Луна, луна, скройся!

Я согласно мычу. Последние его слова доносятся ко мне уже через дремоту. Мой организм твёрдо настроен дать себе покоя прямо сейчас и как можно больше.

Последующие два дня я почти всё время сплю или лежу в дрёме. Вампир не появляется; где он проводит опасные для себя часы, я не имею понятия. Холодильник под завязку набит готовыми обедами. Я разогреваю их в микроволновке. Без одеяла лежать неуютно: я нахожу в гардеробе отличный летний плащ и укрываюсь им.

Утром третьего дня меня будит прикосновение к плечу. Открыв глаза, я вижу Батори с блюдечком в руках. На красной керамике — непонятная глянцевито блестящая лепёшка. Левое запястье упыря залеплено пластырем.

— Воскресенье, — коротко поясняет он. — Вам надо поесть крови.

— Это что... ваша?

— Вы предпочитаете другой марки в это время суток?

— А она что, сырая, что ли?

— А надо было отварить?

— Отварить, пожарить, что угодно. Я же не дикарь из Папуа Новой Гвинеи! Я обычно жарю.

Батори очевидно удивлён.

— И на чём? Подсолнечное масло, сливочное, сало, маргарин?

— А сало есть?

— Есть немного.

— Ну и отлично.

Батори поднимается с колен:

— Впервые в жизни жарю собственную кровь, да ещё со шкварками!

Через несколько минут с кухни доносится вкусный запах. Я кричу:

— Если можно, с горячим сладким кофе!

Вампир не отзывается, но когда он возвращается, у него в руках поднос, а на нём тарелка с поджаренной кровью и чашка. Батори грациозно опускается на колени и ставит поднос на пол. Возле тарелки лежит изящная мельхиоровая вилочка.

— Ух! Как в лучших домах Вены! — восхищаюсь я, поднимаясь на локте. — Данке шён[2]!

— Ага! Вы мне впервые улыбнулись! — Батори садится по ту сторону подноса, вытягивая ноги.

— Не вам. Кофе, — возражаю я, не прекращая улыбаться. Напиток отлично заварен и восхитительно омывает мои вкусовые сосочки. — У меня к нему очень большое и светлое чувство.

— Ещё бы. У вампиров во время сна сильно понижается давление.

— Если вы забыли, я не вампир. Я "волчица".

— То есть, дочь вампира. И обладаете практически всеми свойствами вампиров в искажённом виде.

— Чего?!

— В лучших домах Вены не "чевокают", а говорят "простите?". Что же касается свойств, то вы отлично о них знаете, просто никогда не задумывались об их природе. Про давление я уже говорил, а вот ещё: любовь к ночному образу жизни, тонкое обоняние, повышенная чувствительность вкуса и осязания — отчего, кстати, боль вы чувствуете сильнее простых людей — и тут же противовесом умение частично отрешаться от боли одним усилием воли, отличное чувство своего тела, пластичность, выносливость, быстрое заживление ран и ушибов, повышенная чувствительность зрачков к свету, дающая возможность лучше видеть в темноте, быстрая реакция, умение частично контролировать процессы в организме силой воли, быстрый рост ногтей и волос, и, наконец, необходимость в поедании крови.

— Но это совершенно не та же самая необходимость! Мы питаемся как все люди, просто нам вампирская кровь нужна как лекарство, вроде инсулина для диабетиков, и всё.

— Вот и я говорю, наши свойства в вас искажены.

— Вы... вы... вы отвратительны. Я больна — по вашей вине, между прочим — а вы говорите мне мерзости. Ещё и за едой.

— Ну, простите. Ваше невежество меня провоцирует.

Я молча съедаю шкварки и кровь и допиваю кофе. Когда Батори берётся за поднос, я нахожу по-настоящему сильный аргумент:

— В отличие от вас, мы не убийцы. И это главное.

— Неужто? А как вы до сих пор добывали себе кровь? Честно покупали? Принимали в дар? Выменивали? — голос Батори впервые с нашей встречи в отеле свиданий резок.

— Я уничтожала убийц, мертвецов. Это кара, а не убийство!

— И что, вы каждого, как вы выражаетесь, мертвеца лично проверяли на виновность? Может быть, следствие проводили?

— Да идите лесом!

Упырь уносит посуду на кухню. Я слышу, как он её моет, потом проходит по коридору и хлопает входной дверью. В замке проворачивается ключ.

В кои-то веки было хорошее настроение. Взял да испортил.

________________________________

[2] данке шён (немецкий) — большое спасибо

Не помню, чтобы меня когда-либо прежде упрекали в невежестве. Даже в лицее, где ученики были почти все из более благополучных районов, чем наш. Возможно, я была несильна в физике и химии и не очень прилежна и аккуратна, но отлично понимала термины на латыни, которыми пестрели учебники, бегло — лучше одноклассников! — говорила на немецком, легко постигала французский, недурно разбиралась в литературе , биологии, искусствах и истории. Правда, знания мои были получены не систематично, а мозаично, буквальным образом из секретера. Никто и никогда не возбранял мне копаться в его книжных массивах, при условии, что я буду убирать всё обратно, и я охотно проводила раскопки и изыскания в этих золотоносных пластах. Чего там только не было! Книги и на немецком, и на польском и даже сборники сказок и детских стихов на венгерском, французском и цыганском. Классическая литература и современная научная фантастика, энциклопедические справочники и подшивки тематических журналов ("Семья и здоровье", "Мир искусства", "Занимательная техника", "Юный скаут", "Малыши и малышки", "Мир естественных наук"), словари и кулинарные рецепты, географические атласы и песенники, научно-популярные издания и перевод Библии на немецкий с историческими справками и комментариями. Читать я научилась рано, ещё в Кёнигсберге, и с удовольствием залезала сначала в большой, старинный, с резьбой на дверцах книжный шкаф, а потом, в Пшемысле, на полки секретера. Брат поощрял мой интерес к книгам, давая регулярно задания: найти, как называется на латыни морская корова, или сказать, кто разрушил Карфаген, или разузнать, чем короновали английские нищие своего короля. Тут надо было сначала сообразить, в какой книге может оказаться эта информация, потом выбрать одну или несколько подходящих и читать. Что-то Пеко рассказывал мне и сам. Он был очень силён в истории и умел поведать о событиях давно ушедших дней живо и увлекательно, постоянно вставляя в рассказ любимое выражение:

— И вот представь...

Представлять предполагалось то бородатых греков в хитонах, дискутирующих на темы философские и политические, то решительную, вдохновенную девушку в рыцарских латах, ведущую свой народ на освобождение Франции, то горделивых царей-инков, в огромных уборах из цветных перьев, с носами, увеличенными инъекциями парафина. Брат любил в описании исторических эпох прежде всего зримость.

Благодаря его рассказам и старому секретеру, мне даже удалось несколько раз щегольнуть в лицее эрудицией — а уж там хватало эрудитов.

Но, конечно, о "волках" ни в книгах, ни в журналах не было ни слова. Кое-что о моей природе мне рассказал Пеко, но практически все его сведения носили прикладной характер: как охотиться, как убивать упырей, как делать колбасу, как часто её есть. Действительно, в остальном я была невеждой, но именно поэтому не спешила прислушиваться к Батори — под видом сокровенных знаний он мог скормить мне любую удобную лично ему версию. Я подозревала — нет, я была уверена — что упырь пытается мной манипулировать: зачем-то ему нужны мои симпатия, моё доверие, моя лояльность. Называть "волков" вампирами и говорить об их тотально общей природе на почве некоторых схожих качеств было с его стороны нечестно. А уж давить на совесть, выдвигая предположение, что я убиваю невинных! Это Густав, что ли, погубивший двенадцатилетнюю девочку — невинный? Это все те упыри, что потом выкидывают девиц в канаву с разрезанной яремной веной — невинны? Нет, меня не провести демагогией.

Батори не появлялся до следующего воскресенья, и уже ко вторнику я выкинула его из головы. Я ела, дремала, смотрела в окно (оно выходило на тихую улочку, за которой начинался то ли район из частных домиков, то ли уже какой-то посёлок), перебирала книги в шкафу в кабинете — своей библиотекой упырь вполне мог мериться с легендарными еврейскими магами. Большую часть увесистых, добротно переплетённых томов я не могла прочесть: они были записаны еврейскими, кириллическими или арабскими значками, нашлась также пара книг, заполненная письменами деванагари, были книги на латыни, греческом и венгерском. Несколько книг на немецком было очень трудно читать — они были отпечатаны готическим шрифтом. Но и те, что были написаны на немецком, польском и французском самыми обычными буквами, оказались почти невоспринимаемы — это была специализированная литература с социологическими или медицинскими исследованиями. Подивившись интересам хозяина, я поняла, что прочитать могу только пару фантазийных и любовно-исторических романов, невесть каким боком затесавшихся в эту библиотечку интеллектуала-полиглота. Кроме них, моему понимаю были доступны также несколько журналов, посвящённых мужской моде и экономике — они лежали на широком письменном столе. Фэнтези, которое было у Батори, я уже читала, а любовные романы меня не притягивали.

Разочаровавшись в книжном шкафе, я взялась за музыкальный проигрыватель. Когда я его обнаружила, в него уже был вставлен какой-то диск. Я включила последнюю прослушанную песню. Это оказалась стилизация под фламенко. Незнакомый юношеский голос выводил под гитарный перебор:

Луна в жасминовой шали

Спустилась в кузню к цыганам,

И смотрит, смотрит ребёнок,

И смутен взгляд мальчугана.

Луна закинула руки

И дразнит ветер полночный

Своей оловянной грудью,

Бесстыжей и непорочной[3].

Не оценить талант певца было невозможно. Песня завораживала и внушала безотчётную тревогу.

— Луна, луна моя, скройся,

Тебя украдут цыгане!

Они возьмут твоё сердце

И серебра начеканят!

— Не бойся, мальчик, не бойся!

Взгляни, хорош ли мой танец?

Когда вернуться цыгане,

Ты будешь спать и не встанешь.

Летит по дороге всадник

И бьёт в барабан округи.

На ледяной наковальне

Сложены детские руки:

— Луна, луна моя, скройся,

Мне конь послышался дальний!

— Не трогай, мальчик, не трогай

Моей прохлады крахмальной!

Где-то сова зарыдала

Так безутешно и тонко!

За ручку в тёмное небо

Луна уводит ребёнка.

Вскрикнули в кузне цыгане,

Эхо откликнулось в чаще,

А ветры всё пели и пели

За упокой уходящих!

Голос певца замедлился, и я почти уже была готова услышать через паузу следующую песню, но юноша вскрикнул с новой, усиленной тревогой:

— Луна, луна моя, скройся!

Тебя украдут цыгане —

Они возьмут твоё сердце

И серебра начеканят!

— Не бойся, мальчик, не бойся!

Взгляни, хорош ли мой танец?

Когда вернутся цыгане,

Ты будешь спать и не встанешь!

— Луна, луна моя, скройся!

Тебя украдут цыгане...

— Не бойся, мальчик, не бойся!

Взгляни, хорош ли мой танец?

___________________________________

[3] перевод А. Гелескула

От финального крещендо меня пробрал по коже мороз — я даже судорожно передёрнула плечами. Кажется, это был чуть переделанный перевод Лорки. Некоторое время я стояла в тишине, пока не поняла, что на диске только одна песня. Меняя его на какой-то подвернувшийся из стойки, я увидела, что на нём нет никаких надписей, только астрологический знак луны, нарисованный маркером.

Аппарат заиграл словацкий фолк-рок, но мне вдруг расхотелось слушать музыку. Я выключила проигрыватель и снова стала слоняться по апартману, пока не поймала себя на том, что напеваю "Луна, луна моя, скройся!" Мне стало не по себе, и я нашла цыганские мелодии. Я не могла пока танцевать в полную силу, но решила, что немножко поработать руками и бёдрами мне будет неопасно. Собственно, этому занятию я и посвящала время до появления Батори.

Как и в прошлый раз, он разбудил меня прикосновением к плечу. Ещё не открыв глаза, я чувствую запах кофе и шкварок и невольно улыбаюсь.

— Рад, что вы в хорошем настроении, — бодро говорит Батори, устраиваясь на полу. — Приятного аппетита.

Его голос звучит так, словно мы никогда и не ссорились, но я всё равно немного напрягаюсь.

— Когда вы меня выпустите?

— Когда пожелаете. Я вас, собственно, и не удерживал, просто давал время отлежаться без приключений и внимания толпы.

— Тогда я хочу после завтрака.

— Как скажете.

— Так и скажу.

Батори усмехается и вдруг кладёт мне руку на голову. От ладони идёт сильное приятное тепло, почти жар. Я замираю от неожиданности, но, когда он проводит мне рукой по волосам, осторожно отстраняюсь.

— Вы чего?

— Просто погладил вас по голове. Как и обещал. А то вы больно нахохленная сидите. Что, холодные у меня руки?

— Как вы это делаете?

— Так же, как вы, когда заставляете кровь приливать к губам и носу для повышения их чувствительности. Такая, знаете, вампирская магия, позволяющая контролировать работу сердца и сосудов.

— В моём случае магии никакой нет, обычное самовнушение.

— Если вам так угодно думать...

Я задумчиво откусываю от лепёшки из его крови.

— Раз уж вы решили развеять моё невежество...

— Да?

— Как размножаются вампиры?

— Хм. Ну, видите ли, когда мужчина-вампир и женщина — или наоборот — видят друг друга и понимают, что их взаимно влечёт, они уединяются, раздеваются и...

— Ой, ёж ежович! Я не о том, откуда у вампиров берутся дети, я хочу знать, как появляются вампиры вообще. Ведь вы же не рождаетесь такими, вы как-то делаетесь из мёртвых людей, и я так понимаю, при участии других упырей.

— А, вы об этом... Ну, просто вампир даёт попить своей крови умирающему человеку. Или сам вливает её ему в рот. После этого человек впадает в состояние, которое можно спутать со смертью — у него не бьётся сердце, нет дыхания, нет мозговой активности. Даже наблюдаются некоторые признаки начинающегося тлена. Но мозг не погибает, просто организм проходит изменение, наполняется магией. Когда изменение завершается, на свет появляется новый вампир. Магия нашей сущности такова, что изменённый становится зависимым от того, чью кровь он проглотил. Более того, он носит на себе его магический отпечаток — примерно как дети носят в себе гены отца.

— А какая корысть изменяющему создавать нового упыря?

— Чем больше у вампира таких "детей", тем больше его сила. Кроме того, любой изменённый тобой — твой союзник. Бывает, что это пригождается.

— Подождите, а те вампиры, что живут вдвоём, они что — "ребёнок" и "родитель", да?

— Как правило. Иногда — семейные пары, любовники.

— Ух ты! А я всегда думала, что это они договариваются так. Ну, из соображений безопасности.

— В некотором роде. Обычно "дети" стремятся жить отдельно, но если на территории есть охотник, им выгоднее оставаться со своими изменяющими.

— А почему почти все упыри — мужчины? Их чаще изменяют?

— Не совсем. Просто мужчины всегда выживают при изменении, а женщины — только если не беременны, а также в зависимости от фазы менструального цикла. Многие вампиры из соображений гуманности вообще стараются не связываться с изменением женщин. Кроме того, никогда не переживают попытки изменения дети и редко это удаётся подросткам.