Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Я уже видел это. Я определенно видел это! Яркий свет, и нога чуть выше колена прекращает быть частью человеческого тела, отлетает прочь, растворяется... Это была нога моего брата! Думаю, что я заметил это даже раньше него самого: он рвался помочь мне. Я чувствовал тогда, как меня затягивает в сияние, нестерпимое сияние, режущее глаза, и тело мое перестает существовать... это не больно, это некое чувство за гранью боли, и некий ужас за гранью ужаса. И потом... я стоял перед вратами! Там были врата, висящие над землей в золотом свете, и они распахивались передо мной, и там, внутри этих врат, был свет, и создания, живущие в свете, темнее тьмы... Они хотели получить мое тело, они хотели забрать его целиком! Это они рвали меня на куски! Что еще хуже, они хотели увести мою душу прочь, разорвать ее, запутать... я сопротивлялся им, я отбивался от них так долго, как только мог, я звал маму, Эдварда, но они не слушали, они тянули меня куда-то, и я не мог найти дороги назад, потому что там было слишком много всего: слишком много знаний, и картин будущего и прошлого, и чужой боли, и чужих мыслей.... А потом я услышал голос Эдварда, который звал меня, и я отчаянно рванулся на этот голос...

Да. Так оно и было.

Я вспомнил.

— Альфонс?! Тебя зовут Альфонс Элрик?!

Я открыл глаза. Надо мной удивительно высоко изогнулся потолок спортзала. Несколько ниже, но тоже порядочно располагалось смутно знакомое усатое лицо. Тот самый человек, который принял во мне участие на улице Лиора, когда меня несколько часов назад едва не сбила машина. И его подчиненному я вроде бы только что ампутировал ногу... господи, как меня потянуло на такую глупость?! Стоило мне немного ошибиться...

— Д-да... вроде бы... — я сел, потирая гудящий лоб. Оказывается, мои плечи и голову поддерживал на весу этот самый здоровяк. Он меня не отпустил, продолжая легонько придерживать за плечо огромной лапищей.

— Альфонс! Как я рад видеть тебя в человеческом теле!

С этими словами здоровяк так крепко обнял меня, что мне показалось, что я сейчас задохнусь. Ребра-то точно захрустели.

— Отпустите его! — услышал я голос Розы. — Мистер Армстронг, вы же ему все кости переломаете!

Меня послушно отпустили, и я смог вздохнуть.

— Не могу поверить! — расчувствовавшись, здоровяк утирал слезы. — Сколько лет сколько зим! Подумать только, что именно ты спас моего секретаря! Я так скорблю о твоей утрате, Альфонс!

Он вел себя как старый знакомый, но вот я не мог похвастаться тем, что помню его. Хотя... Армстронг... Армстронг... Дюжерукий алхимик... Точно! Я с ним дрался... мы с Эдвардом с ним дрались... нет, это была тренировка... а потом я еще помню что-то... вроде как он нес меня на одной руке... или это было раньше?.. В голове моей теснились смутные силуэты, я не мог удержать ни один из них: они истаивали, стоило лишь уцепиться получше. Скажем, ни в одном из этих обрывков воспоминаний я не мог уловить образ Эдварда... он там был, это точно... но вот как он выглядел?.. Он же должен был как-то измениться с одиннадцати лет! И себя... я помню себя?.. Нет, совершенно не помню, только у меня ощущение, что во всех этих воспоминаниях я был значительно выше ростом... что так и должно быть, если подумать. Но я помню что-то странное... как будто я бью Уинри... уже взрослую Уинри... и... нет, не могу! Это все не имеет ни малейшего смысла! Как будто там была еще мама, но в каком-то странном платье, и мы тоже с ней дрались... Ужас, какая-то мозаика без настоящих воспоминаний!

— Погодите... вы ведь были военным?.. — спросил я Армстронга. — Майором?.. Или я путаю?

— Ты меня не помнишь?! — удивленно спросил Армстронг.

— Он ничего не помнит, мистер Армстронг, — вмешалась Роза, которая сидела на полу на коленях тут же, рядом со мной. — Это странно, но...

— Я кое-что вспомнил, Роза, — прервал я ее. — Очень немного, но все же... Хотя я все равно не помню главного. И вас, майор, я помню очень смутно... как будто вы помогали нам с братом, но вот как именно...

— Значит, ты не сможешь рассказать мне, как именно погиб Стальной алхимик?.. — Армстронг склонил голову. — Мне так горько было слышать об этом! Я хотел навести справки, но никто ничего не знал.

— Брат не погиб, — твердо возразил я. — Он просто пропал. И я как раз хотел спросить об этом у тебя, Роза. В конце концов, ты последняя разговаривала с ним. Два года назад я еще толком не знал, что спрашивать у тебя, а теперь знаю. Особенно теперь. Скажи... это все никак не было связано с Вратами?..

Роза побледнела.

— Да, — тихо сказала она. — Да. Но боюсь, Альфонс, я тоже ничем не смогу помочь. Я тогда была под гипнозом. Я помню только, что там была женщина... страшная женщина. Она умела пользоваться алхимией так же, как твой брат. Так... просто хлоп в ладоши, и все...

Подумав немного, я стащил с рук грязные перчатки.

— Вот так?.. — спросил я, хлопая в ладоши. А потом положил руки на потрескавшийся пол спортзала. От моих пальцев разбежалась синеватая волна преобразования, и краска легла ровным слоем.

— О боже мой! — Роза закусила костяшку указательного пальца. — Ал! Ал... только... не умирай и ты! Пожалуйста, Альфонс, не надо умирать!!!!!

— Не волнуйся ты так! — я постарался улыбнуться ей как можно шире и ободряюще. — Я просто хотел починить тебе пол. Это же не трагедия, верно?..

Глава 7. Марсианский шпион

В общем, я сразу понял, что Эдвард Элрик — очень странный тип. Странный не в хорошем и не в плохом смысле слова, а просто странный. Например, он с самого начала отказался звать меня по имени. Оберта звал, а меня нет. Ну и я называл его тоже по фамилии, однако все время сбивался на имя. В конце концов Эдвард мне заявил:

— Да можешь звать как хочешь, хоть Эдвард, хоть Эд, мне все равно.

— Отлично, тогда и ты зови меня Альфонс или Ал, — в свою очередь улыбнулся я.

— Ни в коем случае, — серьезно ответил Эдвард. — Тебе это имя не подходит.

Вот и думайте, как это понимать?.. Какое ему дело до моего имени?..

Странностью номер два, конечно, были протезы. Я понятия не имел, что у Эдварда правая рука искусственная, думал, она у него так неудачно срослась после перелома, что он ей почти пользоваться не может (в соседнем доме в Берлине у нас жил такой герр Моде, у которого после контузии нога еле ходила). Удивительно, как Эдвард умудрялся это скрывать, пока мы жили вчетвером в одной комнате — такой полуказарменный быт почти не предполагает никакой скрытности — но вот как-то умудрялся, что я этого совершенно не замечал, хотя другие заметили. Это выяснилось как-то в ходе нашей совместной прогулки на какой-то национальный праздник — честно говоря, я так и не понял, годовщина чего это была: не то откуда-то румыны кого-то изгнали, не то наоборот, призвали, — когда мы после второй кружки пива на брата заспорили о том, могут ли ученые-одиночки прыгнуть выше общего уровня науки. Точнее, мы все были согласны на то, что могут, но вот до какой степени?.. Тогда этот студент-биолог (Карл его звали) сказал:

— Нет, ну вот хотел бы я познакомиться с тем мастером, который делал Эдварду протез! По меньшей мере гений, а вообще и нобелевки было бы мало! Эд, почему он не хочет в производство его запустить?! Скольким людям это принесло бы пользу!

— Протез?! Какой протез?! — удивился я.

Оберт и Карл посмотрели на меня как на психа.

— У меня нет правой руки, и замнем для ясности, — сухо произнес Эдвард. — Протез мне делал отец, по экспериментальной технологии, которая пока на широкую рекламу не рассчитана. Возможно, лет через пять...

А вот о том, что у Эдварда нет и левой ноги, никто из нас вообще не подозревал. Я это обнаружил уже тогда, когда мы с Эдвардом стали снимать комнату в доме рядом с Обертом и Карлом (мы тогда еще работали вместе). И обнаружил-то совершенно случайно.

Как-то так вышло, что мы крупно повздорили. На Эдварда напала депрессия — такое с ним иногда бывало — он заявил, что вся наша работа до сегодняшнего дня никуда не годится, и надо все переделывать заново. Позже я научился справляться с такими перепадами его настроения, а тогда вспылил, наговорил ему резкостей (видно, тоже был на взводе из-за продолжительного периода неудач), он мне очень резко ответил, я не выдержал и заехал ему в челюсть. То есть, попытался заехать. Вроде еще терцию назад голова Эдварда была именно в том месте, куда я целил, но, когда мой кулак уже туда прилетел, там ничего не оказалось.... А в следующий момент что-то с неимоверной силой врезалось мне в солнечное сплетение, да так, что меня отбросило к стене. Я стукнулся спиной и головой (очень больно было, у меня аж слезы на глаза выступили!) и сполз на пол. А потом, кажется, отключился, потому что пришел в себя уже лежа на койке с холодным компрессом на лбу. Надо мною с совершенно потерянным видом сидел Эдвард.

— Слава богу, ты очнулся! — облегчением, отразившемся на его лице, можно было десять дирижаблей в воздух поднять. — Я-то уж думал, врача придется вызывать! Хайдерих... черт, ну прости меня! Я... ну, в общем, рефлекс включился! Слушай, я был уверен, что ты ответишь! Ну... ну какого хрена ты не увернулся!

— А я должен был?.. — я сел и потер затылок. Кажется, наклевывалась шишка. — Ты что, какие-то бои восточные изучал?.. Вроде ниндзя?

— Не совсем, просто тренировался. Хайдерих, ты что, серьезно совсем не умеешь драться?!

— Откуда? — резонно спросил я. — Я, знаешь ли, в детстве не дрался с мальчишками на улицах, а книжки читал. Потому и здесь. Вот стреляю я неплохо... Ох, черт, как голова болит!

— Ты ляг, полежи... Хайдерих... ну слушай, ну ударь меня, что ли... я не хотел...

— Да ладно, это я сам виноват: не стоило тебя бить. И вообще, я был не прав. Нам действительно нужно начать сначала.

— Да нет, это я не прав... может быть, если бы нам удалось изыскать еще путь снизить трение...

Он задумался и задумался очень глубоко — буквально выпал.

— Эд! — окликнул я его минуты через две.

— А?! — он схватился как спросонья.

— Для общего образования: чем ты мне так врезал, что до сих пор живот болит?..

— А... левой ногой. Она у меня искусственная тоже, как рука, — он сказал это очень просто, как будто мысли его в тот момент были заняты чем-то другим — да так оно и было. — Понимаешь, раньше, когда я спарринговался, мне приходилось в схватке с моим партнером всегда упирать именно на протезы. Поэтому выработался рефлекс...

— Что? Какой "рефлекс"? Ты уже второй раз это слово употребляешь.

— Привычка.

"Ничего себе привычка!" — подумал я. Потом посмотрел на расстроенного Эдварда и решил, что надо ковать железо, пока горячо.

— Между прочим, раз уж ты меня так качественно отключил, на тебе уборка и готовка за неделю вперед.

— Что?! — Эдвард моментально выскочил из депрессивного состояния. — Это шантаж!

— А ты как думал!

— Между прочим, это ты начал!

От недели дежурства Эдвард в итоге отмазался, но три дня я из него выжал. А вообще, вся эта история добавила еще пару "монеток" в копилочку странностей.

Вскоре эти странности сложились у меня в теорию, которую иначе как сумасшедшей назвать сложно.

Эдвард отличался фантастической какой-то работоспособностью: ложился спать всегда далеко за полночь, вставал с рассветом. Возможно, он отсыпался днем, пока меня не было дома — понятия не имею. Но работал всегда по ночам, это точно: он брал заказы у студентов Бухарестского университета на чертежи, причем очень много заказов. Первый раз, когда Эдвард притащил с собой целую груду набросков (это было в самом-самом начале нашего знакомства), Оберт присвистнул и спросил, не свихнулся ли он. А Карл даже порывался измерить Эдварду температуру: казалось невероятным, чтобы человек в здравом уме мог нахватать столько работ всего-то на три дня!

Однако вскоре наш скептицизм был развеян: на один чертеж Эдвард тратил в среднем часа два. Это объяснялось очень просто: он не пользовался чертежными инструментами. Разве что иногда транспортиром. Расстояние отмерял "на глазок" потрясающе точно, а какие ровные линии проводил — левой рукой! И даже круги — без циркуля.

Первый раз, понаблюдав за его работой через плечо, Оберт взял циркуль и тщательно проверил все Эдвардовские окружности. Ни одна не отклонилась на сколько-нибудь заметную величину от идеала! То есть одна отклонилась, но это просто ножка циркуля соскользнула.

— Ого! — Оберт похлопал Эдварда по плечу и внимательно на него посмотрел. — Признавайся, парень, ты, часом, не марсианский шпион?

— Нет.

— А похож, похож!

— Просто очень много практики было с детства! — слегка натянуто рассмеялся Эдвард. — Мой отец работал инженером, мы с братом помогали ему с чертежами, вот и выучились.

Оберт удовлетворился этим явно притянутым за уши объяснением — а что другое ему оставалось? — а лично мне в голову запала его шуточка. Дурацкая, конечно, но... черт побери, этот парень так похож на моего друга детства! Такого сходства просто не бывает! А что если они — марсиане, то есть, — захватили настоящего Эдварда для каких-то экспериментов, а потом выпотрошили его и надели его тело на одного из своих?.. И поэтому он так здорово разбирается в ракетах — потому что он ничего не изобретает на самом деле, а только подкидывает нам иногда данные! Либо чтобы мы что-то изобрели — бог знает, на кой марсианам это надо — либо чтобы, наоборот, не изобрели, тормозит нас.

В общем, мысль эта действительно была идиотской, и я ее отмел. Однако иногда она ко мне возвращалась... а однажды вернулась в новом качестве.

В тот день со мной на контакт вышел Рудольф Гесс.

Я возвращался "домой" глубоко задумчивый; даже забыл купить продуктов на ужин, хотя была моя очередь. Все никак мне не давало покоя предложение вернуться в Германию. С одной стороны, мне этого очень хотелось, с другой стороны, после первой эйфории весьма подозрительным выглядело: откуда дома узнали, чем юный самоучка в компании иностранцев занимается здесь, в Бухаресте?.. Уж не было ли здесь какого-нибудь подвоха...

Кроме того, работали над двигателем мы вдвоем, а приглашали только меня одного... выглядело это как-то не очень красиво: как будто я бросаю Эдварда. Хотя, честно говоря, в научном плане скорее он был мне нужен, а не я ему. И вот, кстати! Еще не факт, что без Эдварда я смогу получить хорошие результаты... Что если я соглашусь, а они потом во мне разочаруются?..

В общем, такой вот задумчивый я поднялся наверх (наша комната была на четвертом этаже) и обнаружил странную картину. Наши расчеты — днем Эдвард обычно занимался расчетами — аккуратными стопками лежали на столе. В комнате царил необычайный порядок: никаких тебе разбросанных кусков бумаги, никаких тебе "железяк" (Эдварду часто приходили по ходу идеи каких-то штуковин, очень смахивающих на оружие... в общем, оружием это и было... хоть вот мини-пистолет взять... которые он старался тут же воплотить, и я тоже не отставал: за три года моего "свободного плавания" я понял, какой приоритет дает оружие человеку), даже пол помыт, хотя, вообще-то, по плану его полагалось мыть мне и только через два дня. Сам Эдвард лежал на кровати и смотрел в потолок.

— В чем дело?.. — удивленно спросил я, заходя. — Ты что, заболел?..

За полтора года нашего знакомства я ни разу не видел, чтобы Эдвард болел.

— Нет, — голос у него был какой-то слабый, тон — безразличный. Весьма непохоже на Эдварда в нормальном состоянии. И на обычный его спад, когда он злился на всех и вся, а потом впадал в задумчивость, тоже непохоже

Я подошел и сел на стул рядом с кроватью. Эдвард выглядел очень непривычно... бледным каким-то, что ли?.. Или осунувшимся?..

— Что это с тобой?.. — спросил я его, — Ты... — я вспомнил, что он говорил, что он потерял контакт с отцом. — Ты получил какие-то известия от отца?! Он... он умер?

— Нет, — Эдвард слегка улыбнулся. — То есть, может, и умер, но я об этом ничего не знаю. Просто я думаю... зачем это все?..

— Ты о чем?

— Понимаешь, Ал... в общем, я самого детства только и делал, что работал над всякими никому ненужными хреновинами. Мы с братом усиленно занимались... мм... наукой и, в общем, нам это нравилось... а потом умерла наша мама, и все потеряло смысл... мы стали заниматься наукой еще усерднее, и в результате... — Эдвард чуть скривил губы. — В общем, мне восемнадцать лет, а я понимаю, что я пустил свою жизнь под откос. Ты представляешь, Хайдерих... я первый раз попал на народные гулянья в этом году, в Бухаресте!

— А что, на востоке, где ты жил, не было народных праздников?

— В общем, были. Я даже на некоторых присутствовал. Только по работе. Приходилось сразу же уезжать, и расслабиться мы толком не могли.

— "Мы"?.. Это в смысле ты с отцом?..

— Ну... да. Еще и братом.

— А почему ты сейчас не с ними?

— Произошел... несчастный случай. Нам с отцом пришлось уехать. Я даже не знаю, жив или мертв мой брат. Если он жив, то, наверное, думает, что я умер. Но... он может быть мертв уже два года. А я даже об этом не знаю...

Эдвард вытянул вверх свою левую руку и задумчиво посмотрел на нее.

— В общем, к чему меня привела вся эта... физика? — последнее слово прозвучало так, как будто вместо него хотели сказать что-то другое, возможно, даже не совсем цензурное. — Нормальной жизни у меня никогда не было. И в результате я даже не могу вернуться домой.

— Да не переживай ты так! — я постарался, чтобы мои слова звучали как можно более оптимистично. — Я уверен, у тебя все получится! Погоди... а твои исследования — они как-то связаны с тем, что ты не можешь вернуться?..

Я спросил это не просто так: меня в тот момент прямо-таки холодный пот прошиб. А что если Эдвард действительно... того?.. Марсианин?.. Когда он говорил о своем прошлом, в его словах звучала искренняя и неподдельная боль, но кто знает... может быть, эта боль и сопряжена с тем, что родимый Марс оказался вне досягаемости?! Может, эта катастрофа... может, они с отцом прилетели с Марса и разбились?! И поэтому Эдвард не знает, жив или мертв его брат... и поэтому он пытается построить ракету, чтобы улететь домой! Но... черт возьми, неужели он действительно убил Эдварда и позаимствовал его облик?! Как... какой-нибудь из этих, из романов Уэллса... правда, там таких не было, но мне сразу же вспомнились детские сказки про злых колдунов, убивающих человека и выбирающих его внешность.

"Альфонс, тебе бы книжки писать! — попытался я успокоить сам себя. — Фантастические!"

Но успокаивалось плохо. И уж тем более совсем не успокоилось, когда Эдвард, слегка приподнявшись на локте, внимательно посмотрел на меня и кивнул.

— Ты хочешь построить ракету... чтобы улететь домой?! — спросил я его.

Эдвард снова медленно кивнул.

Спасибо моим родителям за крепкие гены — в обморок я не упал. И даже со стула не свалился. Я взял себя в руки и сдержанно спросил:

— А твой дом очень далеко?

— В определенном смысле очень близко, — покачал головой Эдвард. — Но сейчас недоступен.

Мысли лихорадочно вращались у меня в голове. Орбита Марса сейчас пролагает через солнце... туда нельзя долететь... о, черт! Спросить его, что он знает об Эдварде Мэтьюзе! Немедленно спросить! Нет... а что если он ответит, что знает?! Что мне тогда делать?! И что он со мной сделает?!

— А... как давно ты уже живешь здесь?.. — осторожно спросил я.

— Уже два года, — Эдвард пожал плечами, садясь на кровати. — А отец приехал раньше... еще в пятнадцатом году. Он говорил, что я тут освоюсь рано или поздно... я ему не верил. Все казалось как в кошмарном сне. Оно и сейчас похоже на сон. Только знаешь, Хайдерих... я не уверен, что смогу проснуться.

Признаться честно, я его почти не слушал. У меня в голове с облегчением колотилась только одна мысль: слава богу! Эдвард Элрик действительно здесь только с 21 — он не стал бы мне врать, почему-то я был уверен. Эдвард Мэтьюз пропал в 16-м, по словам мисс Честертон. Значит, эти события никак не связаны. Да и... он сказал, что отец приехал на шесть лет раньше?! Значит, о крушении космического корабля говорить не приходится. Никакой Эдвард не марсианин. Да действительно, полным идиотом надо быть, чтобы хоть на мгновение поверить в эту дурацкую версию!

— Скажи, а как связаны ракетные исследования и возвращение к тебе домой?.. — спросил я тогда.

Эдвард тяжело вздохнул.

— Вот и мне все кажется, — он снова лег и заложил руки за голову, — что никак не связаны.

Так или иначе, я вдруг почувствовал, что Эдвард на грани. Что он в отчаянии. Что он нуждается в ком-то, кто помог бы ему. Природу этого отчаяния и этой грани я еще не мог распознать, но, раз уж так сложилось, что именно я оказался рядом...

— Наверное, тебе надо просто отдохнуть денек, — предложил я как можно радужнее. — Может, пойдем завтра поболтаемся по улицам?.. Мне, признаться, тоже жутко надоели все эти чертежи да уравнения. Надо же хоть иногда расслабляться.

— Да... почему бы и нет, — Эдвард слабо улыбнулся. — Хорошая идея, Хайдерих.

— Знаешь что, — сказал я, немного подумав, — вот ты говоришь, что не получал вестей от отца давно, и не знаешь, жив ли твой брат. Это конечно, ужасно, но вот что я тебе скажу: мой отец меня презирает. И я абсолютно уверен, что мой старший брат жив. Он тоже пропал куда-то, но он совершенно точно не умер. Потому что такие, как он, так просто не умирают. Их надо убивать долго и упорно. Честное слово, я так ненавижу его, что, наверное, прикончил бы своими руками.

Эдвард удивленно посмотрел на меня.

— Я почему-то думал, что ты сирота...

— Да нет, мои родители живы. То есть были живы три года назад. Но это почти ничего не меняет. Просто... я говорю тебе это, чтобы ты не так концентрировался на своих проблемах. По крайней мере, у тебя-то хорошая семья.

Эдвард молчал — видимо, не знал, что ответить.

Я встал и подошел к окну — у нас было окно на улицу, хорошо еще, что довольно тихую. Как раз сейчас там никого не было, даже взгляду не за что зацепиться — не за стену же соседнего дома. Усилием воли я подавил в себе поднявшуюся из глубины души тоску. Ну вот еще, не хватало только и тебе расклеиться. Разумеется, у каждого из нас полно неприятностей в жизни, это еще не повод впадать в мировую скорбь. Ни Эдварду, ни мне.

— А что такого сделал твой старший брат, что ты его так ненавидишь?.. — вдруг спросил Эдвард у меня из-за спины.

— Довел отца до удара, а свалил на меня, — коротко ответил я, не оборачиваясь. — И сбежал повторно.

— Хайдерих... Извини, что спросил.

— Ничего.

Тут я вспомнил, что в самом начале нашего разговора Эдвард назвал меня Алом... с чего бы это вдруг?

И вообще, если он не с Марса, то откуда?..

Из будущего?..

Нет, Альфонс, кончай читать Уэллса!

Глава 8. Общество Туле