Сиятельный & Бессердечный

Ничего не стоит, если на то пошло.

И никогда не стоила.

Выкинув рекламную листовку в первую попавшуюся урну, я свернул на соседнюю улицу, взглянул на хронометр и прибавил шаг.

Императорский оперный театр скрылся из виду, и вскоре дугой выгнувшаяся улица привела меня к замощённой брусчаткой площади, посреди которой стоял засиженный голубями памятник великой троице — Амперу, Ому и Вольте.

А вот лекторий Всеблагого Электричества, рвавшийся к небу двумя стальными мачтами, пернатые вредители облетали стороной. И немудрено — вокруг огромных медных шаров, что венчали изящные конструкции, трепетали короны электрических разрядов. Они то и дело вспыхивали ослепительными искрами, и тогда над площадью всякий раз разносился явственный щелчок, но испуганно втягивали головы в плечи лишь приезжие провинциалы, а расположившиеся на открытых верандах многочисленных кафе горожане даже не отрывались от газет.

Огромная катушка Николы Тесла должна была потреблять просто чудовищную прорву энергии, и с какой целью учёные мужи день за днём, месяц за месяцем транжирят электричество на демонстрацию собственного величия, всегда оставалось для меня загадкой. Но стоило только пройти за ограду лектория и ощутить гул разлитого в воздухе напряжения, как столь щедрый расход электричества в один миг перестал казаться напрасной показухой. Теперь, когда рукотворные молнии сверкали прямо над головой, я в полной мере ощутил могущество науки.

Безмерную мощь — вот что на деле олицетворяло творение Николы Теслы.

Мощь и безопасность.

Клокотавшая вокруг энергия могла разорвать в клочья и развеять в прах любое инфернальное создание. Любой, путь даже самый могущественный демон за пару секунд сгорит здесь в благодатном огне электрических разрядов; не просто низвергнется в преисподнюю со слегка подпаленной шкурой, а окажется уничтожен раз и навсегда.

От электричества нет защиты, электричество сильнее магии!

Брусчатка под ногами слегка подрагивала, сотрясаясь в такт мощному паровому генератору в подземельях лектория, и эта дрожь странным образом придала уверенности. Я снял с головы котелок, прошёл внутрь комплекса и окинул взглядом залитое ярким электрическим светом помещение. От входа инспектор на глаза не попался, пришлось под звуки доносившейся из тарелок громкоговорителей лекции отправиться на поиски невесть что позабывшего здесь начальника.

Тот отыскался в западном крыле комплекса. Небрежно закинув ногу на ногу, Роберт Уайт откинулся на спинку деревянной скамьи и с отрешённым видом разглядывал батальное полотно "Великий Максвелл побивает падшего". Я решил инспектора от его раздумий не отвлекать, молча уселся рядом и прислушался к лекции.

— Мы с вами живём в удивительное время, время перемен! — разносилось из слегка похрипывавших динамиков. — Старый мир корчится в судорогах, уходит эпоха пара, наступает эра электричества! Но, как явление на свет человека происходит в муках, так и родовые схватки прогресса перетряхивают действительность, порождая конфликты. Величайшие умы нашего времени Никола Тесла и Томас Эдисон диспутируют по поводу путей развития электричества, но не уподобляйтесь охочим до сенсаций газетчикам, что смакуют непонятные обывателю термины. В спорах рожается истина! Помните! Постоянный ток или переменный — неважно, это в любом случае электричество! Всеблагое Электричество! Знание в чистом виде!

Тут инспектор повернулся ко мне и спросил:

— Ты ведь знаешь историю Максвелла, Леопольд?

— Кто не слышал о великом Максвелле и его демоне! — удивился я.

— О его падшем, — поправил меня начальник. — Максвелл заставил служить себе падшего.

— И что с того?

— С того, что я не хочу всю жизнь прозябать в безызвестности! — яростно сверкнул глазами Роберт Уайт. — Я не хочу следующие четверть века рвать жилы лишь затем, чтобы в итоге просто стать старшим инспектором. И это в лучшем случае! Это если не обскачет по протекции какой-нибудь молокосос! А теперь появился шанс разорвать этот замкнутый круг, понимаешь?

— Боюсь, нет, — отстранёно произнёс я в ответ.

Но я понимал, я всё понимал. И понимание это угнездилось в грудине колючим обломком льда. Мне не хотелось слышать то, что собирался сказать инспектор дальше.

Инспектора это, впрочем, нисколько не волновало.

— Тот падший в подземелье, — медленно произнёс он, разглядывая правую ладонь, — он был настоящим, ты всё верно сказал. Я почувствовал его сердцебиение, почувствовал биение сердца мраморного изваяния!

— И что с того?

— Если он освободится... — прошептал Роберт Уайт, но сразу поправился: — Если ты освободишь его, мы получим такую власть, о которой и мечтать не могли!

— Нет! Он просто испепелит нас на месте! — возразил я, не став уверять собеседника, будто не сумею вырвать падшего из каменного плена.

Роберт Уайт только рассмеялся.

— Падшие давно растеряли своё могущество, — легкомысленно заявил он. — Это первую тысячу лет они властвовали безраздельно, но чем дальше, тем больше теряли свою ярость. Падшие перестали быть карой небесной и заигрались во властителей. Кто-то возомнил себя миродержцем, кто-то сделался затворником. В итоге они превратились лишь в тень былых себя. Наши отцы и деды в ночь титановых ножей залили их кровью всю Атлантиду и полмира в придачу, так неужели ты думаешь, будто мы не справимся с одним-единственным падшим?

— Справимся — что дальше? — поморщился я. — Совладаем мы с падшим, подчиним его себе, думаете, как отнесутся к этому остальные? А я скажу! Императрица велит живьём содрать с нас кожу, четвертовать и поджарить на медленном огне, а это, говорят, крайне неприятная процедура!

— Рад видеть, что ты сохранил чувство юмора, Лео, — недобро глянул на меня инспектор своими бесцветными глазами. — Насчёт этой старой клячи можешь не беспокоиться, она всего лишь вдова императора, а кронпринцесса — вечно больная девчонка. Людям нужна сильная рука! Старая аристократия веками лизала пятки падшим, они повинуются — это у них в крови.

Я этой уверенности начальника не разделял. Когда шестнадцать лет назад после смерти императора родной брат покойного заикнулся о своих претензиях на трон, то и его и всех его близких родственников в одночасье скосил пришедший из Африки грипп. Мало кто сомневался, что к столь внезапной кончине приложила руку её императорское величество.

И ведь он был её деверем! А мы? Мы с инспектором просто прах под её ногами!

Поэтому я со всей возможной уверенностью произнёс:

— Старая аристократия давно лишилась влияния.

— Именно поэтому они поддержат нас! — с фанатичной уверенностью выдал в ответ Роберт Уайт. — Я не такой идиот, чтобы затевать открытый мятеж, но силы даже одного падшего хватит, чтобы изменить расстановку сил!

— Мне это не нравится, — честно признал я.

— Мне тоже, — покладисто кивнул инспектор. — Но такой шанс упускать нельзя. — Он покачал головой и вновь уставился на раскрытую ладонь. — Я чувствовал, как бьётся его сердце. Его обратили в камень, но не смогли убить. Я чувствовал его силу, прикоснулся к ней...

— Если правая рука искушает тебя, отруби её, — отстранённо произнёс я, глядя на Максвелла, который обуздывал падшего электрической плетью; во все стороны летели брызги огня и обрывки белоснежного пера. — Падший искушает вас, инспектор.

— Прикуси язык! — резко бросил Роберт Уайт. — Я неспроста назначил встречу именно здесь! Мой разум свободен, никакие чары не достанут нас в этом месте!

— Как скажете.

— Так ты поможешь или нет?

— Не нравится мне это, — упрямо повторил я.

— Предпочтёшь прозябать на двадцать тысяч годовой ренты, когда мог бы вознестись на самый верх?

— Возносятся на небо, — хмыкнул я. — Но мы ведь не верим в эти сказки? Зато нам достоверно известно о существовании ада. Вот туда и отправимся, если вы не образумитесь.

— Чушь! — оборвал меня инспектор. — Так, да или нет?

— Мне надо подумать.

— Прими правильное решение, — скривился Роберт Уайт, поднялся со скамьи и зашагал на выход; трость подрагивала в его руке, словно хвост рассерженного кота.

Я прихватил оставленную им газету и на ватных ногах поплёлся следом. Вышел за ворота лектория, в будке на углу купил газированной воды с малиновым сиропом, залпом выдул стакан и только тогда немного пришёл в себя.

Сказать, что неожиданное предложение начальника выбило из колеи, — не сказать ничего. На самом деле оно напугало, и напугало буквально до икоты, ведь это были вовсе не пустые фантазии, нет — Роберт Уайт имел обыкновение добиваться своего. При этом вряд ли он мог придумать затею безумней, нежели вернуть к жизни падшего и заставить служить себе. Даже обращённый в каменную статую тот подавлял своей мощью, а когда она выплеснется наружу...

Я передернул плечами и прошёл в кафе, на вывеске которого помаргивали неровным светом полсотни электрических лампочек. Кафе так и называлось — "Лампа".

Внутри оказалось не протолкнуться от адептов Всеблагого Электричества; механисты обедали, листали толстенные научные альманахи и до хрипоты спорили, обсуждая последние научные веянья, но мне удалось приткнуться в относительно тихом уголке, под уютным и не таким уж ярким торшером.

Впрочем, место было тихим лишь относительно.

Яблочков! Ладыгин! Тесла! Эдисон!

Амперы, вольты, генераторы, цепи, разряды!

Электричество!!!

Я совсем уже собрался поискать какое-нибудь более спокойное заведение, но тут к столику подошёл официант.

— Порцию мороженого, — попросил я, вовремя вспомнив о пустом бумажнике.

— Что-нибудь ещё?

— Нет, спасибо, — отказался я, загораживаясь газетой.

Как на грех передовица красовалась фотографией худощавой старушки с двумя засвеченными пятнами глаз — фотоплёнка оказалась неспособна выдержать взгляд её императорского величества императрицы Виктории.

Я поёжился. Милая тётушка без колебаний скормит своим охотничьим псам то, что останется от меня после допросов. Именно так всё и закончится, сомнений в этом не было ни малейших. И это если не сожрёт душу падший!

Надо ли говорить, что всерьёз предложение инспектора я не рассматривал и рассматривать не собирался? Просто надо было решить, как отказать начальнику и не нажить при этом смертельного врага.

Сообщить в третий департамент или напрямую в императорскую контрразведку?

Я знавал немало людей, которые до глубины души презирали шпиков и даже заявляли об этом во всеуслышание, но ради своих шкурных интересов при малейшей возможности строчили кляузы на коллег и знакомых, вот только сам доносить не собирался.

Донос подобен бумерангу аборигенов Зюйд-Индии; опомниться не успеешь, как вернётся и долбанёт по голове. Слово против слова, и кому в итоге поверят: инспектору или детективу-констеблю? Нет, расклад был точно не в мою пользу.

— Ваш заказ! — объявил официант и выставил на стол вазочку с мороженым. Отходить от стола он не спешил.

Я выгреб из кармана пару монет по пятьдесят сантимов и углубился в чтение, желая хоть немного отвлечься от невесёлых раздумий.

Не вышло.

Императрица Виктория завершила визит в восстановленную после зимнего наводнения Лютецию и вернулась в Новый Вавилон? На посадочной площадке бабушку встречала её императорское высочество кронпринцесса Анна? Грядёт пятнадцатилетний юбилей наследницы престола?

А мне-то что с того?

Меня сейчас волновали лишь просьба инспектора и... бал.

Я зачерпнул десертной ложечкой немного ванильного мороженого и кивнул.

Да, бал!

Проблемы стоит решать по мере их значимости. А если главный инспектор Нальц поджарит некоего детектива-констебля на медленном огне, намеренье Роберта Уайта втравить того в неприятности уже не будет иметь решительно никакого значения.

Я должен дать ответ инспектору?

Проклятье! Для этого мне надо пережить сегодняшний вечер!

Взглянув на часы, я отложил газету, в два счёта расправился с десертом и поднялся из-за стола. Подхватил пакет со старым костюмом и с облегчением покинул слишком шумное заведение.

Амперы, вольты, люмены...

Тьфу!

На извозчика пришлось занять у Рамона Миро; благо тот в такой малости отказывать сослуживцу не стал, только с усмешкой поинтересовался:

— Интересно, ты за год покроешь рентой все долги или не хватит?

— Уж десятку для тебя как-нибудь выкрою, — ответил я, пряча в бумажник пару мятых банкнот. О том, что долгов с процентами накопилось уже без малого тридцать тысяч франков, говорить не стал.

— С аванса, — напомнил констебль.

— С аванса, — подтвердил я и отправился на поиски экипажа, приличествовавшего выходу в свет.

Доход от наследственного фонда за первые полтора года целиком и полностью уйдёт на возврат долгов, поэтому перспектива лишиться жалованья детектива-констебля вгоняла в самую натуральную депрессию. Но не идти же из-за этого на поводу у инспектора! Жизнь дороже...

Домой я прикатил в открытой коляске, не роскошной, но вполне соответствующей случаю. Ливрея извозчика и вовсе оказалась изукрашена блестящими галунами почище генеральского мундира.

— Жди здесь, — велел я ему, отпер калитку и прошёл в дом. А там — присвистнул от удивления, застав Елизавету-Марию в вечернем платье из розового атласа с драпировкой тюлем, бисером и стразами.

— Пора? — поинтересовалась девушка, примеряя у зеркала шляпку. Миниатюрный ридикюль дожидался своего часа на полке.

— Пора, — подтвердил я.

Гостья подступила ко мне и взяла под руку.

— Тогда идём!

Я сдвинул очки на самый кончик переносицы и посмотрел на девушку поверх тёмных стёкол. За время моего отсутствия она нанесла на лицо неброский макияж, и теперь накрашенные помадой губы больше не казались блеклыми и узкими.

— Что-то не так, Леопольд? — обворожительно улыбнулась Елизавета-Мария, без всякого сомнения довольная произведённым эффектом.

— Ты просто очаровательна, — ответил я, возвращая очки на место.

Мы спустились с крыльца и через мёртвый чёрный сад зашагали к воротам.

— Как романтично! — неожиданно рассмеялась девушка и сорвала с цветника почерневшую гвоздику, мёртвую как и всё вокруг. Изящные пальчики ловко обломили хрупкий стебель и вставили цветок в петлицу моего пиджака. — Вот так гораздо лучше!

Я обречённо вздохнул и попросил:

— Не делай так больше.

— Почему?

— Новые цветы уже не вырастут.

— О, Лео! — покачала головой моя гостья. — Ты тоже ценишь красоту мёртвых цветов? Мы с тобой так схожи...

Я распахнул калитку, помог девушке забраться в коляску и, лишь когда тронулись с места, возразил:

— Дело не в этом. Просто я помню эти цветы ещё живыми. Ценны связанные с ними воспоминания, а не их, как ты выразилась, красота...

— Надо ценить то, что имеешь, а не смотреть в прошлое, — укорила меня Елизавета-Мария. — Советую жить сегодняшним днём, дорогой...

— Как скажешь.

— Или это дом накладывает на тебя свой отпечаток? — продолжила ворковать девушка. — Твой дворецкий тоже странный. Просто поразительное самообладание, никогда такого не встречала.