С какого мига началась темная полоса — не с того ли несчастливого часа, как Нээле решила ступить на борт корабля? Может, на роду ей было написано оставаться затворницей? Теперь все вокруг расплачиваются за вину ее собственную. Только и осталось — взывать к силам более могущественным... и пользоваться тем, что они предлагают.

Девушка оглянулась — Айсу поодаль сидела, перебирала какие-то бусины.

Нээле прислушалась — тихо... так тихо, что можно услышать, как трава говорит, как течет по ее жилам зеленая кровь... И у самой сердце бьется — тяжело, гулко. Трава и земля слышат это... а остальным дела нет.

Девушка ощутила на себе чужой взгляд — Айсу смотрела на нее пристально, цепко; девчонка опустила глаза, заметив, что Нээле обернулась.

— Что?

— Мне показалось, сестрица, ты будто беседуешь с тем, что вокруг.

"Видно, ты антаану, отмеченная добрым духом", — вспомнила слова продавца трав на рынке — в той, прошлой жизни, где еще была Тайлин. Тогда помогла вылечить ногу чернокосой девушки, и та назвала Нээле своей подругой...

— Может, и так, — Нээле улыбнулась, несмотря на сосущую сердце тревогу.

— Значит, верно домашние говорят, что ты...

— Что я ведьма? — если и эта бойкая девочка станет бояться ее, то лучше опять одной. — Из-за хассы? Обладай я хоть каплей волшебной силы... — она прикусила губу. Не стоит сейчас — про Лиани.

Айсу хмыкнула как-то разочарованно.

— Ты огорчена? — с удивлением отметила Нээле.

— Если бы вдруг ты, сестрица, оказалась не простым человеком... Глаза у тебя добрые, — торопливо произнесла Айсу.

— И что же?

— Когда рядом... чудесное, кто же не захочет прикоснуться к нему?

— Ты не боишься? — недоуменно спросила девушка. — А если бы здесь и впрямь очутилась ведьма?

— Я бы хотела... Может быть, она согласилась бы оказать мне милость, дать кроху собственных знаний.

Айсу глаз с нее не сводила; забыла про бусины: они рассыпались в траве, может, навсегда потерялись. Что она хочет? Ах, да... Нээле собиралась окончательно разубедить девочку, но остановила сама себя. Сейчас каждая мелочь может помочь, а может и повредить. Айсу не боится никаких чар? Пусть думает, что Нээле владеет хоть малым, но волшебством.

— Я расскажу тебе про Лесную хозяйку, — улыбнулась, сама еще не зная, что именно скажет. Девочка хочет сказок? Можно рассказ повести так, чтобы не выдать сокровенного, и ни слова лжи не сказать. Хотя Нээле сама ведь уже сомневается, где вымысел а где правда.

Затем мелькнула мысль — Айсу вроде девчонка бойкая, может, с ее помощью весточку Лиани передать? Сама себя прервала: как же, одно дело поболтать и посплетничать, другое — выполнять что-то, о чем наверняка и думать запретили.

Значит, пока пусть будут сказки...

...Обрыв был высотой в три человеческих роста, но склон оказался довольно пологим — Нээле покатилась по сухой глине и камешкам, лишь пару раз наткнувшись на торчащие корни, и не успела испугаться как следует. Попыталась схватиться за что-нибудь, удержаться на месте, но тут склон кончился, и она утонула в стеблях ароматного дрока.

Девушка оперлась рукой о траву, поднялась на колени. Болело все, в ушах звенело на тысячу ладов.

Она сорвала ткань, что стягивала ей рот, бросила наземь. Вскинула голову, раздираемая желанием бежать туда, где Лиани — и желанием забиться в какую-либо щель. Напряженно прислушивалась, но дробь копыт удалялась, и вскоре все стихло.

Отвлек на себя...

Нээле поднялась и стояла на месте, пока не сообразила, что ее могут увидеть — и жертва Лиани будет напрасной. Тогда быстро присела, снова прячась в густых стеблях, увенчанных желтыми цветами. Вряд ли ее можно было увидеть сверху, если не вглядываться особо пристально. Услышав отдаленные голоса, забыла, как дышать.

— Где он ее потерял? Говорит, сбежала давно...

— Отыщем. Мы или другие... у нее же ни лошади, ни друзей, иначе ее похитили бы как-нибудь поумнее. Найдем.

— Надеюсь...

А потом стало тихо.

"Он жив? Или... нет?!" — в ногах вместо крови, кажется, была теперь горячая вода. Подняться попыталась, но не смогла. Подняла руку к волосам — и нашарила запутавшийся в прядях цветок. Вынула его, смятый, слегка завядший, посмотрела — и разрыдалась беззвучно. Вновь пристроила в волосы, не в силах расстаться.

До густых сумерек она не решилась покинуть убежище, найденное внутри оврага — яму под корнями огромной ели. Вокруг по-прежнему было тихо — сперва золотистый закатный свет, потом все вокруг покрасили серой полупрозрачной краской, но все так же порхали над травинками и корнями белые бабочки, порой кричала кукушка, да начала потрескивать одинокая цикада.

Лить слезы было бессмысленно. Нээле выбралась наружу из-под корней, поглядела на склон оврага — в платье не взобраться без риска свернуть шею. Лес вокруг не казался враждебным, трава поднималась, мягкая, перешептывалась листва. Девушка кое-как нарвала дрока, нырнула обратно в яму и устроила себе ложе.

Оцарапанные, грязные руки кое-как вытерла о полностью испорченное платье. Все равно теперь. Пахло здесь сырой глиной, и запах сырости напомнил другую ночь. Никогда не забыть ту пару. Холеные, молодые, с виду приветливые. Нелюди.

Вздрагивала от хруста любой ветки, опасаясь вглядываться в темноту. Заснуть так и не смогла, только с рассветом ненадолго задремала, это был скорее не сон, а неглубокое забытье, отдыха не дающее.

Но и сквозь него она видела, как легкая девичья фигурка скользнула к ее убежищу, знакомый голос окликнул по имени. Темно было, только позвякивали височные подвески Тайлин, которая мерзла и просила подругу подвинуться, пустить и ее...

Когда Нээле открыла глаза, было совсем светло. Пошевелилась, охнула — и прижала ладонь к губам. Вдруг кто услышит? Но только иволга пела, ей вторил хор каких-то неведомых птах, да где-то по дереву постукивал дятел. Невдалеке на мху алели ягоды костяники — водянистые и не больно-то сладкие, но девушка, хоть двигаться было много трудней, чем вчера, собрала все до единой. Потом вспомнила сон, и стало не по-себе — именно тут, над россыпью похожих на капельки крови ягод ей привиделась Тайлин. Но голод давал о себе знать, и она съела всю костянику. Неподалеку нашелся и ручеек, он поделился водой.

Проводя пальцем по спутанным волосам, нашарила что-то мягкое, нежное. Позабыла, а ведь сама пристроила между прядями. Подарок... вьюнок. Потемневший, потерявший всю красоту цветок бережно расправила, положила на камень, вросший в землю возле ее убежища.

Где-то за холмами, на северо-востоке, лежала столица Хинаи. Недавно, у костра, ее спутник упоминал об этом. Туда сходятся все слухи, должны сходиться. Если она доберется, узнает, что с ним сталось. Если жив... то найдет. Что дальше, пока не загадывала.

Выпрямилась, и, несмотря на боль, пошла, пытаясь держаться по солнцу. Снова послышался легкий звон, бубенчики комариные, каждый шаг отмечен был этим звоном. Вспомнилась мелкая нечисть из рассказов товарки по мастерской: икури, духи, селившиеся в вещах. Но подобные им живут в доме... Или то звенели подвески невидимой Тайлин, которая все-таки шла по следам?

Вот и овраг позади, и приютившей ели не видно, и один пригорок сменился другим... Ладно хоть лес негустой, бурелом ей не одолеть.

Понимала, что никуда не доберется, лишь себя обманывает. Но все-таки... вдруг. Уже и лихих людей готова была просить о помощи, но не было никого. Только цикады трещали в траве, носились над головой сороки и сойки, не обращая внимание на присутствие человека — и вышивальщице мнилось, будто она давно умерла, и призраком бредет по земле.

Порой срывала ягоду или стебелек щавеля — этой пищи хватало, большего не хотелось. Разве что пить... Темнело прежде срока: небо затягивало тучами. И дождь не мог ей помочь — лишь собирался плакать над ней — глупой, нескладной, с каждым шагом все больше теряющей почву под ногами.

Было слишком пусто вокруг — Нээле хотелось услышать хоть слово, хотя бы птичье пение — но небо давило тишиной, а перед дождем все стихло. Тогда она заговорила сама — лишь бы разбить молчание. Звук собственного голоса звучал будто со стороны, чужим казался.

Услышала рядом хихиканье, вскинула голову.

На ветке прямо над ее головой шевельнулось маленькое тело. Белка с любопытством посматривала на Нээле блестящими глазами.

— Ты смеешься? — растерянно спросила девушка. Белка спрыгнула ей на голову, потом на траву — и молнией пронеслась до другого ствола. Замерла на ветке, посмеиваясь.

Девушка шагнула за ней. Мысль мелькнула — может, вчера ударилась головой? Но рассуждать было некогда, а зверек — вот он.

— Погоди же! — взмолилась, когда рыжее чудо перепрыгнуло на очередное дерево. Белка же провела по носу лапками, словно умываясь — забавный жест, человечий. И вновь засмеялась.

Нээле моргнула раз, и другой. "Я сплю", — подумала.

Вздрогнула — перед ней темнел огромный пень, когда-то здесь рос дуб толщиной в три обхвата. Ныне ствола не было — а пень, с верхом, будто отполированным, служил алтарем — на нем лежали стеклянные бусы, бумажный цветок, воском натертая статуэтка — лиса... Кисточки плетеные лежали и висели на соседних кустах.

Дары для тери-тае.

Девушка никогда не видела таких алтарей, но узнала по рассказам спутника Тайлин, да и в мастерской пара деревенских девушек упоминали подобные. Сложно было спутать с чем-то еще. Лесная хозяйка, добрый дух, но мог и наказать провинившихся.

Сперва Нээле обрадовалась: находка — хороший знак.

Дрожащими руками отстегнула застежку от ворота, положила на пень — уж теперь-то она ученая, просто так мимо алтаря не пройдет.

Потом спохватилась — раз дары здесь, где-то неподалеку селение. Что ж, так и надо, там разузнает дорогу, а пока тут, возле алтаря тери-тае, можно спокойно заснуть. Злая нечисть сюда не сунется, а люди... может, крестьяне или лесорубы и забредут, но тоже не тронут, наверное — не здесь, иначе им больше не бывать в этом лесу. Да и не темно еще.

Страшновато, конечно.

Но если не здесь, то будет еще страшнее.

Она и вправду заснула быстро — слишком устала и все еще не выздоровела до конца. Ей виделось, как Лиани подкидывает хворост в костер, а потом почему-то держит на руках крольчонка и гладит его. На закате уже проснулась и поняла, что плачет и улыбается одновременно.

Но улыбка погасла на губах, когда Нээле осознала, где она.

Уже рассвело, хоть небо еще сероватым было. Повернулась с трудом, приподнимаясь, и ощутила прикосновение мягкого. По ее плечам пробежал рыжий зверек — белка, точь-в-точь как вчера видела. Девушка потянулась к ней, а та, будто развлекаясь, вновь скакнула на лежащую: с головы перебралась на бок, затем на ноги.

Почудилось, что боль от ушибов стала стихать, может, от удивления. Нээле прикрыла веки.

— И что ты здесь разлеглась?

Голос был сварливым и очень женским. И не глядя представить легко эдакую незлую ворчунью...

Вмиг распахнув глаза, беглянка увидела перед собой невысокую полноватую женщину с добродушным лицом, как раз голос к такой подходил. Вроде не улыбалась она — а в уголках губ все равно лучик улыбки таился. В потертой крестьянской одежде: полотняная юбка синяя, кофта выцветшее-красная. С полсотни весен ей было, женщине той. Сидела на поваленном дереве.

— Что делаешь тут? — спросила она.

— Я заблудилась... иду в столицу, матушка, в Осорэи, — сказала Нээле, садясь.

— Угораздило же тебя. Знаешь, где дорога?

— Не знаю. Вчера... я потеряла здесь друга.

Вздрогнула от вставших перед глазами картин. Что сделали их преследователи?

— Матушка, ты видела здесь, вчера, человека на рыжем коне? За ним гнались всадники...

Она усмехнулась.

— Видела! Жилье людей не так далеко, на мое горе... и еще земельные впридачу наведались!

— Что стало с ним?!

— А если скажу, чем расплатишься? У вас же говорят — правда денег стоит!

— У меня нет ничего. Разве что пояс, он старый, но я сама вышивала... — девушка дрожащими руками принялась развязывать узел. Женщина покачала головой:

— Зачем мне ваша одежда? Шучу я с тобой, а ты веришь. Глупенькая! Кто ж так с незнамо кем разговаривает? И печали свои все выложила, и просишь, и платить готова невесть за что... А он — его увезли живым.

Тяжело вздохнула:

— Вот пораньше — могла их со следа сбить. Да теперь-то что... Его увезли, ты пешая не догонишь. Я ведь и за тобой пошла, потому что ты о питомце моем подумала. Оставайся со мной! Хорошая ты — детеныша пожалела. Лечить научу. Зверушек моих. Путников, если зайдут и будут нуждаться в помощи.

— Кто ты, матушка? — голос девушки дрогнул.

— Лесная хозяйка, — теперь она улыбалась.

Нээле стало страшно. Может, безумная рядом с ней? Или того похуже. Слуга Тайлин говорил — нельзя разговаривать с нечистью... А, да какая разница! Не стоило не то потерявшей рассудок, не то лесной твари смотреть на нее с материнской заботой, ох, не стоило... вмиг подкатили слезы, хоть и не пролились. А она будто все понимала.

— Оставайся, детка. Зачем тебе к ним? Ты больше наша.

— Я не могу его бросить... — слезы-таки покатились, крупные, будто горох. Подумалось — а вдруг не шутит женщина? Вот так остаться в лесу. Зверят выхаживать, а может, нитками из травы вышивать — только помнить, чем за свободу Нээле другой заплатил. — Я тоже человек, — она вытерла слезы и поднялась.

— За ним пойдешь? Никак ум потеряла. Нет бы радоваться, что посчастливилось, — огорченно сказала женщина.

— Хорошо счастье...

— Он погибнет, ты тоже хочешь? Он зря старался? Вы, люди, словно выбрать не можете, лучше глупыми быть или жестокими.

"Зря?" — больно слова кольнули. Сама ведь об этом думала, как не думать? Но скрываться показалось еще больней.

— Куда мне идти? К селению бы, а там подскажут, как добраться в город...

— Не идешь ты, а ковыляешь. Нет бы как следует отдохнуть!

— Я боюсь не успеть, — сказала девушка, и ей вновь стало страшно, и сердце заколотилось. — Матушка, ты подскажешь?

Женщина не отозвалась. Но, когда Нээле встала, поклонилась в знак благодарности и зашагала прочь, крикнула вслед:

— Не в ту сторону, дурочка! Хоть обоза какого дождись — вон там, за пригорком, дорога широкая, ездят порой! Нехорошие тут места для одинокого путника! И волки!

— Нехорошие? Вот и отлично, и сгинем оба! — горько сказала девушка еле слышно, и свернула, куда указали.

Заметила краем глаза: вроде женщина обернулась рыжим зверьком, скользнула по стволу. Голосок тери-тае растворился в щебете птиц и поскрипывании веток; обернувшись, Нээле никого не увидела, и уже сомневалось, не почудилось ли ей все это. Или увидела сон наяву. В самом деле, неужто бы так свободно разговаривала с лесным духом?

К счастью, хоть боль во всем теле прошла.

Девушка быстро вышла к дороге, но не отважилась идти прямо по ней, держалась поблизости. Долго шла, и на сей раз не уставала почти, хотя было душно, как бывает перед грозой. Ни о волках, ни о рысях не думала, только раз вздрогнула — почудилась меж стволов медовая шерсть хищной кошки.