| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Прошлое надо забыть. Вот у него получилось, память закрыла то, что было до побережья, загона и чернолицего смешливого надсмотрщика, который изредка совал Янгу недоеденные лепешки. И приговаривал:
— Айли-на...
...бери.
...отъедайся.
...тощих не любят, не покупают. Плохо это.
Сбежать... не здесь, позже, когда караван дойдет до предгорий.
Куда?
Куда-нибудь, пусть бы на самый край мира, лишь бы там не было этой жары, песка и выцветшего неба, по которому тенями скользят падальщики.
И Янгу, переворачиваясь на живот — солнце опаляет и сквозь ткань — закрывает глаза. Он видит этот новый дом, возможно, даже помнит его, пусть бы и отрекся от своей памяти.
Но Север идет по его пятам.
Мысли о прошлом, казалось бы стертом, ушедшим в небытие, не отпускали. Янгхаар слушал заунывный вой плакальщиц, сквозь веки смотрел на отблески пламени. Нынешняя его смерть не имела ничего общего с той, настоящей, которая много раз подбиралась к Янгару.
Эта пахла молоком и свечным воском.
Маслом, которым разводили краски.
Женским потом.
И еще — сырым камнем.
Настоящая воняет гноем и кровью, у нее вкус песка на губах и голос наставника, который требует подняться. Или смрадное дыхание хищного зверя... того медведя, который, поднявшись на задние лапы, медленно подбирался к Янгу.
И толпа кричала:
— Рви! Рви!
У них был один голос на всех. И медведь покачивался, переступая с лапы на лапу. Старый, со всклоченной грязной шерстью, с глазами, заплывшими гноем, он чуял легкую добычу. И шел, желая даже не столько сожрать, сколько разорвать.
Боль за боль.
А нож в руке — слишком мало.
И Янгу отступает... пятится до самой ограды, не слыша криков и улюлюканья: толпа желает драки. И стражник, которого тоже захлестнул азарт, нарушает правила. Он просовывает сквозь прутья копье и тычет острием в плечи Янгара, поторапливает.
— Давай!
Наверняка, он поставил на время. Сколько отвел десятилетнему мальчишке, слишком дерзкому, чтобы получился хороший домашний раб? Слишком упрямому, чтобы и вправду учить на бойца. Минут пять? Они вот-вот истекут, и стражник потеряет деньги.
Почему-то именно эта мысль разозлила Янгу.
— Вперед! — копье вспороло кожу на предплечье, и эта новая боль вдруг все изменило.
Страх исчез.
Осталась ярость. Иссушающая, как пустыня Дайхан. Всеобъемлющая.
Алым полыхнуло в глазах. И руки сами вцепились в копье, дернули, выворачивая, и стражник не то от неожиданности, не то от испуга, выпустил древко.
Янгу помнил, как стучала кровь в висках. И что стало вдруг тихо-тихо. А медведь, подобравшийся вплотную, вдруг покачнулся и медленно, как-то очень уж медленно стал опускаться на четыре лапы. Янгу вдыхал смрадное его дыхание. И тянулся к оскаленной пасти, готовый впиться в нее зубами. Он видел черные губы и бледные десна зверя, длинный язык, свернувшийся улиткой, и желтоватые сточенные клыки.
Рев оглушил. И что-то дернулось, норовя выскользнуть из рук.
Янгу не позволил. Он стоял, навалившись всем телом на древко, по которому лилась горячая медвежья кровь. И к звериному голосу добавился совокупный вой толпы.
А зверь умирал. Он упрямо полз вперед, норовя дотянуться до человека, насаживая самого себя на копье. И когда древко, затрещав, раскололось, Янгу отскочил в сторону.
Он был быстр.
И ловок.
И странное-алое-стучавшее в голове не позволяло сдаться. Еще был нож. И широкая кровяная полоса, которую оставил зверь на песке.
Вот только опыта не хватало. И удар лапы перебросил Янгу через всю арену. Последнее, что он услышал — восторженный рев толпы...
...это был первый приступ. И единственный, оставшийся в памяти Янгара.
Он пришел в себя в сыром подвале, куда сносили раненых. И смуглокожий лекарь с длинной белой бородой, похожий на цаплю в чалме, бродил меж тел. Янгу не мог дышать от боли, но заставлял себя втягивать спертый воздух. Перед глазами плыло, но закрывать было нельзя. Янгу знал, что сон, забытье в подобном месте — верная смерть.
И смотрел на синие атласные туфли с загнутыми носами.
За лекарем шли ученики. И когда тот останавливался, указывая то на одно, то на другое тело, ученики вытаскивали его из общей груды. Тела уносили. И Янгу молился, чтобы выбор остановили не на нем. Если уж умирать, то здесь, от честных ран, а не на каменном столе, под рукой мальчишки-недоучки.
И боги снизошли до просьбы. Лекарь переступил через Янгу.
Хозяин появился позже, не прежний, но новый. Его лицо проступило сквозь полог боли. Крючковатый нос. Впавшие щеки. И усы, которые Хазмат имел привычку подкрашивать хной. Тогда Янгу не знал имени, но зачарованно уставился на эти усы, длинные, заплетенные в косы, чем-то похожие на плети... плети Хазмат очень даже жаловал.
— Живой? — он раздвинул веки. — Живой... хорошо. Держи.
На грудь упала монета, шестигранный дирхем с дыркой в центре.
Дирхем — это много. Две лепешки с мясом и еще кувшин воды... или дрянного кислого вина, которое иногда приносили в загон.
— Это твоя нынешняя цена, — сказал Хазмат и вложил монету в руку. — Но года не пройдет, и ты будешь стоить в сто раз больше. Если выживешь.
Янгу выжил.
Спустя год его цена и вправду достигла ста дирхем... через два — выросла в десятеро... через пять сам хатами-паша предлагал цену в серебре по живому весу... а через шесть у Янгу получилось убить хозяина и сбежать.
Год ушел на то, чтобы добраться до Севера.
Десять — чтобы стать тем, кем он является сейчас.
И разве это — не достойный повод для гордости? Золотые рода кичатся своими корнями, забывая, что любое родовое древо начиналось с одного человека. И сегодня Янгхаар посадит собственное.
Поднявшись с холодного ложа, он коснулся старых шрамов, которые ощущались сквозь слой краски. Нет больше мальчишки Янгу, появившегося на свет в рабском загоне.
Нет Янгара Северянина, цепного пса Хазмата-хаши.
Нет даже Янгара Черного, верного меча и правой руки Вилхо.
— Что из этого ты оставишь... — голос доносится издали. Но выбор сделан давным-давно: жена Янгара достойна всего самого лучшего. Говорят, что у Пиркко-птички глаза синие, яркие. И Янгар приготовил для нее сапфир размером с кулак младенца.
Но сейчас камень гляделся тусклым, невзрачным.
Недостойный подарок.
А вот дирхем на веревочке — дело иное. И Янгар забрал монету.
Уже не Янгар, но безымянный мужчина, рожденный во тьме.
...а женщина спала, свернувшись калачиком. И Янгар подошел к ней, страшась до срока потревожить этот сладкий сон.
Сколько раз представлял он себе Пиркко-птичку, гадая, и вправду ли она столь хороша, как о том говорят... и вот она.
Ее кожу покрывает слой краски. Узоры сложны, и Янгар позволяет себе любоваться ими. Присев рядом, он проводит вдоль желтой линии, не прикасаясь к коже.
Его невеста юна.
И стройна, как молодая осина.
Даже во сне она прикрывает ладонями грудь, словно смущается его взгляда.
Бедра округлы, а ноги сильны, и Янгар нежно касается розовой ступни...
Глава 8. Связанные нити
Всполохи огня скользили по стенам. Алый гранит. Черный обсидиан. Золотые жилы, словно швы. Светильники из бронзы. Живое пламя, отраженное в чаше бассейна. Шелковая гладь воды, расшитая живым подземным жемчугом. Каменное ложе и груды мехов.
Я лежу, разглядываю потолок. В белых слюдяных наплывах мне видятся застывшие лица.
Наблюдатели?
Или те, кто дерзнул некогда оскорбить богиню, и остался в ее подземельях навек. Страшная участь.
Я лежу. Сжимаю в кулаке зеленый камушек, кляня себя за глупость. Следовало взять цепочку, или перстень, или что угодно, но из украшений, достойных Янгара Черного.
Время шло. Медленное, вязкое, в разбавленной пламенем темноте.
Я сама не заметила, как задремала. И разбудила меня прикосновение.
— Тише, — чьи-то сухие губы царапнули щеку. — Не бойся.
Чьи-то пальцы расплели косы. Чья-то рука легла на мой живот, не позволяя отстраниться. И сама я опиралась на кого-то большого, горячего.
— Я не причиню тебе вреда, — пообещал Черный Янгар. Впрочем, здесь и сейчас он не был Клинком Ветра, но лишь мужчиной, который желал связать свою судьбу с женщиной.
Остальное для слепой Кеннике не имело значения.
Но я... я должна была сказать правду.
Кому?
Для чего?
Уже сплетаются нити наших жизней. И если так, то...
...нехорошо новый дом на лжи строить.
...но не выйдет ли так, что правда меня же ранит?
...я скажу.
Правду.
Вот сейчас повернусь к нему и скажу.
— Посмотри на меня, пожалуйста, — пальцы Янгара гладили шею, стирая охряных змей. Он не приказывал — просил, и я подчинилась.
Не сказала.
Хотела ведь, но... не нашла правильных слов.
Черный Янгар и вправду был черен. В первый миг я не поняла, что виной тому — краска, покрывающая его лицо, ею и грудь. От нижней губы начиналась алая полоса, которая дважды обвивала шею, и спускалась на плечи Янгара, где расцветали желтые спирали.
— Обычай, — сказал он, словно извиняясь.
Черный — цвет Пехто, хозяина подземного мира. И это верно: многих отправил Янгар к берегам Черноречки.
Алый — цвет Маркку, владетеля битвы. И это тоже верно: все знают, что нет воина искуснее, нежели Янгар.
Желтый... Ламиике?
Светлокосая прекрасноликая дева распростерла над Янгаром соломенные крылья? У него и сердца-то нет... говорят.
Я разглядывала его жадно и, пожалуй, впервые не стеснялась своего любопытства.
Не похож на отца.
И на братьев.
И на того конюха, который с бородой и лукавыми глазами...
Янгхаар Каапо невысок и жилист. Черты лица его остры, и краска не сгладила их резкости. Высокие скулы. И нос крупный, клювом, вот только ломан был не единожды, и оттого переносица стала кривой, как заячья тропа. Рот широкий, а губы по-женски пухлые, мягкие. И тянет потрогать, проверить, вправду ли они таковы, как я вижу.
Наверное, мне должно быть стыдно...
...наверное, следует скромность проявить...
...наверное...
Я взглядом за взгляд зацепилась.
В нем бездна спрятана.
И она точно так же, жадно, разглядывает меня.
— Ламиике, — Янгар проводит ладонью по моему животу, стирая рисунок. Но краски не смешиваются. Желтого и вправду много, но Ламиике покровительствует всем женщинам.
— И Небесный кузнец, — на пальцах Янгара есть рыжие искры. — В тебе скрыт огонь...
Он улыбается, и пусть рисованная маска его лица искажается от этой улыбки, я улыбаюсь в ответ. Огонь? Во мне? Разве что тот, который разводят в камине. За свою жизнь я растопила сотни каминов, может, тем самым и привлекла Кузнеца?
Но пугает меня другое. Третий цвет, не названный Янгаром. Он и кулак сжал, не желая показывать мне синие пятна.
Акку.
Беззаконная ночь. И серп, которым снимают жизни. Грозная жница... почему она?
— Это просто обычай, — повторяет Янгар, стирая рисунок.
Он поднимается первым и, протянув руку, говорит:
— Идем.
Широкую ладонь перечеркивает шрам. Старый. Белый, вздувшийся, он походит на червя, залегшего под кожей. И я не без дрожи касаюсь этого шрама. А Янгар вдруг перехватывает мои пальцы.
— Такие тонкие, — с удивлением произносит он и, приблизив руку к губам, целует.
Скажи, Аану.
Не медли.
Не могу.
— Как мне тебя назвать? — он проводит моими пальцами по своему подбородку, щеке и вновь по губам, и алая краска мешается с черной. — Ты маленькая... и славная... и нежная... но твой отец...
...отдал меня ему. Даже не отдал, бросил, как бросают кость собаке. А ведь Ерхо Ину и вправду считает Янгара псом, не раз ведь говорил об этом.
А я, выходит, кость.
— Налле... Налле, — он пробовал имя на вкус, и руку не отпускал. — Медвежонок. Маленький мой медвежонок... Тебе нравится?
У меня никогда не спрашивали, что мне нравится... и я не знаю, как принято отвечать.
— Пожалуй...
Еще один обычай.
Еще один подарок, который я принимаю с благодарностью.
Медвежонок... смешно.
Отец пришел бы в ярость, ведь на гербе Ину — вставший на дыбы медведь. А Янгар... он не хотел посмеяться над древним родом, привязав меня к его истокам через имя. Он просто сказал то, что думал.
Откуда я знаю?
Просто знаю. Он что-то делал со мной. Этими прикосновениями, ласковыми, нежными — до сегодняшнего дня ни один человек не прикасался ко мне вот так. Словами. Тоном. Самой своей близостью, которая больше не пугала.
А может и не Янгар был виноват, но само место и безумная богиня, вязавшая наши судьбы.
И теперь я молчала из страха все перечеркнуть.
Не знаю, что будет дальше, но эта ночь принадлежит мне.
Ночь и мужчина.
— А ты подаришь мне имя? — Янгар заглядывает в глаза.
У самого — черные, и не различить, где зрачок переходит в радужку. Но эта чернота, знак ли божественной крови, свидетельство ли проклятья, больше не пугает меня.
Бездна, в ней спрятанная, приняла меня.
— Да.
— И какое?
В темноте проскальзывают искры. Быть может, они лишь отражение пламени, но я, преодолев робость, касаюсь его виска. Имя приходит само.
— Катто.
— Змей? — шепот Янгара тревожит огонь.
И меня охватывает дурное предчувствие: змей — запрещенный знак. Но слово сказано, и Кеннике услышала. Как теперь она переплетет наши нити?
— Все будет хорошо, поверь, — сказал мой змей, прижимаясь щекой к моей ладони.
Что было дальше?
Горячая вода подземных источников. Запахи серы и камня. Черной смолы, которая стекала по деревянным опорам факелов. Чаша. Скользкий подземный жемчуг, который просится в руки, и Катто ныряет, чтобы вытащить самый крупный камень. Без воды он сохнет и рассыпается известковой пылью.
А мой муж выглядит донельзя удивленным.
Он не знал, что подземный жемчуг живет лишь в озере, его породившем?
Не знал.
Была краска, расползающаяся по воде разноцветными пятнами. И смуглая, с красным отливом кожа Катто. Намокшие, отяжелевшие косы его, и влажные пряди, что обвивали мои руки, подобно водорослям.
— Ласковый медвежонок, — мой муж смеется. И от смеха его мое собственное сердце стучит быстрее. Он же, прижимаясь щека к щеке, мурлычет колыбельную. Его руки надежны, как опора мира. И я хватаюсь за них, боясь потеряться.
— Все хорошо, Медвежонок. Все хорошо... — он утешает меня.
Был камень на кожаном шнурке и склоненная голова Катто. Он терпеливо ждал, когда я узел завяжу, а шнурок все выскользнуть норовил. И я вязала вновь и вновь, а заодно гладила шею мужа.
— Я смотрю сквозь него на солнце, — камень тускло мерцает. — Тогда возвращается лето.
Наверное, это глупость и сейчас Катто рассмеется, но он серьезен. И подарка касается бережно. А вот узел проверяет на крепость.
— Не хочу потерять.
Это ложь, что Янгхаар Каапо покрыт черным волчьим волосом. Его кожа гладка, вот только шрамов на ней бессчетно. Они — узор, который я пытаюсь изучить.
— Лето... — мой муж провел по камню мизинцем. — В тебе очень много лета.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
