То, что спит в холмах

— ...Рог левкокроки следует брать от зверя четырех лет и старше. Если рог на ощупь подобен замше, проку от такого не жди, ибо снят он был с теленка, не успев впитать всей мощи возмужалого зверя. Если же заметишь на роге налет подобный восковому или трещины, какие бывают на старом фарфоре, польза тоже будет невелика, ибо зверь, носивший его, растратил свою мощь и изгнан был в пустыню умирать. И только когда рог, принесенный торговцем, гладок и блестящ, как черный обсидиан...

— Ладно, хватит уже, — проворчал аптекарь, забирая у меня книгу. — Буквы не в первый раз видишь, верю. Греческий или латынь знаешь?

— Нет, — ответила я, решив, что врать бесполезно, поскольку это проверяется на раз-два. — Но я быстро учусь.

— Учишься, значит, — пробормотал старик и задал следующий вопрос:

— Сколько скрупулов в унции?

Так и хотелось ответить 'да хрен его знает', но вслух я все-таки выдала прилично отцензуренный вариант:

— К сожалению, мистер, мне до сих пор больше приходилось оперировать десятичной системой измерения, а не аптекарскими весами, но, как я уже говорил...

— Ты быстро учишься, ага, — кивнул старик, и у меня возникла твердая, хотя и горькая уверенность, что здесь мне тоже ничего не светит. — Значит, не в аптекарских мерах раньше считал? И сколько же в этих не аптекарских мерах будет, если взять шесть раз по сто сорок семь?

— Восемьсот восемьдесят два, — грустно ответила я, особо не задумываясь. Было бы о чем думать.

Аптекарь достал откуда-то из-под стойки здоровенные счеты, пощелкал костяшками и с удивлением заметил:

— Ты глянь-ка, правильно. Значит, не соврал. Значит, в самом деле считать доводилось. Слушай, малый, так как тебя звать-то?

А вот это, конечно, было весьма интересным вопросом. Имени мальчика я по-прежнему не знала, а представляться женскими именами — хоть своим родным, хоть тем, которым меня упорно обзывали лепреконы... ну, не лежала у меня к этому душа. Не лежала бы даже в том случае, если бы подобное оказалось нормальным явлением для мира, в котором я очутилась, а ведь мистер Андвари едва ли не открытым текстом дал мне понять, что это не так. В общем, имя требовалось мужское, причем требовалось срочно, чтобы не вызвать подозрений.

— Доу, сэр, — решилась я, наконец. — Мое имя — Джон Доу.

В конце концов, почему бы и нет? Трупом я, слава богу, еще не была, а вот неопознанной личностью — уже вполне.

Старик зыркнул на меня и проскрипел, грозя пальцем:

— Давай-ка без подхалимажа, малый. Никаких сэров-пэров. Звать меня будешь мастером Ноланом, понял?

— Да, с... мастер Нолан, — быстро сказала я, не веря своим ушам. Неужели мне все-таки повезло?

Аптекарь выбрался из-за прилавка, задвинул засов на входной двери и, приказав следовать за ним, прошел в подсобные помещения. Располагавшаяся сразу за торговым залом комната, очевидно, служила складом. Во всяком случае, забита товаром она была не хуже самой лавки и пахла не лучше. В дальнем углу комнаты, за грудой ящиков, обнаружилась деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Мастер Нолан указал на закуток под лестницей, куда едва-едва втиснулся огромный сундук с плоской крышкой.

— Спать будешь здесь. Учти: если что пропадет, три шкуры сниму, а попробуешь удрать — из-под земли выкопаю.

— Пальцем ни к чему не притронусь без вашего распоряжения, — заверила я. — А что насчет еды?

Этот вопрос волновал меня куда больше спального места, которое при необходимости я и сама могла организовать хотя бы в той же самой родовой избушке.

— Будет тебе кормежка, будет, — хмыкнул старик. — Раз уж беру, значит, придется работать, а не дохнуть с голода. Если всем устроишь, через месячишко о жаловании поговорим, а сейчас ноги в руки и дуй танацетум взвешивать.

Загадочный танацетум при ближайшем рассмотрении оказался подозрительно похож на засушенные цветочные корзинки самой что ни на есть обыкновенной пижмы. Фасовать его следовало по два скрупула в сверток. Кстати, в драхме, как мне все-таки удалось выяснить, таких скрупулов содержалось три штуки. С травой я провозилась дотемна и как раз пересчитывала получившиеся свертки, когда мастер Нолан, заглянув в уголок, который я себе облюбовала на складе поближе к зарешеченному окну, ворчливо сообщил, что если я и дальше продолжу копаться, то останусь без ужина. Можно, конечно, сколько угодно придираться к тому, что ожидавшая меня на грязной кухне похлебка была жидковатой и изрядно поостывшей, а хлеб отдавал затхлостью, но в тот момент они показались мне лучшими блюдами из всего, что я когда-нибудь пробовала.

Глава 4, в которой Рита знакомится с Джедом Мэлоуном и методами альтернативной медицины

Спустя четыре дня пребывания в подмастерьях у мастера Нолана я уже могла составить первое о нем впечатление. Хотя старик и был ворчлив, как большинство людей пожилого возраста из любых, наверное, времен и наций, ужиться с ним было вполне реально. За четыре дня я выяснила, что отметившаяся в названии лавки 'герметика' не имеет ничего общего с 'герметичностью' и является всего лишь альтернативным обозначением алхимии, а мастер Нолан в основном торгует ингредиентами для снадобий, как и Дель Сарто, с которым я уже имела сомнительную честь пообщаться и о котором старик-аптекарь отзывался крайне нелестно. Я сказала 'в основном', потому что, как мне показалось, животные, растительные и минеральные компоненты для приготовления разнообразных зелий все-таки не являлись единственной статьей дохода мастера. Во всяком случае, некоторые предметы, виденные мною на складе, трудно было отнести как к ингредиентам, так и к их источникам. Впрочем, само по себе это ничего не значило. Вывеска над лавкой мастера Нолана обещала туманное 'все', а мне, как дилетанту, трудно было судить, какие приспособления могут потребоваться алхимикам в мире, в котором их наука является вполне официально развивающейся. Возможно, что там находили применение и бронзовые ножи причудливой формы, и костяные иглы, и пергаменты, испещренные рунами, но даже если и нет, это было личным делом мастера Нолана. Меня же сейчас куда больше интересовал как раз таки вопрос, касающийся ингредиентов, желательно добываемых в таежных лесах и имеющих приличную цену.

Мысль о подобном способе заработка начала обретать форму по мере того, как я узнавала от мастера Нолана стоимость некоторых из предлагаемых им товаров. Даже с учетом торговой наценки поставщикам должна была перепадать приличная сумма, так что очень могло оказаться, что при правильном подходе в моем наследстве все же обнаружится что-нибудь полезное. Конечно, эта идея не сулила быстрых и легких денег, однако давала проблеск надежды. На далекую перспективу, разумеется, но даже с учетом этой временной поправки жить, как в известном высказывании товарища Сталина, становилось лучше и веселее. Стало бы и совсем хорошо и весело, если бы удалось наконец выздороветь. Проблема заключалась в том, что мое состояние не только не улучшалось, но и как будто бы становилось хуже. Во всяком случае, того надсадного кашля и той одышки, которые начали досаждать мне в последние пару дней, раньше я за собой не замечала. Заметил их и мастер Нолан, в обычной своей сварливой манере поинтересовавшись, не чахоточный ли я. Я заверила, что нет, очень надеясь, что не соврала.

На пятый день ровным счетом ничего не поменялось. Я позавтракала без малейшего аппетита, исключительно потому, что понимала — есть надо, иначе кранты, и занялась сортировкой стрекозьих крыльев по размерам. Мастер Нолан находился в лавке, и около одиннадцати часов утра я услышала, как он с кем-то разговаривает. В принципе, в этом не было бы ничего странного, тем более для продавца, если бы речь вдруг не зашла обо мне. Я навострила уши.

— ...смышленый малый этот Доу, — говорил старик. — Я так скажу, даже слишком смышленый для своего возраста. Квелый вот только какой-то, того и гляди в ящик сыграет. И что мне тогда с ним делать?

Раздался короткий смешок его собеседника, а затем послышался голос:

— Только не пытайся рассказывать, Проныра, будто ты не знаешь, что делать с трупами.

Голос был мужским, нестарым и довольно необычным. Я бы, наверное, даже сказала, красивым, и в свете этого любопытно становилось посмотреть на его обладателя. Я еще ни разу не видела клиентов мастера Нолана, тем более клиентов, обсуждающих такие щекотливые темы.

— Но-но, — тем временем прикрикнул старик-аптекарь. — Язык придержи. Я теперь, чтоб ты знал, добропорядочный гражданин королевства.

— Нисколько не сомневаюсь, — заверил его собеседник таким тоном, что сразу становилось ясно — сомневается, и еще как. Я скептически покачала головой, а мастер Нолан, похоже, пропустил сарказм мимо ушей.

— Слушай, Мэлоун, — сказал он после короткого молчания, — глянул бы ты на мальчишку по старой дружбе. Все думаю, как бы он чахотку не приволок.

— Вот с этого надо было и начинать, — хмыкнул загадочный Мэлоун. — Так бы сразу и говорил, что заразу подхватить боишься, чем морочить голову трупами. Где этот твой драгоценный помощник?

Я уткнулась носом в коробку со стрекозьими крыльями, надеясь, что мастер Нолан все-таки передумает. А чего на меня смотреть? Не невеста на выданье, в конце-то концов. Шаги послышались уже на складе, за нагромождениями ящиков.

— Вон там он, возле окна, — сообщил мастер Нолан.

Я тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежностью, подняла голову, чтобы, так уж и быть, тоже глянуть на человека, который успел меня заинтересовать... и зареклась на перспективу судить о людях по голосам. Собственно говоря, особого разнообразия вариантов идентификации у меня не было. Раз один из вошедших на склад был мастером Ноланом, кстати, практически сразу вернувшимся обратно в лавку, значит, второй должен был быть тем самым его посетителем, которому так упорно предлагали на меня посмотреть. Мэлоун оказался долговязым, болезненно худым мужчиной, на вид не старше тридцати пяти лет. У него был бледный, серовато-пергаментный цвет кожи и узкое лицо с непропорционально крупным и кривым — похоже, не один раз сломанным — носом. Глубоко посаженные глаза мужчины были светло-серыми, я бы даже сказала неестественно светлыми, и, наверное, именно из-за этого казались невероятно холодными, а темно-русые волосы были острижены чересчур коротко, отчего на правом виске отчетливо различалась идущая наискось узкая полоска, волос вообще лишенная — возможно, шрам. Общую картину дополняла долгополая черная одежда странного покроя, вызвавшая у меня одновременную ассоциацию, как со священником, так и с гробовщиком. В общем, повстречав подобного типа на улице, я бы, пожалуй, лучше перешла на другую сторону дороги, от греха подальше. Здесь, к сожалению, переходить было некуда.

— Джон Доу, значит, — наконец, произнес Мэлоун, подтверждая, что раньше я слышала именно его. — Ну, что, Джон Доу? Раздевайся, собственно говоря.

— Чего? — переспросила я, решив, что ослышалась.

— Раздевайся, говорю, — повторил мужчина. — Куртку снимай, рубаху.

— Это еще зачем? — уточнила я с подозрением, прикидывая, не придется ли сейчас срочно прибегать к помощи родового перстня. Оно, конечно, с одной стороны гость мастера Нолана не слишком-то смахивал на любителя мальчиков, а с другой стороны я прежде не слишком-то часто общалась с подобным контингентом, чтобы иметь богатое поле для сравнений.

— Дурень, — криво усмехнулся Мэлоун, как будто прочитав мои мысли. — Как я, по-твоему, иначе тебе диагноз поставлю? По хрустальному шару?

— А вы доктор, что ли?

— Можно и так сказать.

Это, конечно, не было однозначным утвердительным ответом, но я, помявшись, решила все-таки поверить. Врачебная помощь мне бы сейчас и в самом деле не помешала.

Когда я, морщась, кое-как стянула рубашку, Мэлоуну хватило всего одного взгляда, чтобы предварительно оценить положение дел.

— Кто тебя бил? — спросил он резко изменившимся голосом. — Проныра?

— Нет, — помотала я головой, решив, что он все-таки имел в виду мастера Нолана, поскольку чуть раньше Мэлоун обращался к нему именно так. — До него еще.

— Насколько давно?

— В конце апреля.

Более точной временной ориентировки я по понятным причинам дать не могла. Даже то, что мальчик оказался избит незадолго до того момента, как я очутилась в его теле, было исключительно предположением, основанном на богатой палитре ощущений сразу после пробуждения.

Мэлоун коротко выругался и присел на корточки рядом со мной. Я инстинктивно попятилась, когда мужчина попробовал до меня дотронуться.

— Да не дергайся ты, — отрывисто бросил Мэлоун. — Стой, где стоишь. Ничего я тебе не сделаю.

Чуткие пальцы быстро прощупали мою грудную клетку, причем каждое прикосновение сопровождалось легким покалыванием, как будто от слабых электростатических разрядов, которое каким-то загадочным образом отдавалось так же в татуировки. Точнее, покалывание было легким только поначалу, усиливаясь по мере того, как пальцы мужчины спускались ниже по ребрам. Когда же дело дошло до нижних ребер с правой стороны, я взвыла в голос. Мэлоун тут же отдернул руку.

— Убить бы за такое мало, — пробормотал он, не пойми к чему, и снова поднялся на ноги. — Сиди здесь и жди.

— Одеться-то хоть можно? — постукивая зубами, выговорила я. То ли это на складе было так холодно, то ли сказывалось плохое самочувствие, но меня снова начинал колотить озноб.

— Куртку можешь накинуть, — сухо разрешил Мэлоун, — но потом все равно придется снимать.

Он вышел обратно в лавку, где перебросился с мастером Ноланом несколькими фразами, звучавшими куда тише предыдущих. Как я ни прислушивалась, разобрать, о чем шла речь, мне так и не удалось, но чувствовалось, что по предмету разговора эти двое никак не могут придти к единому знаменателю. Я слышала, как мастер Нолан раздраженно бросил: 'Обойдется. Делай, как есть', а затем его же: 'Как знаешь. Если деньги девать некуда — ради бога'. Затем Мэлоун снова появился на складе, похоже, направляясь в личные комнаты мастера Нолана. В них мне не доводилось бывать дальше кухни, так что, что именно там могло находиться, я не знала. В мою сторону мужчина даже не посмотрел.

Надев куртку, я съежилась, обхватив себя руками за плечи и прижимаясь к стене боком, в котором никак не хотела униматься растревоженная боль. Какого черта? Зачем было меня вообще трогать? Заживало и заживало бы потихоньку. И вообще, когда врач похож на гробовщика, еще десять раз подумаешь, имеет ли смысл лечиться, или проще сразу заворачиваться в простыню и ползти на кладбище.

Не знаю, долго ли я так просидела. По индивидуальным ощущениям — целую вечность. К тому моменту, как Мэлоун вернулся, бок, вроде бы, начал понемногу проходить. Мужчина поставил передо мной чашку с мутной беловатой жидкостью и распорядился:

— Пей.

— А это что хоть такое? — спросила я.

— Обезболивающее, — последовал ответ.

Я покачала головой.

— Спасибо, конечно, но у меня и так уже все прошло.

— Да не храбрись, ни черта у тебя не прошло, — сказал Мэлоун с мрачной усмешкой. — И еще с месяц не пройдет даже при лучшем раскладе. А при худшем Проныре придется-таки вспоминать былые времена и избавляться от трупа. Раньше у него весьма неплохо это получалось, кстати, так что все будет обставлено в наилучшем виде, можешь не сомневаться. Но лучше до этого все-таки не доводить. Так что пей давай. На живую кости сращивать — приятного мало даже когда воспаления нет, а у тебя оно вовсю цветет.