Путешествия Нильса продолжаются

Гусь же как ни в чем ни бывало спокойно ковылял своими неуклюжими лапами по траве и был занят своими привычными делами. Ему и в голову не приходило, что с Нильсом могло что-то происходить, ведь мальчик все так же сидел на одном месте, и гусак мог бы даже поспорить, что Нильс никуда не отлучался...

Глава-8

ЛАСТОЧКА

Путешествие близилось к концу. Оставалось каких-нибудь два, три дня и друзья окажутся на месте. Теперь уже и Иртыш остался позади, Алтайские горы находились рядом...

В тот день Нильс был как-то особенно задумчив. Он молча наблюдал за ласточками, сидящими на ветке и щебечущими весело и звонко. Он любил ласточек. Эти птицы казались ему такими благородными и прекрасными, что он не раз мечтал стать одной из них хоть на какое-нибудь короткое время и так же как они легко и непринужденно полетать.

И вот так размышляя и смотря на этих миролюбивых птиц, Нильсу пришло в голову: "А что если надеть очки и с их помощью осуществить свою давнюю мечту!?" Он достал очки из кармана и теперь уже через них наблюдал, как крохотные неутомимые комочки птиц сидели рядом друг с другом и клювами приводили в порядок свои беленькие грудки и длинные остроконечные крылья.

Нильс так увлекся наблюдением птиц, что даже не заметил, как перетек через волшебные очки и оказался там — на ветке, рядом с одной из крайних ласточек, отливающей черным перламутром своих ухоженных перьев.

Увидев примостившегося возле себя Нильса и совсем этого не испугавшись, ласточка воскликнула:

— Неужели это человек?

Затем, рассмотрев мальчика получше, она, обращаясь уже к нему, сказала:

-Ты очень похож на человека! Но почему ты так мал? Как тебя зовут?

-Тумметотт,— ответил мальчик,— что означает — человек ростом с палец!

Беседа между Нильсом и ласточкой завязалась так легко и непринужденно, что он назвал длиннокрылой подруге не только свое прозвище, но и рассказал ей о многом из своих удивительных приключений.

— Конечно, я человек, но как иногда мне хочется стать птицей подобно вам, хотя бы на несколько мгновений!— завершил Нильс с чувством сожаления.

— Что же тебе мешает?— спросила ласточка, и ее прелестные глазки заблестели.— Если тебе удалось сделаться таким маленьким, может у тебя получится осуществить и свою давнюю мечту — стать одной из нас?

И тут ласточка, повинуясь какому-то необъяснимому чувству, невольно приблизилась к мальчику вплотную, глянув ему в глаза. Ее черный как смоль взор отразил как бы уводящую в глубь ее самой дорогу, достигающую ее крохотного сердца.

Ощутив необыкновенную легкость во всем своем существе (как это уже бывало раньше), Нильс, сам не зная как, устремился по этой необыкновенной дороге и уже через секунду, находясь там — в сердце птицы, смотрел вокруг...

Дальше произошло нечто, ещё более поразительное! Внезапно почувствовав, как его тело слилось с телом ласточки, сначала неудобным, а затем послушным и родным, Нильс смотрел изнутри ласточки, глазами ласточки на внешний, столь яркий, многообразный мир.

Мальчик повернул голову в сторону и вместо руки увидел черное, глянцевое крыло. Он посмотрел себе за спину и увидел остроконечную рогатину хвоста. Затем Нильс склонил голову и вместо ног обнаружил у себя тоненькие лапки с коготками, крепко сжавшими ветку, на которой он — Нильс-птица сам и находился.

От такой резкой перемены голова мальчика закружилась, лапки разжались сами по себе и он стал падать вниз. Но кувыркнувшись в воздухе несколько раз он спохватился и расправил крылья. Спланировав над землей, он усердно заработал своими серповидными конечностями и с каждым новым взмахом становился все увереннее и свободнее.

Через некоторое время мальчик настолько привык к своему крылатому состоянию, что летал уже не хуже других ласточек, а может даже лучше. Земля то удалялась, то стремительно приближалась: это Нильс то набирал высоту, то вдруг резко спускался вниз.

Раньше он, конечно, уже летал на гусе, но разве можно было это сравнить с тем, когда ты сам, взмахом своего крыла, поднимаешь себя над полями и лугами, чувствуешь, как твои жесткие перья опираются об упругий воздух и несут тебя все выше и выше, дальше и дальше к облакам, к Солнцу, к необъятной синеве! Ничего подобного мальчик еще не испытывал! Он подолгу кружил в воздухе, планировал над землей, отдыхал на ветвях деревьев, а затем снова поднимался ввысь и летал, летал, летал...

Другие птицы шарахались от него, ибо он летал не так как все, а иначе — быстрее, легче и выразительнее. Так виртуоз отличается своим непревзойденным искусством от игры обычного музыканта, ничем не приметного.

Даже быстрый орел оробел при виде такой молниеносной ласточки. Он тут же сел на дерево, сложил крылья, и уже оттуда, полный уважения и внимания, наблюдал за ней, за ее стремительным полетом.

А ласточка летала все лучше и лучше, и поражала всех смотрящих на нее своими захватывающими дух виражами.

Так продолжалось до самого заката... Лишь когда косые лучи светила заскользили по земле и мальчик понял, что смертельно устал, он захотел вновь стать тем, кем был раньше. Тотчас он ощутил себя в своем обычном теле, поднял руку к голове, снял очки и посмотрел на ветку. Ласточки, сидящие на ней, чирикнули, вспорхнули и куда-то улетели...

Глава-9

ЛЮБОПЫТСТВО МОРТЕНА

"Что-то часто стал Нильс заглядывать в эти странные очки!— думал Мортен, когда мальчик уже спал.— Интересно, чего такого увлекательного он в них нашел?"

Гусь с любопытством подошел к спящему на мягкой траве другу, намереваясь рассмотреть его серебристые очки. Но сначала Мортену на глаза попалась книга, лежащая рядом с Нильсом. Гусь нагнул голову, сунул кончик клюва между страниц и вдруг отскочил от нее как ошпаренный: книга, раскрывшись, увеличилась в размере... Мортен замер, но увидев, что больше ничего не происходит и что книга будто ничем не угрожает, успокоился и снова к ней приблизился. Читать гусь, конечно, не умел, поэтому множество непонятных знаков, представших его глазам, ни о чем ему не рассказали, и он оставил книгу, как не представляющую для него никакого интереса.

— Что забавного находят люди в этих непонятных знаках?— недоумевал он.

Но тут в поле зрения Мортена наконец-то попали очки, торчащие из кармана куртки Нильса. Вот они-то и были ему нужны. Очки, как и книга, так же были довольно малы, но Мортен все же изловчился и осторожно подцепил их клювом. И что же? Очки, приноровившись к гусю, стали ему впору. От неожиданности Мортен уронил их на землю. Но любопытство гуся было велико. Он нагнулся и попытался сунуть голову между распахнувшихся от удара о землю дужек. И очки хоть и неуклюже, но все-таки оседлали нос Мортена так, что кое-как он в них все же заглянул.

Любопытство гуся разгорелось еще сильней, и он с жадностью смотрел в таинственные стекла.

Надо сказать, что Мортен был порядочным обжорой и желание покушать чего-нибудь почти никогда не покидало его ненасытного желудка и именно сейчас усилилось. Потому-то очки и отправили гуся в соответственное место, то есть место, нарисованное его воображением под приливом желудочного сока. А нарисовало оно — небольшое болотце, кишащих в нем водяных пауков, подводных жучков и червячков. И не успел Мортен моргнуть и глазом, как оказался там — на болотце, на поверхности воды. С невероятной быстротой стал хватать он с зеленой ряби этих чрезвычайно вкусных насекомых, нырять, раскрыв клюв, в который жуки-плавунцы прямо-таки лезли сами, глотать их, настигать новых и есть, есть, есть, не зная меры, не желая конца и края.

Самый шустрый рачок и тот был настигнут гусем и отправлен в потяжелевший от обильной пищи зоб.

От поднятого со дна ила вода стала густой, как масло, но это вовсе не смущало гуся: он все никак не мог удовлетворить своего аппетита и делал все новые и новые броски.

Неизвестно чем бы все кончилось, если бы Нильс вдруг не проснулся и не сорвал волшебных очков с бестолковой головы Мортена.

— Мортен!— кричал он на гуся. — Никогда больше не притрагивайся к очкам. Только человек имеет право прикоснуться к ним и то не каждый. Птицам же и подавно нельзя брать вещи, в которых они ничего не смыслят.

-Но, Тумметотт!— пытался сначала оправдаться Мортен, но под конец, согласившись с другом, пообещал больше никогда не касаться этих таинственных очков.

Вскоре друзья мирно спали, каждый из них видел свои сны, а утром, когда Солнце как обычно встало над землей, Мортен с Камнем в клюве и Нильсом на спине снова махал своими широкими крыльями твердо и неторопливо в ясной невозмутимой синеве.

Глава-10

БЕДА

Так и летели Нильс и Мортен на юго-восток. Сверкало солнце, встречались облака, внизу под крыльями проплывали реки и озера, появлялись леса, приближались и оставались позади. Скоро и Обь проблеснула своей широкой лентой. Казалось, ничто больше не омрачит сердец друзей. Но чем ближе они подлетали к месту, указанному Наставником, тем сильнее чувство тревоги охватывало Нильса. Сначала мальчик пытался не замечать его, объясняя это разлукой с домом и родными, но с каждой минутой оно становилось все сильнее и сильнее, и в конце концов мальчик понял: быть беде.

И вот однажды, когда Мартин пролетал над небольшим леском, расположенным у невысокого холма, за которым проступали горы, Нильс увидел человека, стоящего на земле, и бегающего вокруг него огромного рыжего пса, с белыми пятнами с боков. В руках человека был какой-то длинный черный предмет, направленный вверх прямо на Мортена.

" Да это же ружье!"— опомнился Нильс. Но не успел он скомандовать гусю резко изменить полет, как ружье блеснуло и через секунду Мортен, заваливаясь на крыло, стал кругами падать вниз.

Голова у Нильса закружилась, неприятный комок подступил к горлу, и мальчик разжал пальцы, вцепившиеся было в перья.

К счастью, Нильс был легким как листок и удар о землю не грозил ему, но оказавшись в траве Нильс не сразу пришел в себя, ибо кувыркался в воздухе так, что сознание ненадолго покинуло его.

Придя в себя мальчик осмотрелся... Мортен лежал недалеко, раскинув крылья и подогнув под туловище шею. Камень, выпавший из раскрытого клюва птицы, находился рядом. Со стороны холма приближался лай.

Но не успели собака и охотник подбежать, как перед ними вырос великан. Это был Нильс, произнёсший заветные слова, — "Микрос, макрос, кошка, рысь

Нильс — в гиганта превратись!"

Пес замер как вкопанный, упершись ногами в торф. Потом взвизгнул и помчался прочь. Охотник напоминал собой статую, запрокинувшую вверх голову. Уставившись на великана, он стоял с раскрытым ртом, выронив ружье. Затем, не спуская с великана глаз, он повернулся и сорвался с места так, что комки земли полетели из-под его сапог. Пронзительный крик, вырвавшийся из его груди, сотряс округу. Казалось, даже листья посыпались с деревьев... Но не прошло и минуты, как нестерпимая тишина нависла над землей, а Нильс (повинуясь неумолимому правилу заклинания) снова превратился в гнома. Затем он, ещё не понимая до конца, что приготовило ему произошедшее в воздухе событие, подошел к Мортену. Его друг, его любимый Мортен был мертв. На его белой, еще недавно трепетной груди алел кровавый след.

Слезы градом покатились у мальчика из глаз, и он прижался к безжизненному телу друга.

— Как же так?! Может ли это быть?— всхлипывал Нильс. Не имея сил успокоиться, он безутешно плакал так еще очень долго...

Оставаться гномом было опасно, да уже и не нужно. Мортен был мертв, нести Камень стало некому. Да и что вообще под силу гному?

-Гном, дурман, косуля, лань,

Нильс очнись — обычным стань! — раздался голос мальчика, и он принял обычный рост. Затем он положил Камень в потайной карман куртки, взял на руки безжизненное тело друга, отнес в лесок и предал земле.

— Прости, Мортен!— горестно шептал Нильс.— Ведь в твоей смерти виноват и я.

Он снова горько заплакал, по его щекам потекли крупные слезы, упали на пригорок могилы и исчезли в сырой земле.

И остался Нильс один в чужой стране, не зная языка, не ведая куда идти и как себя вести, а главное — утратив друга.

И вот что казалось Нильсу странным и непонятным: именно у самой цели, куда друзья и стремились, Мортен погиб! Да, горы Алтая были рядом, их белоснежные вершины различались без труда и словно парили над землей.

За текущей невдалеке рекой виднелся поселок. Мальчик поднялся и медленно побрел в направлении протянувшихся вдоль реки домов...

НОВЫЙ ДОМ

Когда Нильс подошёл к избушке, стоящей на краю поселка, он подумал:

"Нужно молчать и не говорить ни слова, иначе все поймут, что я чужестранец и тогда мне несдобровать".

Он нерешительно протянул руку к калитке в заборе и постучал.

Вскоре, на стук вышла бабушка, в белом переднике и жилистыми, натруженными руками.

Как мог, объяснил ей Нильс жестами, что ищет ночлег и что ему некуда идти.

"Никак немой!?"— подумала старушка и, осмотрев мальчика с головы до ног, пустила его в дом. У нее не было ни внуков, ни детей и ей не о ком было заботиться, к тому же она была доброй женщиной, поэтому она с теплотой отнеслась к Нильсу и с радостью его накормила.

Пока она суетилась у стола — подкладывала мальчику вареную картошку и подливала душистый чай, она рассказывала о себе, о жизни своего села и нелегкой жизни простых людей.

Нильс с удовольствием ел, ведь давно уже не пробовал домашней пищи, вспоминал своих отца и мать, и то, как когда-то они все вместе также сидели за столом и ели картошку. Странно, но, слушая бабулю, мальчик понимал все, о чем она ему рассказывала.

Когда же стемнело, и старушка уложила Нильса спать, он, лежа в кровати, размышлял:

" Как я могу понимать ее — говорящую на незнакомом мне языке?" Он долго не мог объяснить себе, как это могло стать возможным. Но в конце концов ему стало ясно, что слова — это не мысли, а одежды их облекающие. Эти одежды в различных странах разные, и эти одежды — языки. Языки разные, но суть, заключенная в них, одна. И суть эта — мысли. И если научиться видеть эти мысли, то можно понимать их, невзирая на облекающие их одежды — языки.

Это открытие так поразило Нильса, что он забыл про обрушившеюся на него беду. Сон прошел... Но через час, чистое белье и мягкая подушка все же сделали свое дело и мальчик всё-таки уснул.

Давно он не спал в кровати. Было тепло, уютно и ему приснился сон:

Вот он сидит у безжизненного тела друга, а рядом Наставник. Его излучающая тепло рука лежит на голове Нильса. Голос Наставника глубок и мягок:

— Не плачь, малыш! Мортен погиб как герой на поле брани. О такой смерти домашний гусь мог бы только мечтать. Он погиб во имя добра, а не под топором кухарки в угоду ненасытному желудку. Уж лучше погибнуть так, чем на зловещем пеньке для рубки птиц. И не погиб он вовсе, ибо души живых существ БЕССМЕРТНЫ...

Сказав это, Наставник исчез и теперь Нильс видит птицеферму, домашних птиц и людей. Он видит, как из тысяч яиц вылупляются желтые комочки цыплят, клюют зерно, растут и вскоре попадают под ножи. Он видит, как женщины с любовью ухаживают за своими питомцами, лелеют их, а потом, стоя у столов, ощипывают их безжизненные тушки, жарят на раскаленных сковородках, посыпают солью и с аппетитом поедают.