В глазах бригадира мелькнуло понимание и уважение.
— Ну, давай. Если что, мы рядом, присмотрим.
Андрей встал и вышел из-за стола. Спокойно подошел к ухмыляющемуся Быстрову и остановился.
— Нет, Быстрый. Здесь мы с тобой говорить не будем — культурное заведение, всё-таки. Во двор выходи, на площадку. Если не передумал.
Развернулся и, не оглядываясь, направился к выходу с веранды. Сразу за ней, примыкая к берегу Оки, была довольно широкая и ровная площадка. 'Почти как ринг' — мелькнула мысль. Отошел шагов на десять и повернулся, ожидая обидчика. Вопреки ожиданию, во двор вывалились почти все посетители, кто был в этот момент на веранде. Вывалились и окружили площадку плотной толпой. 'Ну, вот. Почти настоящий ринг. Интересно, кто будет рефери'? Судья объявился сам, заявив о себе громкой и резкой командой:
— Немедленно прекратить! Это что тут еще за митинг?!
— Не шуми, Михалыч. Тут, как бы тебе сказать, дело не простое. Тонкое дело. Решили ребятки между собой непонимание выяснить. Ну, пусть выяснят, а мы присмотрим. Меня-то ты знаешь, беспорядка не будет. А хочешь, сам поприсутствуй, вроде как за порядком смотришь. Или не положено тебе по службе твоей участковой?
— Старый ты греховодник, Григорий Фомич. Ладно, хоть и непорядок, а поприсутствую как гражданское лицо. Но если что — с тебя первого взыщу, меня знаешь. Нарушители, вашу мать. В чем непонимание-то?..
Драться Стёпка умел. И держать удар тоже. В отличие от нового тела Жеки. Вот сейчас он и пожалел, что не подумал о тренировках. Академик, твою мать! Про восстановление организма помнил, а про рефлексы тела забыл. И после пары-тройки пропущенных ударов, после рассеченной брови пришлось ломать не приспособленное к привычному Жеке бою, новое тело и заставлять его, через боль в растянутых сухожилиях и мышцах, драться. Драться по новым правилам. Уличная драка сильно отличается от боксерского поединка, но и в 'прошлой' жизни приходилось ходить 'район на район'. Поймав противника на обманном движении и проведя классический удар раскрытой ладонью в грудь, удалось переломить ход поединка. Стёпка всё чаще стал ошибаться и пропускать удары. Его новая светлая рубашка всё больше заляпывалась кровью, капающей из разбитого носа. Наконец, Стёпка подставился под единственный удар, который решал всё. Андрюха замахнулся и... просто оттолкнул противника в сторону. Тот сделал пару шагов назад и остановился, пошатываясь из стороны в сторону. Пантюшин тоже не двигался, опустив руки вдоль тела. Потом, через некоторое время, он понял, что поступил единственно правильным образом. Собственно, Быстров сам потом объяснил ему причину своей тогдашней неприязни. А сейчас, после окончания драки, Андрей сам видел эту 'причину', со злющими, на пол лица глазами, замершую, стиснув кулачки, в передних рядах зрителей.
Этого худощавого паренька Андрей заметил издалека. А чему тут удивляться? Идешь, понимаешь, на свидание, девушку свою высматриваешь. А в нужной беседке какой-то хмырь с бумажками устроился. Не порядок получается. Хорошо хоть, что Наташка, как и любая уважающая себя девушка, не мчится сломя голову минута в минуту. Так что минут пять у него есть — на большее опоздание у Наташки выдержки не хватает, нет у неё нужного терпения. 'Та-а-ак, придется этого читателя мордой своей пугать. Ну, что, в самом-то деле, другого места для чтения не нашел? Э, да он не просто читает, он еще и пишет чего-то. Ну-ка, ну-ка, подойдем поближе'. Андрей осторожно подошел к решетчатой ограде беседки и заглянул через плечо парня в разложенные на скамейке листы бумаги. И замер, точно его столбняк хватил.
'Етитская сила! Это как, что, откуда?! Да кто это вообще тогда такой есть'?! Такой взрыв эмоций произошел потому, что Жека увидел на серо-белых листах бумаги знакомую ему чуть ли не с детства схему гетеродинного радиоприемника. Да, немного непривычную, с непривычными обозначениями и значками, но абсолютно классическую. А силу эмоциям добавляло то, что парень её рисовал сам. Помозгует чего-то, нос карандашом почешет и продолжает рисовать дальше. Андрей всмотрелся внимательней. 'Нет, не гетеродин, но очень и очень похоже. Принцип тот же — преобразование частоты сигнала при приёме. Чёрт, ну, вот же, написано — кристадин. Что-то я про это слышал раньше. Так, ясно в чем у парня трудность — точечных контактов еще не придумали, а эта блямба вам такое преобразование частот устроит, что мама не горюй. Ну'с, поможем коллеге-соотечественнику'.
— А знаешь, я бы в это место катушку поставил. Тогда колебания не так сильно затухать будут. Только её подбирать придется. Под частоту сигнала.
Услышав эти слова, парень вздрогнул и повернулся к Андрею, глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Я что-то не то сказал? Инженер Куксенко применил катушки в своей схеме и генерация стала устойчивой. Потому, что ёмкость лампы вместе с катушкой образуют колебательный контур.
Глаза у парня сделались еще шире, что казалось невозможным, и буквально взлетели на широкий крутой лоб. А на длинном и ровном носу выступили капельки пота.
— Я... Ты... Контур... Ты откуда мою схему знаешь?!
'Во, блин, вляпался. Говорила мама — не торопись языком молоть, да черта с два сынок послушал. Кристадин, кристадин... Так, Нижний Новгород, кристадин, 31-й год. Мать! Не в Лосева ли я вляпался? С другой стороны — 'моя схема'. Блин, хоть бы фотография его приличная сохранилась. Посмотрим: лицо узкое, щеки впалые, длинный нос, глаза смотрят куда-то вверх. По-моему, похож'.
— Но ты же Олег Лосев, верно? А про твою схему в журнале читал.
— В каком журнале?!
— В каком, каком... 'Радио всем' называется. Забыл?
Парень сглотнул и немного успокоился. Резко поднялся, рассыпав листы бумаги по полу беседки. Наклонился, собрал записи и снова сел, повернувшись к Андрею.
— Ты извини, друг. Это от неожиданности. Я над этой схемой месяц бьюсь, а тут подходит какой-то прохожий и начинает мне про контур говорить. Вот и... А ты что, радиоделом увлекаешься?
— 'Увлекаешься' — слишком сильно сказано. Так, интересуюсь по мере возможности. Учетчик я, на 'Красном Сормово'.
— Хорошие у нас сегодня учетчики пошли, колебательные контуры знают. Кроме шуток, откуда мою схему так хорошо знаешь?
— 'Так хорошо', это как? Как я её вообще могу знать, если ты её рисовал вживую, когда я подошел? Это же радиоприемник? Детекторный. А ты усилитель на кристадине сочиняешь. Кстати, а почему именно цинкит?
Глаза у парня снова начали раскрываться. 'Стоп, хорош. Так у него совсем башню сорвет. Да что за нервные изобретатели пошли?! Чуть что, как барышни в обморок норовят. Я же ничего особенного и не сказал. Уй, бли-и-ин! Совсем ты, Андрюха, мозги потерял. Это у нас, там, каждый шкет телемастером назывался, и горсть конденсаторов в кармане таскал. А сейчас-то радио из разряда фантастики, передовой край науки, так сказать. И вдруг какой-то учетчик про него как про что-то совершенно привычное рассуждает. Так, придется врать чего-нибудь'.
— Олег, ты чего опять? Ты на меня так не реагируй, это у меня со школы. Я когда с колхозным стадом под грозу попал, меня здорово оглушило, когда молния рядом шарахнула. Двух коров насмерть, а у меня вот какая-то ерунда в мозгах произошла. Что увижу — запоминаю сразу. Любую железку понимаю. Меня председатель ни в какую из колхоза на завод отпускать не хотел, еле упросил. Фельдшер говорил, что я этот, уникум, во.
— Иди к черту, Андрей. Уникум он, понимаешь. Ты мне повтори, что ты про кристадин сказал. Какой еще усилитель? Чего усилитель?..
Подошедшая к беседке Наташа, с любопытством смотрела на двух молодых людей, увлеченно рисующих что-то, перебивая друг друга, на клочках бумаги. С минуту постояла, а потом бесцеремонно втиснулась между ними, растолкав их острыми локтями.
— О, Натка. Извини, пожалуйста, увлеклись. Ты знаешь, с кем я тебя сейчас познакомлю?! Вот, знакомься — Олег Лосев. Наш гений радио. Помнишь, мы с тобой журнал читали? Вот, его работа. Здорово, правда?
— Очень приятно, Наташа. А что это Вы тут рисуете? А, поняла. Детекторный радиоприемник.
Буквально отключившийся после этих слов Лосев, совместными усилиями был приведен в чувство, обрызган водой, за которой Андрею пришлось спуститься к самому берегу, и усажен в угол беседки. Немного придя в себя, изобретатель взял с них честное благородное слово, что через два дня они придут к нему в лабораторию, где он познакомит их с руководителем лаборатории, выдающимся физиком, Михаилом Александровичем Бонч-Бруевичем, и всеми своими коллегами. Наташка с визгом радости согласилась сразу, а Андрей просто, молча, кивнул. Кто-кто, а он знал, как встречают ученые посторонние таланты. Оставалось надеяться, что теперешние ученые действительно ученые, а не носители ученых званий. Ну, там посмотрим. Опыт так называемых 'ученых диспутов' у него был не малый. Начиная с самого первого, на котором ему довелось присутствовать. Когда он только пришел работать в институт, в его лаборатории работал старый инженер по фамилии Зборовский. Старый не по возрасту, а по опыту. И вот, первый ученый совет, на котором как раз Зборовский делал доклад о результатах своих исследований. Он развешивал плакаты и графики, когда из зала раздался ехидный голос:
— Ну, вот. Не иначе, докторская.
И спокойный ответ Зборовского, ни на мгновение не прервавшего своё занятие:
— Не угадал. 'Краковская'.
А потом, помахав новому знакомому на прощание и взявшись за руки, Наташа и Андрей медленно пошли к речному порту. Свидание, всё-таки.
Новиков
'Вот и лето прошло — словно и не бывало'. Даже не прошло, а пролетело, просвистело. Новиков, несмотря на все свое здоровье, почернел как головешка, осунулся, давно забыл, что такое нормально поспать и спокойно поесть. Что уж говорить про остальных. Народ буквально с ног валился. Приходилось внимательно следить, чтобы не перегнуть палку. А то люди могли просто сломаться от усталости. Подключил медиков. Задействовал Ковалева. Хотя замполита и подгонять не надо было. Тот сам все прекрасно понимал. И Новиков, в который раз, сам себе завидовал — повезло ему с комиссаром. Но дело делалось, и это было самое главное. Дивизия становилась единым организмом. Слаженным и смертоносным. До идеала, по мнению Новикова, было еще далеко, но идеал — это штука такая, недостижимая. Хотя стремиться к нему надо. Собственно пришло время делать первые выводы, и Новиков решил собрать совещание с участием командиров полков, батальонов, начальников служб и их заместителями. Поговорить было о чем.
В том, что тем для обсуждения на таком совещании накопилось преизрядно, Новиков не ошибся. Три месяца он гонял полки и батальоны до седьмого пота. Учил, объяснял, если было необходимо, заставлял. Но времени объяснять всем и каждому, зачем это необходимо — просто не было. А вот теперь появились и повод и возможность. И начинать пришлось с Китая. С того, чему он, командир дивизии, там научился.
— Любая несогласованность в действиях частей и подразделений — это неоправданные потери. И, чаще всего, невыполнение боевого задания. Войны без потерь не бывает. Это правильно. Но неоправданные потери — это не просто ошибка командира — это преступление! Родина доверила нам жизни своих сыновей не для того что бы мы их по дурости и лености в землю укладывали. А для того, чтобы врага били и побеждали. И если возникает необходимость выполнения приказа — 'Любой ценой!', — то это чаще всего результат ошибки командира. Недооценил противника. Не рассчитал свои силы. А цена выполнения такого приказа — жизни бойцов и командиров.
Он-то видел, к чему приводит такое командование. На своей шкуре испытал, когда его бригаду, бросили затыкать прорыв. Почему? А потому, что не перевелись еще 'коверные' командиры и горе — теоретики.
Бригада Ротмистрова, обеспечивавшая устойчивость всего левого фланга группировки советских войск, была брошена в бой с приказом: 'Любой ценой обеспечить взятие к 1 мая, населенного пункта Цуяхинь.'. И ведь приказ отдавал не командующий группировкой Чуйков, он в то время лежал в госпитале, а член военного совета совместно с приехавшими партийными деятелями. Ротмистров бросился выполнять приказ со всей дури, иначе не скажешь. И горели среди улочек никому не нужного городка, до этого непобедимые Т-19! А эта очкастая тварь, все гнала и гнала на убой, свои батальоны. Пока гнать оказалось некого. А китайцы потом просто ушли из городка. Он им и не нужен был. Как и нам. Ломалась вся конфигурация фронта и для его обороны сил требовалось в несколько раз больше, чем, если бы он оставался у китайцев. А в Москву уже летели победные телеграммы. Вот только результат оказался для этих 'полководцев' не тот, которого они ожидали. Вместо новеньких дырочек на мундирах под ордена им в срочном порядке сделали новые дырочки в их 'гениальных' головах. А только что сформированной бригаде Новикова, пришлось затыкать дыру в обороне. Заткнули. Успели. Но какой ценой! До трети лично состава осталось лежать в маньчжурской земле. И что с того, что потери китайцев были в десятки раз больше, а нарком обороны вынес благодарность всему личному составу. Бесцельно загубленные жизни не вернешь. А о захваченных в плен в городке танкистах и вспоминать не хочется. Даже ему, прошедшему школу жизни конца двадцатого века, выдержка отказала, когда он увидел, что с ними сделали. Почти сорок молодых ребят. Было. Остались мелко нарезанные кусочки тел, присыпанные солью. Это что бы кровь останавливалась! А командира батальона нашли с разрезанным животом куда ему, живому! — засыпали негашеную известь. Единственное на что его хватило, это отнять камеру у блюющего корреспондента 'Красной звезды' и снимать, снимать, пока не кончилась пленка. А потом... Потом, оказалось, что ни одного китайца в плен не взяли. Это для официального отчета. Просто не осталось их в живых. Как и спирта. Это была тризна. Другого определения у Новикова не было. Начальство все, конечно, поняло. Но мер не принимало. Не зря он все ЭТО, снимал на камеру.
Зато потом, через месяц, когда бригада была уже подготовлена к боям, когда Новиков со спокойной совестью смог доложить, что формирование и подготовка бригады закончены — вот тогда они показали, и китайцам, и японцам, что такое современная маневренная война. Введенная в прорыв бригада, громила тылы и подходящие подкрепления. Захватила, если можно такое сказать о куче трупов, несколько штабов. И завершая окружение китайской группировки, соединилась с бригадой Катукова. И все это с минимальными потерями.
Вот об этом он и рассказывал командирам.
— А теперь представьте, какой круг задач может и должна решать танковая дивизия. И какой согласованности требуется добиться в наших действиях, чтобы наш удар был для врага страшен, а оборона неприступна.
Я знаю, что все устали. Что и люди и техника на пределе. Но время сейчас такое, что нет у нас с вами возможности подготовку проводить спокойно и не торопясь. Наш опыт нужен всей армии. Мы первые! И нам особенно трудно. Но это не только тяжкий труд — это и почет. Это признание нашим правительством и командованием того, что на нас можно положиться. И нам нельзя, права мы такого не имеем, обмануть это доверие.
