу и своей душе, — тварь дергается словно от удара.

Лицо у Дана, которого почему-то почти не берет загар, становится еще бледнее, чем обычно:

— Именем прощенных должников, — тварь раскрывает пасть и зловеще шипит. Похоже, должников Дан прощал отнюдь не всегда.

Дан, будто ступая против течения, подходит почти вплотную к рептилии:

— Именем всего, что я безропотно претерпел, — змея скручивается кольцами и прячет голову. Сетчатый окрас кожи проступает ярче, а вокруг головы и хвоста воздух словно искрится.

У Дана же заметно дрожат ноги и подергивается в руке меч:

— Именем Вышнего, — выдавливает из себя старик.

Ослепительная беззвучная вспышка бьет по глазам и, проморгавшись, Клевоц, будто в розовом мареве, видит разлетевшиеся по помещению окровавленные ошметки змеиной кожи, вздымающего топор Дана и голую женщину на полу, в страхе закрывающуюся руками. Топор опускается, а следом бесчувственной куклой валится с ног и Дан.

'Вот она — наша защита от колдунов, 'третий путь', — запоздало соображает Клевоц. — С бородой и секирой'.

Пламя свечи трепещет, но так и не затухает.

А в следующий миг происходит сразу два события.

Во-первых, дубовая ляда на второй этаж открылась, явив взору Таптуна:

— Смотрю, у вас тут веселье почище нашего, — не успел он вымолвить, как тут же рвет из нагрудной петли нож и метает вниз. И немедля захлопывает ляду.

Во-вторых, в дверном проеме появилась темная фигурка, прячущая лицо в тени капюшона. Нож внезапно замер примерно в пяди от ее груди и вдруг еще быстрее устремился обратно. Не укройся Таптун за толстыми дубовыми досками, лезвие вошло бы точно в переносицу.

Фигурка подскочила к распростертой окровавленной женщине, со всхлипом втянула воздух в легкие. Ее руки охватило огненное сияние. И она начала медленно и грозно, грозно, несмотря на внешнюю хрупкость, поворачиваться к зашевелившимся на полу, приходя в себя, Вызиму и Ждану, и к наследнику Холма.

Ляду наверху попытались вновь открыть, собираясь прийти на помощь, но массивные петли без видимой причины заклинило намертво. Ударили топоры, сквозь щели вниз просыпалась пыль, но нужно было время.

А у ног колдуньи все так же ничком лежал Дан, не подавая признаков жизни.

Но если змея недавно сбила Клевоца с толку, то теперь все казалось ясно: оберег. Северянин на ощупь выхватил шероховатый округлый камень и стиснул в ладони, пристально глядя на ведьму. Колдунья произнесла слова, воплощающие давно приготовленный наговор, но ничего не произошло. Попыталась еще раз, но с тем же результатом. А свет вокруг ее ладоней погас. Она непонимающе встряхнула головой, и капюшон слетел, открывая соблазнительный облик разгневанной девушки. Светло-русые волосы перехвачены буковым обручем.