Хороший ученик

Я не стал трогать камень, а наколдовал стеклянную коробочку и заклятием переместил его внутрь. Питон молчал, никак не комментируя мою осторожность. Спрятав коробочку в карман, я на всякий случай спросил:

— И кто же его владелец?

— Ты найдешь, — сказал питон.

— Ну конечно, — усмехнулся я. — Кстати, вы ничего не слышали о недавнем налёте на школу?

— А разве ты уже не договорился с кентаврами? — Питон размотал свои кольца, переливавшиеся оттенками алого и оранжевого, и неторопливо заскользил к норе, давая понять, что разговор окончен.

Вернувшись домой, я поставил коробку с камнем на стол и отправился в душ, отдохнуть и поразмышлять над увиденным. То, что случилось с Запретным лесом, не было чем-то уникальным — я видел заколдованные леса, пораженные проклятиями, населенные вредоносными существами всех мастей, измененные из-за косвенного или прямого влияния колдовских и даже маггловских технологий. Практическое решение этой проблемы могло быть сложным, но алгоритм действий был прост — вызвать экологов, которые проведут анализ и сделают заключение, а потом пригласить бригаду специалистов по биобезопасности.

Камень питонов казался мне более интересной загадкой.

Выйдя из душа, я увидел Мадими, нависавшую над стеклянной коробочкой.

— Откуда он у тебя? — спросила Мадими.

— Магматические питоны подарили.

Мадими опустилась на стол и вернулась в свое гнездо под лампой.

— Подумать только, магматические питоны! — повторила она с такой интонацией, будто, взяв камень, я совершил крайне сомнительный поступок.

Я начал разбирать постель.

— Ты знаешь, что это? — спросила Мадими.

— Понятия не имею. На самом деле это не совсем подарок. Питоны намекали — мол, было бы неплохо найти его хозяина. Думаешь, камень опасен?

— Пожалуй, нет. По крайней мере, для тебя.

— То есть ты знаешь, что это такое.

— Ну... я бы сказала, что это дохлый рак.

В самом начале нашего знакомства способ мышления Мадими нередко ставил меня в тупик. Магические поля она воспринимала образно, но я быстро научился переводить ее восприятие в более привычную для себя систему координат.

— Тем лучше. Значит, он уже никому не оттяпает палец.

— Нет. Палец не оттяпает. Но может случайно оцарапать, если кто-то проявит неосторожность. Кстати, у него довольно приятная магия. Немного сладкая, немного соленая... но в общем, ничего особенного.

— Этого рака потеряли или спрятали в лесу, — предположил я, сев на кровать и включая планшет, чтобы проверить почту. — Хозяин может быть рад получить его обратно, пусть даже дохлого.

— Или его выкинули, — сказала Мадими. — И тогда хозяин огорчится.

Я никогда не думал о Тейлоре специально, не испытывал вины за случившееся и не успокаивал себя тем, что попадись он, например, Брустверу, его ждала бы смерть. Он бы не попался. Вряд ли мое хладнокровие маскировало под собой чувство вины; я сомневался, что Тейлору в эти годы приходилось скучать — Стражи были бы дураками, если б не воспользовались его опытом для исследований Азкабана. Просто такая судьба, не хуже и не лучше любой другой. Я лишь внес в нее свой вклад.

Сперва Тао мне не поверила.

— Да ладно, — с сомнением сказала она. Пожиная плоды своей скрытности, я не стал ее разубеждать.

— Ты серьезно? — Тао обернулась и посмотрела на тюрьму. — Твой отец?

— Теперь ты скажешь, что я вам никогда об этом не говорил.

— Но ты ведь... О боже, — Тао вдруг осознала, что мои слова — не какая-то странная шутка. — Даже не знаю, что лучше, когда ты молчишь или когда пускаешься в откровения. Только теперь не замолкай. Ты такую кость бросил — не проглотить.

— Дай руку, — сказал я и протянул свою. Тао крепко сжала ее, и мы аппарировали на юг.

Ботанический заповедник занимал огромную территорию, пряча среди лесов и садов научно-исследовательский институт и колледж с сотней студентов, съезжавшихся сюда со всей Европы. Даже зимой здесь было чему расти, цвести и размножаться, причем для этого не всегда требовались теплицы и магия. Многие зимние виды только начали демонстрировать миру свою красоту, и в воскресенье заповедник был полон посетителей. Мы купили билеты, прошли в ворота и сразу свернули направо, подальше от центральной аллеи и гуляющих толп.

— Значит, у меня есть еще один дед, — нарушила молчание Тао. — И почему ты о нем не рассказывал? А твоя мама? Ты же говорил, что вырос в интернате...

— Это правда, я вырос в интернате. Об отце я ничего не знал до окончания Хогвартса.

— А как узнал?

— От него.

Тао покачала головой.

— Поверить не могу, что это происходит. Ну и выходные ты мне устроил, ну и сюрприз...

— Могу больше не травмировать твою психику. Смотри, какие тут ели — пушистые, зеленые...

— Нет уж, раз начал травмировать — продолжай, — Тао похлопала меня по плечу. — Только выкладывай всё, что есть.

— Да выкладывать-то особо нечего. Мой отец был военным советником Риддла.

Тао засмеялась.

— А почему не самим Риддлом? Я бы не удивилась.

— Это для него слишком приземленные материи. Вряд ли он настолько интересовался людьми. Но не думай, что ты мне льстишь. Риддл был не так чтобы сильно умен.

— Ну да, — согласилась Тао. — Раз его убили. — Она дернула нависавшую над аллеей еловую ветку, и нас окатило талой водой. — Значит, он поэтому тебя Меткой удостоил? Типа яблочко от яблони...

Странно, но подобная мысль ни разу не приходила мне в голову.

— Он не был в курсе, — сказал я после недолгого молчания. — Хотя... я об этом никогда не думал. Может, он и правда знал, или как-то чувствовал... Но всё началось не с Метки.

Я начал рассказывать, как впервые встретил Тейлора у дома дементоров в Хогсмиде, и постепенно увлекся, вспоминая детали и эпизоды, которые давно выкинул из головы. Упомянул о Кэрроу, об Аберфорте, о том, как мы с Тейлором чуть не подрались в его баре и как подрались позже, в Хогвартсе, описал наш разговор в Азкабане, когда он сделал свое признание, и закончил визитом в китайский квартал.

Тао слушала, не перебивая. Мы дошли до широкой аллеи, пересекавшей нашу дорожку, и вновь повернули направо. Аллея была прямой, и в самом ее конце я разглядел трехэтажное здание — по всей вероятности, институт.

— У меня миллион вопросов, — с грустью проговорила Тао, — а я не знаю, какой задать. И надо ли их задавать вообще... — Она вдруг остановилась и обняла меня. Я машинально обхватил ее, удивленный и обеспокоенный.

— Что случилось?

Тао молча покачала головой, а потом все же сказала:

— Просто мне стало тебя жалко. Я бы, наверное, с ума сошла, случись всё это со мной.

Реакция Тао оказалась настолько неожиданной, что я растерялся и попытался успокоить её на свой неуклюжий манер:

— Не сошла бы ты с ума... Наоборот — тебе бы понравилось. Ты ведь любишь такие интриги, загадки, столкновения сил...

— Я имею в виду, если б ты из-за меня попал в тюрьму на всю жизнь.

— Но это не одно и то же! Я ведь его практически не знал!

Тао отстранилась и сунула руки в карманы. Я был тронут, удивлен и немного встревожен — кто знает, что теперь придет ей в голову.

— Мне кажется, ты придаешь этому слишком большое значение, — негромко сказал я. Тао пожала плечами и ответила:

— Нет. Это ты придаешь слишком маленькое.

На следующий день после моего визита в Запретный лес мы с капитаном Шварцем встретились на базе Легиона, и я рассказал ему о кентавре и зеленом тумане.

— Ты ему веришь? — спросил Шварц. — Думаешь, он действительно скажет, что знает, а кентавры прикроют лес?

— Я ему верю, и если мы избавим их от этой напасти, они нам помогут. Проблема в другом — кто должен чистить заразу?

— Если б англичане могли, они бы давно... Или нет? — Шварц вопросительно посмотрел на меня. Я усмехнулся. — Тогда не теряй времени, звони в Дахур.

— Мы не можем проводить такие операции, не ставя Министерство в известность. Но если связаться с бюрократами, нам и за зиму не управиться.

— Почему это просто нельзя сделать? — с досадой проговорил Шварц. — Министерские созовут сто комиссий, чтобы в конце концов вынести одно маленькое постановление, да еще и не в нашу пользу. Если кентавры что-то знают, ты должен действовать сейчас. Бруствер вроде как твой приятель, он не обидится.

— И всё же, — сказал я, — чтобы он и дальше оставался моим приятелем, я должен его предупредить.

За все эти годы мне так и не удалось научиться дружить по-настоящему. Желая поскорее оставить школу и связанные с ней события в прошлом, я надеялся поступить в Европейский университет и полностью погрузиться в учебу, не отвлекаясь на печальные воспоминания. Вместе со мной в Германию прибыло не меньше десятка других выпускников Хогвартса, желавших связать свою судьбу с достойным заведением, но я постарался не обращать на них внимания и в итоге поступил на факультет физики чар, о чем, впрочем, узнал только в сентябре, уже в военном училище Легиона.

Его рекрутские конторы были разбросаны по всему Востоку, Индии, Китаю и Юго-восточной Азии, однако в Европе, где на тот момент мало кто знал о его существовании и еще меньше правительств имели с ним дело, Легион предпочитал индивидуальный отбор, следя за потенциальными кандидатами через резидентов и в нужный момент предлагая магу военную карьеру.

После сдачи экзаменов до сентября оставалось еще две недели, и я аппарировал в Непал, не представляя, что может ожидать меня в монастыре. Одноэтажное здание конторы находилось прямо напротив площадки для аппарации, и первым, что по прибытии бросилось мне в глаза, был большой плакат с грозного вида мужчиной и женщиной в военной форме и надписью на нескольких языках: "Войска Легиона объявляют набор". Разумеется, монастырь был мигом забыт. Мое заявление приняли сразу, лишь мельком поглядев в анкету, которую я заполнил на месте.

Я стал самым младшим студентом училища — сразу после школы в Легион почти никого не брали. Если в Хогвартсе среди своих одноклассников я был старшим, здесь всё оказалось наоборот. Возраст некоторых новобранцев приближался к тридцати. Несколько месяцев меня мучила вина за то, что я не спустился в монастырь — кто знает, на какой риск пришлось пойти Снейпу, чтобы добыть тот буклет. Но скоро прошлое и в самом деле начало отступать под натиском настоящего. Легион строил на меня большие планы, не давая расслабляться и тратить силы на то, что невозможно изменить. К тому же, в конце первого курса я познакомился с Мэй.

Но ни в училище, ни потом, когда меня отправили служить в Центральную Азию, я так и не завел себе друзей. Хотя я больше не держался особняком, как в школе, и растерял всё свое высокомерие, оказавшись среди тех, чей жизненный опыт был больше и, зачастую, трагичнее моего, мне не хотелось ни с кем сближаться, и люди, чувствуя это, не навязывались. Всех нас вполне устраивали обычные приятельские отношения. Спустя четыре года службы в Азии я вернулся в Дахур, чтобы получить высшее военное образование в Академии.

После этого я попал в Африку и провел там все годы вплоть до своего назначения на переговоры с Британией. Я был не политиком, а солдатом, и от меня никогда не требовалось поддерживать хорошие отношения с теми или иными людьми. Здесь, в Британии, ситуация была другой: мои задачи расширились, и хорошие отношения стали играть немаловажную роль. Однако в Британии у меня было прошлое, поэтому я даже не пытался изображать само дружелюбие — все равно никто бы не поверил. Роль всеобщего любимца я отвел Ларсу, который умел располагать к себе самых разных людей и быстро обзавелся приятелями едва ли не во всех отделах Министерства.

Вернувшись с базы, я послал Ларса к его знакомому из Бюро по борьбе с вредителями поделиться с ним информацией о зеленом тумане, якобы взятой из файлов по кентаврам, которые он для меня собирал. У меня была небольшая надежда, что министерские зашевелятся, когда поймут, что Легион собирается решать их проблему, и мы сможем действовать сообща.

После этого я связался с Дахуром и вышел на второго заместителя главы Европейского экологического отделения Легиона.

— Значит, зеленый туман, — повторил он, выслушав мое описание пораженного участка. — Внутрь вы не заходили?

— Нет, конечно, — ответил я и подумал, что будь мне шестнадцать, ответ оказался бы другим.

— Зеленый туман, зеленый туман... — тем временем бормотал мой коллега, что-то набивая на компьютере. — А что-нибудь еще вы наблюдали? Необычные формы жизни, заболевания, какие-нибудь погодные аномалии...

— В лесу жили арахниды, акромантулы, — ответил я. — Они ушли на другой берег, в зараженную область, но иногда оттуда появляются. По словам местных, они сильно изменились. Что касается аномалий — в окрестностях повышена температура и, судя по почве и деревьям, все время идет дождь.

— Ладно, мы этим займемся, — сказал второй заместитель и поднял на меня глаза. — Только скоро не ждите — у нас сейчас куча проблем с пустынями.

— А мне надо срочно. Пришлите хотя бы экологов, пусть посмотрят.

— Экологов тоже не хватает. Вы ведь говорили, что этому туману много лет. За пару-то недель никуда не денется...

— Пару недель? У нас нет пары недель! Слушайте, давайте вы примете мою заявку...

— Я уже принял, — недовольно буркнул заместитель.

— ... и начнёте работать, а я постараюсь, чтобы до конца недели у вас появились экологи.

Чиновник взглянул на меня со смесью иронии и недоверия, но возражать не стал. Я отключился и приступил к составлению доклада своему куратору, надеясь, что ради палочки Смерти он сможет вытребовать эколога на пару часов экспертизы.

В среду во второй половине дня я собрался к Поттеру. Мадими молча наблюдала за тем, как я обедаю и переодеваюсь в штатское, чтобы мой визит не казался чересчур официальным. Змея слегка меня беспокоила. Проснувшись утром, я нашел ее обернувшейся вокруг стеклянной коробочки; она не обратила на меня внимания, словно пребывая в трансе, и я решил, что камню в доме делать нечего. С одной стороны, ее поведение не было необычным — змеи вообще любили телесный контакт с предметами, обладавшими сильной магической аурой, — однако я не знал, что это за камень и насколько он безопасен, а потому, отправляясь в больницу, сунул коробочку в карман куртки. Лежавшая в гнезде Мадими снова ничего не сказала, и я покинул квартиру, полный подозрений и опасений.

В Мунго, чтобы не стоять в толпе посетителей и не ждать вместе с ними лифта, я начал подниматься на пятый этаж по лестнице. Здесь оказалось куда меньше народу и гораздо светлее, чем в холле; пространство расширяла светло-зеленая крупная плитка, которой были выложены стены. Навстречу попадались редкие врачи, медсестры, переходившие с этажа на этаж, и нетерпеливые посетители вроде меня. Я думал о Мадими и о ее реакции на камень. Очевидно, что ей нравилось его магическое поле, но представления об опасности у людей и змей не всегда совпадали, и то, что казалось ей здоровым, в конечном итоге могло обернуться чем-то плохим.