Псих, а может, и не псих...

— Скажи, дружище, а ваши, а теперь и наши товары конкурентоспособны и их достаточно?

— Нет, Вить, и ещё раз нет, но об этом особо не рекомендуется распространяться на людях и лучше будет, когда ты сам всё сравнишь.

Мы вдруг услышали вздох и одновременно оглянулись. Облокотившись о притолоку, стояла Алла Дмитриевна и печально смотрела на меня.

Дима заговорил скороговоркой:

— Мам, это мы обсуждаем новую книгу, наделавшую много шума, такая фантастика, что дух захватывает.

— Ладно тебе, сынок, я ведь у тебя не последняя дура, я ведь весь ваш разговор подслушала, и пойми, мой мальчик, с самого начала я ни на секунду не поверила, что тебе навязали легко помешанного парня с полной амнезией. А теперь слушаю, и мне кажется, что амнезия у нас, а не у него...

— Мамуль, я потом постараюсь всё тебе объяснить, только ты должна знать и уяснить, что профессор мне доверил этот секрет и Витю с большой опаской, и я не могу его подвести, как и Витю. Если мы ему не поможем, то из психушки ему не выбраться до смерти. А чтобы ему закрыть рот, залечат до полной потери памяти.

— Сынок, я не твоя пациентка, не разговаривай со мной, как с шизофреником, и хоть я не выучилась на врача, как ты, но в медицине за тридцать лет работы чему-то научилась и что-то понимаю, как, впрочем, и в жизни... — и ещё раз вздохнув, пригласила: — Идёмте, ребята, к столу, я вас не подведу...

Сев на кухне на предложенную мне табуретку, я вдохнул шумно носом нестерпимо вкусные запахи и оглядел тесно заставленный стол. Жирком лоснилась порезанная на кусочки селёдочка, посыпанная кольцами репчатого лука и залитая уксусом. Маринованные огурчики и помидорчики, явно домашней закатки, вызвали у меня дополнительный приток слюны. А как аппетитно смотрелись тонко нарезанное сало и сырокопчёная колбаса! В двух вазочках я сразу же узнал салат из крабовых палочек и мой любимый оливье.

Я с таким упоением разглядывал стол, заваленный вкусностями, что не заметил подсунутую мне под руку рюмку с водкой.

— Вы думаете мне можно?

— Пей, дорогой мальчик, тебе всё можно, на меня не обращай внимания, ведь скоро на дежурство.

Я взглянул на Диму, он в ответ улыбнулся и протянул мне навстречу свою рюмку:

— Витёк, тебе надо оттуда, из нашей психушки, как можно быстрей выбраться, за это и выпьем.

Водка проскочила в меня, как в лучшие годы, ведь я был не дурак с друзьями оторваться в выходные дни, что, впрочем, и стало причиной моего фантастического появления в стране, шагающей параллельным маршрутом. Мы выпили по второй и по третьей. Мне было стыдно, но я сметал со стола кушанья с быстротой мощного пылесоса.

Несколько раз я порывался извиняться за свой чрезмерный аппетит, в ответ мать с сыном только смеялись и подкладывали в четыре руки новые блюда на мою тарелку. Под горячую закуску, а это были ошеломляющие на вкус и запах голубцы, мы с Димой выпили по четвёртой и пятой, пока не закончили пол-литровую бутылку "Пшеничной".

Мой друг взглянул на меня, но я отрицательно покачал головой:

— Достаточно на сегодня, не время нам напиваться, ведь у меня есть кое-какие соображения, и я хотел бы это обсудить до того, пока Вы, Алла Дмитриевна, не ушли на работу.

— Спасибо, сынок, за доверие, ты пока излагай, а я вам сделаю кофе, а может быть, ты предпочитаешь чай?

— Нет, кофе, кофе, я даже не представляю, как смог всё это время пребывания в больнице обойтись без моего любимого наркотика... — и мы все вместе рассмеялись.

— Суть моих размышлений заключается в том, что я жил в этом городе и до того, как пути страны разошлись по двум параллелям.

У меня была квартира и, надо сказать, неплохая, — трёхкомнатная на одного, где был оборудован мой кабинет для частных приёмов. Я работал в современном спорткомплексе и считался очень хорошим специалистом, там тоже могут быть мои следы. У меня была крутая машина и гараж.

В конце концов, у меня был родной дядя, который жил на Московском проспекте, примерно в такой же, как у вас, двушке, которую я ему отделал по последнему крику европейского ремонта.

Ну, и это тоже для меня очень важно, сразу примерно после армии мы сошлись в тесной дружбе с Петей Фомичёвым и Игорьком Наумчиком, я бы очень хотел разыскать их следы, ведь это были реальные пацаны и реальный мой дядя, к которому я приехал из деревни после окончания школы. От него я ушёл в армию, к нему вернулся после демобилизации и какое-то время жил, пока не встал на собственные ноги...

Мать с сыном внимательно и серьёзно смотрели на меня, не стараясь перебить или задать встречные вопросы, и, когда я выдал всю эту информацию, чуть ли не разом заговорили:

— Сынок, вам надо пройтись по городу и, особо не привлекая к себе внимания, разузнать обо всех этих обстоятельствах.

— Витя, я сейчас сбегаю в общежитие и попробую надыбать для тебя подходящую обувь, и мы двинем по всем точкам, что ты сейчас назвал, как это мне не пришло самому в голову.

— Дима, жалко времени, и это не решает в полной мере вопроса, лучше скажи, за эту тридцатку, что мне выдал Владлен Евграфович, я могу купить себе что-то подходящее на ноги...

— Вряд ли, Витя, может, только что-то резиновое, кожзаменитель или войлочное, на кожу рассчитывать не приходится...

— Да чёрт с ним, пьём кофе и в магазин, а когда я навсегда вырвусь из психушки, уверен, что заработаю денег на лучшие скороходы, какие только есть в вашей стране...

Глава 11

Пока я ходил в санузел и обувался, мать с сыном что-то бурно шёпотом обсуждали. На мой вопросительный взгляд они дружно улыбнулись, не посвятив меня в обсуждаемую тему.

Мы вышли с Димой за порог квартиры, оставив Аллу Дмитриевну собираться на суточное дежурство. Но, когда я уже был одет в куртку, она вышла в прихожую, наклонила мою голову к своему лицу и поцеловала меня в лоб:

— Сынок, я желаю тебе удачи, найди себя для себя, знай, ты нам с Димой стал очень дорог. Мне бы такого зятя, а то судьба подкинула пропойцу и лодыря, а моя дурочка никак не может с ним развязаться...

Из этих напутственных слов я понял, что эти люди далеко не безразличны к моей судьбе, и то, что у Димы есть сестра.

Вскоре мы добрались до первого попавшегося обувного магазина. Боль от тесных кроссовок была несусветная, и я еле доковылял туда на истёртых в кровь ногах. Честно признаться, я не помнил, что находилось в этом здании в моём мире. Мы переступили две обшарпанные ступеньки и вошли внутрь. На улице было мрачно в этот декабрьский день, но торговый зал тоже не отличался весёлым светом.

Дима сразу повёл меня к стеллажу с самыми большими размерами. Выбор обуви, прямо скажем, был не богат. Я смотрел с грустью на десяток видов зимней обуви сорок пятого и сорок шестого размера:

— Дим, может, двинем в другое место, тут же полный мрак...

— Вить, поверь ты мне, в других магазинах выбор не больший, а если хочешь что-то модерновое или импортное, надо на базар двигать, но там в два, а то и в три раза дороже.

Я стал перебирать стоящие на стеллаже сапоги и ботинки. Простые резиновые мне совсем не годились, литые с тёплой подкладкой весом в пуд на всякий случай отставил в сторону, войлочные ботинки на замке — старики в мою доармейскую юность называли их "прощай, молодость" — в такую погоду развалятся за три дня. Дима отрицательно покачал головой.

Были ещё ботинки на шнурках на тонкой подошве и из такого слабенького кожзаменителя, что казалось их можно разорвать пальцами.

На стеллаже с моим размером стояли ещё три вида громоздких кроссовок и такого же типа ботинки, но я сразу же отвернулся, посмотрев на ценники, за мои тридцать целковеньких я мог себе позволить только те, что перечислил ранее.

Дима сунул мне в руки ботинки на толстой подошве, подбитые изнутри искусственным мехом:

— Мерь давай...

— Ты что, сдурел, пятьдесят два рубля, а у меня чуть больше половины...

— Мерь, я тебе сказал. Ты что богатый, чтобы по пять пар за зиму покупать? А этих и на следующую зиму хватит, сам себе с получки такие затоварю.

— Дружище, но мне же тут в рассрочку не дадут, моя кредитная карточка осталась в той жизни...

— А что вы, как на западе, кредитками рассчитывались?

— Не все, но уже многие. Удобно, зарплата вся твоя идёт в банк на счёт, а раз в месяц снимают с него по кредитке набранные тобой суммы, потраченные на покупки. Так же можно расписывать, то есть делить на выплаты стоимость крупных приобретений на месяцы и даже на годы, если позволяет зарплата...

— Считай, мы с мамой открываем тебе кредит, мерь и не валяй дурака.

Я повиновался, мысленно дав себе слово при первой же возможности рассчитаться с добрыми людьми и отблагодарить всем, чем только смогу. Сорок пятый оказался мне тесен, но, на моё счастье, миловидная продавщица принесла со склада отложенную кому-то пару сорок шестого, улыбаясь нам с Димой во все свои ямочки на щеках. Ботинки были мне большеваты, но Дима заверил, что с шерстяным носком будет само то. Так оно и оказалось, девушка по просьбе Димы принесла мне пару тёплых носков, и я к зиме был готов капитально.

В новых ботинках я и вышел из магазина, неся в коробке старые кроссовки Димы. Мы ещё не успели далеко отойти от дома, поэтому вернулись и освободили руки от ненужной ноши.

Я шёл по покрытому снежной крошкой тротуару, наслаждаясь комфортом обуви, пялясь, как турист, по сторонам, отмечая про себя, насколько блекло выглядит город по сравнению с тем, что он представляет из себя в моём бывшем мире.

Мимо меня проезжали старые Икарусы, звенели на рельсах дребезжащие вагоны трамваев, среди автомобилей редко попадались иностранные, в основном здесь были Жигули, Волги и Москвичи.

Дима нарушил моё молчание и созерцание:

— Что, Витёк, смотришь таким затравленным взглядом? У вас всё не так и не такое?

— Дим, я будто вернулся в девяносто первый год, когда мальчишкой приезжал из деревни к дяде, но тогда я иного не видел.

— А что у вас другое или по-другому?

— Всё, Дима, всё... — улицы, дома, магазины, ассортимент, транспорт, только люди у вас лучше...

— Чем же?

— Добрее и приветливей...

— Ну, Витёк, у нас тоже всякого сброда хватает, и хамства хоть отбавляй...

— У нас как раз этого не часто встретишь, но люди в основном разучились искренне улыбаться, как это делала продавщица в обувном магазине.

— Это не пример, не делай поспешных выводов.

Мы тем временем подошли к бассейну с красноречивым названием "Молодость", на месте которого в моём бывшем мире находился спорткомплекс, где я работал штатным массажистом, и где разыгралась драма, после чего я оказался каким-то образом в параллельном измерении.

— Дим, зайди без меня внутрь, поинтересуйся Виктором Соколовым.

— Мой друг без лишних вопросов вошёл внутрь здания, но вскоре вышел.

— Нет, Витя, о таком тут не слышали...

Мы понуро потрусили дальше. Я двигался по направлению к новому многоэтажному дому, где у меня была квартира, а под ним стоянка для машин. Там я рассчитывал найти своего скакуна королевских кровей, то есть, джип "Чероки".

На том месте не было моего дома, как и джипа, а вместо них ютились двухэтажные домишки. Глядя на меня, Дима не задавал вопросов, потому что они были лишними.

Я уже без всякого настроения и надежды побрёл к дому, где жили родители моего друга Пети Фомичёва. Пятиэтажка шестидесятых годов была на месте и мало чем отличалась от той, куда я заходил вместе с другом проведать иногда его родителей.

С чувством полной безнадёги я постучал в знакомую дверь. Мне открыла пожилая женщина, в ней я с трудом узнал мать Пети:

— Анна Гавриловна здравствуйте, я могу увидеть Петю?

— Петю? — в голосе женщины звучало недоумение и печаль. — А кто ты такой будешь? Что-то я тебя не припоминаю...

— Витя Соколов. Неужели Вы меня не узнали?

— Ви-тю-ша, откуда ты, соколик, ведь, как ушёл в армию, я тебя и не видела, как ты возмужал, какой красавец...

— А Петя?

— Нет, Витенька, Пети. После армии, как явился, так вскоре его родимого убили в пьяной драке, почитай уже тринадцать годков назад...

Я шёл, с остервенением пиная новыми ботинками комки слипшегося снега, скрипя зубами и ворча под нос ругательства.

Стемнело, улицы освещались редкими тусклыми фонарями, и всё же я решил добить себя до конца, повернув на этот раз к дому, где проживала семья Игоря Наумчика. Отец его ещё в советские времена работал заместителем начальника городского финотдела, и у них была приличная трёшка в ведомственном доме, которую они позже успешно приватизировали.

Без всякой уже надежды я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь, обитую дерматином. На этот раз на пороге появился толстый пьяный мужик с подтяжками, висящими ниже колен.

— Какого вам, хлопцы, моего оболтуса дома нет, к девкам побежал...

Это был явно не папа Игоря Давид Израилевич.

— Простите, а разве эта квартира не семьи Наумчиков?

Выпивший мужчина разразился хохотом:

— Ребята, так те жидинята уже больше десяти лет назад съехали в Израиль, дай им бог здоровья и удачи, благодаря этому я и получил эту славную хату. Может, зайдёте, помянём их добрым словом, я вам по сто грамм накапаю...

Ни слова не говоря в ответ, я развернулся и побежал по лестнице вниз. Дима догнал меня уже только через квартал и обнял за плечи:

— Витёк, успокойся, а что и кого ты хотел обнаружить, если это совсем другой мир, который проложил другое русло, и у него другое течение...

— Дима, неужели, ты мне ещё веришь после всего того, что ты увидел собственными глазами и услышал собственными ушами?

— Витя, как я могу тебе не поверить, когда ты так доподлинно рассказываешь о той жизни, о тех людях и событиях.

— Дима, мне становится страшно, ведь я выгляжу самозванцем и прохвостом, вернувшимся через полтора десятка лет в свой город с намерением облапошить добрых и честных людей.

Дима неожиданно рассмеялся:

— Вот, так облапошил, Остап Бендер да и только. Скажи, великий комбинатор, а к дяде твоему пойдём?

— Боюсь я, Дима, этого визита, ведь в последние годы мы редко с ним виделись, у меня же жизнь, сам понимаешь, была крутая. Сначала я уехал учиться в Кисловодск на массажиста. Два года проучился, а потом ещё на два остался на стажировку. Работал в санатории, там хорошо и на бабки поднялся, ведь отдыхать в этом фешенебельном заведении могли себе позволить одни только олигархи или их семьи, а это в основном бывшие бандиты всех мастей, разбогатевшие артисты эстрады и публика чуть победней из руководящей структуры. Они все платили не хило, бросались бабками, словно они не мерянные. Мне даже стыдно было за зарплатой ходить, потому что чаевые были в сотню раз больше.

Я бы, может, и дальше там работал, но случился скандал, попутал меня чёрт связаться с одной молодушкой. Она меня была лет на десяток старше, но вся из себя, разодета, парфюм, крутая тачка и бабки без счёта. Мы с ней куролесили по полной программе, а тут неожиданно её престарелый муженёк нагрянул. Оказался он известным на всю страну композитором и продюсером, и взял нас, что называется, тёпленькими.