премудрости, в сторону дочери, внял и повелел: "Да доставит тебе Ут
сладкую воду из подземных источников, чтобы твои колодцы с
горькой водой стали колодцами сладкой воды".
Попутно Энки, владыка судеб, решил и предопределил судьбу
самого Города: "Пусть Город, плоть моя, станет домом кораблей
обитаемой земли, а пашни и поля его дадут в изобилии хлеб
насущный".
Вблизи бассейна, за кедрами, располагались правильными
рядами семь и семь терракотовых жертвенников — низких, длинных
столов с изображением деяний Энки, на которые богомольцы
складывали подношения. В глубине двора, вдоль храмовой стены,
размещались зернохранилища, склады и кладовые, мастерские
ремесленников и кухни; помещения для администрации храма,
архивы, жилища жрецов. На заднем дворе, за террасой, сквозь
яркую, сочную зелень густого сада белел одноэтажный дом —
дворец эна.
Вокруг главного храма Города сосредоточивалась и кипела
деловая жизнь шумеров, и по мере приближения к нему
становилось все более оживленно. По улицам шли жрецы и
чиновники, писцы и ремесленники, тут и там среди прохожих
виднелись воины.
Обмениваясь приветствиями и репликами со встречными,
приятели подошли к воротам храма, где брадобрей Агга вдруг
вспомнил:
— Слушай, о сын Урсатарана, сегодня, во сне, я видел мудрого
эна. Он говорил с тобой, а смотрел в мою сторону. Припомни, что
он сказал обо мне?
Гончар, усиленно наморщив лоб, в попытке вспомнить,
сокрушенно почесал затылок. — Нет, Агга, никак не могу
припомнить. Пусть жрец-толкователь объяснит смысл и значение
твоего сна. Ему виднее!
Оставив осла на стоянке перед воротами, они вошли во двор
храма и направились к толкователю снов, сидевшему, поджав
босые ноги, на кошме в тени кедра. Маленькая, круглая, черная
шапочка прикрывала его бритую голову. Жрец, объясняя истинный
смысл виденного, угадывая таинственную, непостижимую связь
между разнородными предметами и явлениями, говорил звучно,
размеренно, многозначительно. Прежде чем объяснить снови-
дение, он подробно расспрашивал, в каких обстоятельствах оно
явилось, и если сновидение явилось на рассвете, среди утреннего
сна, то жрец-толкователь признавал его истинным прозрением
души.
В свою очередь, толкование сна, посылаемое жрецу всеведущим Энки, воспринималось им лишь в том случае, когда душа
жреца была ясной, чистой и устойчивой к воздействию любой
скверны. Жрецу запрещалось вкушать пищу в течение одного
предшествующего дня, пить пиво и входить к женщине за три дня
перед прорицаниями.
Вокруг толкователя снов в задумчивости стояло несколько
человек: одни вспоминали сны, а другие раздумывали над их
толкованием. Посторонившись, приятели пропустили вперед
дамкара, купца-мореплавателя, торгового агента храма, человека
богатого и почтенного. Дамкар поставил на циновку, лежавшую
рядом с кошмой, плату за толкование — кувшин с кунжутным
маслом, и поведал жрецу свой сон:
— Будто иду я по улице и вдруг с неба мне под ноги упал топор,
чудесный видом. И так я обрадовался этому топору, сразу же
полюбил его, привязался, словно к жене, поднял его, на боку
повесил.
Испив из серебряной чаши святой воды источника, толкователь
прикрыл глаза в ожидании снисхождения на него благодати и стал
тихонько раскачиваться взад и вперед, мелодично позванивая
колокольчиками в руках. "Топор, топор это — мужчина и друг,
которого тебе вскоре ниспошлют боги".
Опустив мешок с зерном на циновку, к толкователю снов
протиснулся молодой, опрятно одетый ремесленник.
— Мне снилось, будто я сидел на берегу реки, опустив в воду
ноги, и держал в каждой руке по медовой лепешке. Я ел их
одновременно до тех пор, пока меня не стала преследовать змея.
Жрец ухмыльнулся: "Побойся богов, ювелир, не сей в чужой
борозде! Ты живешь одновременно с двумя женами и одна из них,
твоя жена, коварная женщина, остерегайся ее козней".
Пожилой однорукий рыбак, в рваной набедренной повязке,
обратился к толкователю:
— Мне приснилось, что я жарю козий помет. Что бы это значило?
Может быть, я съел что-то скверное для моего бога, и ему от
этого нехорошо?
— Заплати и я растолкую значение твоего сна.
Весь доход от толкования снов шел в казну храма. Жрец, как и весь персонал, получал жалование четыре раза в году в
соответствии со своим рангом.
— Если бы у меня было, чем заплатить, я бы нажарил рыбы, а
не помета, и не ел одну зелень.
— Во всяком случае, не употребляй запретной пищи. Не забывай,
что обед человека — это обед его бога. Готовишь пищу — не нарушай
ритуальной чистоты, а когда садишься за трапезу — призывай своих
бога и богиню.
Дождавшись очереди, Агга рассказал свой сон. Толкователь
покосился на гончара.
— Мудрый эн сказал, чтобы Мешда ничего тебе не давал в долг.
Ты плохо помнишь свои долги.
— Ну; если так, — сердито хмыкнул Агга, поворачиваясь к выходу,
— совет дан тебе, горшечник, ты и плати. Змея знает, где ее ноги.
Жрец метнул в Аггу насмешливый взгляд и, останавливая его,
поднял правую руку, на которой выше локтя был надет неширокий
пластинчатый кожаный браслет.
— Постой, брадобрей, не спеши, выслушай и ты меня. Не будь
глуп, как сон дурака. Я скажу и нечто, касающееся только тебя.
Ты, Агга, — человек маленького роста с торопливыми движениями,
у тебя широко открытые глаза, густые брови, румяное круглое лицо
с родинкой на щеке, а это — признаки бесстыдства и нахальства.
В мыслях твоих нет ни определенности, ни постоянства.
Брадобрей громко засопел: "Всякому дан свой жребий", — и
высоко подняв голову и ни на кого не глядя, вышел из храма.
Обескураженный исходом гадания, Мешда принес и поставил на
циновку четыре горшка.
Он задержался в храме: получил в канцелярии от писца-
чиновника глиняную табличку-расписку с большой храмовой
печатью внизу, за сданные горшки, и навестил работающих в
храмовой мастерской Мебурагеши с сыном. Оружейную
мастерскую Мешда нашел по деревянному навесу, возвы-
шавшемуся над небольшим, огражденным низкими стенами
помещением.
Стоя в кожаном фартуке у большого плоского камня,
наковальни, Мебурагеши ковал молотом, камнем поменьше, нож, заготовку для которого двумя медными прутьями держал его
младший сын. Энметен, сидя неподалеку на маленьком табурете
перед врытым в землю каменным верстаком и, умело орудуя
инструментами, делал из широкой серебряной пластины чашу для
возлияний. Здесь же, у открытого огня очага, златокузнецы плавили
золото и серебро в тиглях. Золотых дел мастерам требовались
золотая и серебряная проволока для цепочек и колец, пластинки и
ленты для оправы камней, золотые трубки для браслетов, большие
пластины и слитки для различных поделок. Четверо ремесленников,
стоя вокруг очага, держали во рту длинные тростниковые трубки
с глиняными насадками на концах и усиленно раздували пламя
тонкими струями воздуха. Когда металл расплавился, двое
горновых выхватили прутьями тигель из огня, вскрыли его
изогнутую горловину и вылили металл в изложницы из обожженной
глины, расставленные на кирпичной скамье. Гончар, остановившись
в дверях, немного постоял и, увидев, что сейчас не до него, вышел
из мастерской. У храмового источника он вспомнил, что едва не
утонул в оросительном канале, и решил по совету Аннипада просить
Энки о милосердии и заступничестве.
В краткой, быстротечной человеческой жизни никого не минуют
ни невзгоды, ни переживания. Жаждая лучшей доли, люди, с их
вечной неудовлетворенностью судьбой, приходят в храм божий,
уповая найти и ощутить поддержку чаяниям своим в благодатном
дыхании бога, веруя, что нет того несчастья, от которого бог не
смог бы избавить, если сердце его смягчить жертвами и дарами,
мольбами и молитвами.
Сложив приношения на жертвенники и приобщившись тем
самым к святости духа божьего, входящего в каждого богомольца
и дарующего жизненную силу, страждущий преклоняет колена
перед Энки, долго молится, затем подходит к водоему, пьет святую
воду, которую жрец наливает ему в сложенную лодочкой ладонь
правой руки, затем подносит руку к глазам, после чего вытирает
ее о голову. Очищенный и просветленный, богомолец сообщает
жрецу в нескольких горьких фразах суть своих бед и невзгод, и
словно истинное озарение, повторяет слова молитвы, произнесенной
для него жрецом устами бога.
Встав на колени пред ликом Энки, Мешда, кланяясь, трижды
простер к нему руки с молитвой:
— О Владыка! О Создатель! О Знающий судьбы! Благостно
имя твое в устах человечьих! Внемли словам послушного тебе,
человека смиренного и маленького. Прими молитвы мои, будь
милосерден. Покорно склоняюсь пред тобой. Сжалься надо мной,
спаси от напасти, отврати беду. Встань около меня, склони ласково
взор свой. Пусть не постигнет меня тяжелый рок! Даруй жизнь
мне долгую — тебе молиться, наполни тело здоровьем, сохрани
потомство. Да не убудет благополучие дома моего. О Жизнь людей,
твоя мудрость несравненна! Тебе ведомо, о боже, есть ли в душе
моей, в сердце моем, прегрешения, но не совершал я зла намеренно,
нет скверны в помыслах моих. Сызмальства я следовал воле бога
моего, простершись, с молитвой, искал богиню. Успокой
гневающегося на меня, кто бы он ни был, отврати руку его
карающую.
О Попечитель, уповаю на твою неизбывную божественную
милость: огради меня от греха нечаянного, в неведенье
совершенного. О Милосердный, — голос Мешды сделался тише,
вкрадчивее, — я же принесу тебе в дар козленка рыжего, чистого и
светлого. И что сказал я, как сказал я, пусть и свершится, о
Владыка!
Мешда, излив душу, испил воды источника и омыл ею лицо.
Взойдя на террасу, он присоединился к процессии жрецов, несших
наполненные кувшины, и вместе с ними совершил возлияние святой
водой на древа жизни — священные ясени, огромные деревья,
выходящие из земли, словно дракон, порождение моря, и
устремленные к небесам, словно крик героя. Очищенный и
умиротворенный, в приподнятом настроении от приобщения к
божественному началу, гончар, выходя из храма, столкнулся в
воротах с возвращающейся полуденной стражей и заспешил домой,
чтобы вовремя успеть на народное собрание — совет мужей Города,
за опоздание на которое карал сам царь богов — могущественный
Энлиль.
Площадь у ворот Процессий постепенно заполнялась народом.
Собираясь группами по родам, главы семей, старшины рабочих групп и кормчие, близкие и дальние родственники, всегда были
рады возможности еще раз встретиться всем вместе. Общие
хозяйственные интересы рода или общины, куда по профессии
могли входить общинники из различных родов, отстаиваемые ими
на народном собрании, высшем органе власти Города, определяли
и достаток и занятость на общественных работах каждого шумера,
а это в полной мере понуждало человека проникнуться необхо-
димостью прочного единения с родом и со своей общиной.
Проталкиваясь в толпе к своему роду, здороваясь, извиняясь и
отшучиваясь, Мешда сквозь всеобщий гул и гомон уловил резкий
возглас своего приятеля Агги. В ожидании прибытия эна брадобрей
и его старший брат, окруженные шумными, темпераментными
болельщиками-родичами, азартно играли на пиво в "угадай
сколько". Встав напротив друг друга, играющие выбрасывали по
одной руке с выставленными пальцами и называли общую сумму.
Выигрывал тот, кто первым верно угадывал число пальцев.
Распалившийся Агга так торопился, что называл сумму прежде,
чем противник успевал выбрасывать руку.
Неизбывная, все еще острая обида нахлынула на незлобивого
Мешду и не позволила ему окликнуть приятеля. Гончар незаметно
прошмыгнул мимо увлеченной игрой компании.
У городской стены, в тени кожаного навеса, на невысокой
кирпичной террасе, устланной циновками, собрались члены совета
старейшин Города: главный жрец храма Инанны; великий дамкар,
глава малочисленной, но очень богатой общины дамкаров;
старейшины шести земледельческих родов; глава общины писцов
и храмовых чиновников; глава общины оружейников и ювелиров;
глава общины строителей и плотников; и глава всех прочих
малочисленных ремесленников, объединенных в одну общину. Главу
общины кирпичников и горшечников предстояло выбрать сегодня.
В одинаковых длинных красно-синих шерстяных плащах и
черных круглых маленьких шапочках-шумерках, с посохами в
руках, старейшины и главы общин, люди степенные и богатые, в
ожидании прибытия эна неторопливо обменивались новостями и
предположениями относительно содержания предстоящего
сообщения владыки.
Жрец Инанны, облаченный в пурпурно-красный плащ из шерсти
первородных животных, в опоясывающей лоб голубой повязке, с
серьгами и ожерельем из мелких золотых и серебряных амулетиков
в виде животных и птиц, беседуя со жрицей Наннара, заинте-
ресованно, с пониманием и одобрением рассматривал ее новый
убор, отдавая должное его изумительной красоте и вкусу жрицы.
Диадема земной жены Наннара состояла из полосок белой кожи,
расшитых тысячами крохотных лазуритовых бусинок, на голубом,
сияющем фоне-небе которых разбрелись золотые фигурки рогатых
животных — созвездия. Длинные нити золотых, серебряных,
лазуритовых, сердоликовых, агатовых и халцедоновых бус
ниспадали, как покрывало, от шеи до талии, окружая тело широкой
каймой. В ушах жрицы висели большие серебряные серьги в форме
полумесяца, а в руках, обвитых змеями браслетов, она держала
лазуритовый амулет с изображением теленка.
Ожидание затянулось и члены совета, переминаясь с ноги на
ногу, томились в откровенном нетерпении, поглядывая на дорогу.
Наконец, по людскому морю пронесся порыв благоговейного
волнения: "Эн, эн едет", — и все замерли в низком, почтительном
поклоне. Окутанный ореолом таинственного общения со
всемогущим Энки, сходящим к нему, дабы поднять завесу над
будущим или распорядиться о судьбах Города, земли со всеми ее
обитателями, собственностью бога и его дома, храма Энки, эн,
главный жрец храма, наместник бога на земле и управляющий его
имуществом, пользовался среди шумеров, вверенных богом его
попечению, огромным влиянием и властью. Дух Всемогущего
осенял и наполнял эна и делал его носителем божественной силы
и величия, чуть ли не равным богам. Мудрый Энки часто вещал
народу устами эна, своего любимого слуги, для рода которого он
