Город Солнца

  Лицо Пономаренко на мгновение обрело задумчивое выражение, затем прояснилось, и он указал мне на стул и резко бросил:

  — Садись!

  Последующие сорок минут были, пожалуй, самыми трудными экзаменами в моей жизни. Куда там защита диплома. По сравнению с тем, что пришлось пройти сейчас, это была лёгкая прогулка. Первый вопрос нельзя было назвать особенно сложным, но для простого школьника он был бы безусловно сродни китайской грамоте. Так что Борис Николаевич видимо немало удивился, хотя вида не подал, услышав от меня развёрнутый ответ. Второй вопрос оказался заковыристей, но тоже ничего сложного для знающего человека. А затем вопросы посыпались как из ведра, один другого сложнее. Не скажу, что осилил все из них, но по мере того, как я отвечал на них, моего бывшего преподавателя буквально охватывал азарт. Заложенная в нём преподавательская жилка прямо таки трубила фанфары, а от красноты на лице остался лишь лёгкий румянец. Несколько раз нас прерывали телефонные звонки, но после кратких разговоров с неизвестными мне собеседниками на другом конце провода, Пономаренко вновь возвращался к "экзаменовке". Наконец он прекратил пытать меня вопросами и, расслабленно откинувшись на спинку кресла, вытер платком пот со лба.

  — Неплохо! — в его голосе явственно слышалась задумчивость, — подготовлен ты действительно хорошо. Но ты должен понимать, что этого мало для того, чтобы можно было поверить твоему утверждению.

  — Понимаю, — не стал отпираться я, — но тогда скажите сами, что может убедить вас в том, что я тот за кого себя выдаю.

  Пономаренко ненадолго задумался, а затем задал несколько неожиданный вопрос, который, по моему мнению, не имел никакого отношения к подтверждению правоты моих слов:

  — И где же ты учился?

  — В Кубанском Государственном Аграрном Университете, сейчас это сельхозинститут. Кстати, и вы были там одним из преподавателей. Собственно поэтому я и обратился именно к вам, когда очутился здесь, в этом времени.

  Пономаренко озадаченно нахмурился, а я поспешил пояснить:

  — Как рассказывали, во второй половине восьмидесятых годов, когда наш край посетил Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв, и начал критиковать руководство края, при этом неся явную ахинею, то вы не выдержали, и высказали ему прямо в лицо всё, что о нём и его интеллектуальных способностях думаете. После чего вас само собой сняли с должности, и вы были вынуждены перейти на преподавательскую работу.

  Если я и хотел удивить Пономаренко, то своего добился. Он был буквально шокирован. Причём, как выяснилось чуть позже, даже не фактом своих карьерных, так сказать, перспектив, сколько информацией о том, что будущим генсеком, по моим словам, станет бывший ставропольский комбайнёр, о котором он уже сейчас был крайне низкого мнения, и персону которого менее всего ожидал увидеть в кресле первого лица государства. Впрочем, справился со своим удивлением он довольно быстро, и его следующий вопрос уже вогнал в состояние близкое к ступору уже меня.

  — Ну а как вообще в будущем, коммунизм уже построили?

  — Э-э, вообще-то нет.

  Мои слова, впрочем, его нисколько не удивили. Наверное и не особенно ожидал от меня положительного ответа. Просто захотелось узнать человеку, добьётся ли советское общество через три с половиной десятилетия официально декларируемых целей или нет. Всё же вера в социализм и построение светлого коммунистического будущего в обществе ещё имеет место быть. Вот только боюсь то, что ему предстоит услышать, станет для него самым настоящим потрясением. Поэтому я сделал вдох-выдох и после небольшой заминки выдал:

  — Всё будет гораздо хуже. Через четыре года, сразу после своего прихода к власти в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, Горбачёв объявит о начале так называемой "Перестройки", итогом которой спустя шесть лет станет реставрация капитализма и распад Союза Советских Социалистических Республик на отдельные государства. Дойдёт до того, что на некоторое время в нашей стране будет даже запрещена деятельность коммунистической партии.

  После этих моих слов, взгляд Пономаренко стал воистину страшен.

  — Ты понимаешь, о чём сейчас говоришь? — его голос звучал глухо, и даже угрожающе. Но отступать мне уже было некуда.

  — К сожалению, очень даже понимаю. И если вы мне по прежнему не верите, то можем сделать иначе. Я могу назвать вам некоторые события, которые должны произойти в самое ближайшее время, и если мои, так сказать, предсказания сбудутся, то после этого вы сами решайте, доверять мне или нет.

  Он несколько мгновений тяжело смотрел на меня из-под своих кустистых бровей, но потом любопытство всё же вязло верх.

  — Хорошо. Рассказывай.

  — Если мне не изменяет память, то на ближайших президентских выборах во Франции должен победить Миттеран. Затем случится попытка покушения на нынешнего римского папу. Стрелять в него будет какой-то турок, кажется член организации "Серые волки", но обвинять в покушении будут традиционно КГБ...

  Последующие полтора часа были заняты тем, что мой собеседник всевозможными каверзными вопросами, резко перескакивая с одной темы на другую, пытался поймать меня на лжи, нестыковках и противоречиях. Я прямо взмок от волнения и напряжения. Трудно было сказать, верит он мне, или нет, хотя по его поведению складывалось впечатление, что моя история как минимум его зацепила. Кстати, удивила его реакция на ту или иную сообщаемую мной информацию. Она была иногда совершенно неожиданной. Так, когда я, на основе имеющихся у меня куцых знаний, попытался рассказать ему о той же Перестройке, то у меня возникло стойкое впечатление, что он понял из моего рассказа гораздо больше чем я сам. Впрочем, чему удивляться? Желание Горбачёва реформировать страну явно взялось не на пустом месте. Эти идеи наверняка уже давно гуляют по властным коридорам, и Пономаренко о них должно быть хорошо известно. Возможно, даже он им немного сочувствовал. Всё же страна действительно нуждается в изменениях. Другое дело, что конечный результат этих действий для него может быть сюрпризом. В конце концов, даже среди "прорабов перестройки" было немало желающих сохранить Советский Союз, и для которых его распад стал неприятным сюрпризом. Ведь если подумать, то даже пресловутое ГКЧП устроили не ярые коммунисты-консерваторы, а самые что ни на есть представители команды Горбачёва, до которых наконец-то дошло, в какую дупу ведёт страну их шеф, и попытавшиеся в последний момент исправить ситуацию. Неудачно, да. Всё же действовали они слишком вяло и нерешительно, не решаясь на жёсткие меры. Но сам факт подобного их выступления уже показателен. Так что тут речь шла о знакомых и вполне понятных для Пономаренко вещах. А вот последующий его вопрос хотя и был более чем логичным, но стал для меня несколько неожиданным. Это мне в минус, ибо, когда проигрывал в мозгу планируемый разговор, то об этом даже не подумал. В результате, когда я завершил рассказ о том, что творилось в девяностые, Пономаренко ненадолго призадумался, а затем задал в принципе ожидаемый вопрос:

  — И люди не восстали? Куда смотрела партия? И разве никто не поднялся и не попытался противостоять этому?

  А я невольно возблагодарил своего бывшего университетского преподавателя экономической теории, который в советское время вёл занятия по научному коммунизму, из-за чего, видимо по привычке, постоянно на занятиях сбивался на экономическую эксплуатацию, а также столкновение интересов и противодействие классов общества. Я тогда ещё решил приколоться и "наивно" так поинтересовался, почему тогда угнетённые трудящиеся массы так долго терпят своих угнетателей. И, к своему удивлению, получил довольно развёрнутый и показавшийся мне логичным ответ, с обширными цитатами на этот счёт из сочинений Ленина. После этого случая, даже невольно зауважал Ильича и честно пытался ради интереса сам почитать его труды. Зря, конечно. Чтение зубодробительнейшее, хотя, надо признать, по-своему увлекательное. И вот сейчас, как ни странно, это мне могло пригодиться.

  — Ну почему никто? В девяносто первом году пытались организовать переворот, и отстранить от власти Горбачёва. Вот только действовали вяло и нерешительно, из-за чего даже те, кто был согласен с путчистами, не спешили их поддерживать. Зато их противники, наоборот, продемонстрировали энергию и готовность идти до конца. Благодаря чему и победили. Та же самая история повторилась во время октябрьских событий девяносто третьего года, когда в Москве начались народные выступления против режима. Вот только ставшие во главе движения люди, как показали последующие событий, только балаболить умели, а как брать на себя ответственность, так очко играло. А партия... Часть высокопоставленных партийных функционеров, которые хотели из простых управляющих народным хозяйством стать владельцами заводов, газет и пароходов, поддержали либеральные реформы обеими руками. Другая часть, типичное "болото", а консерваторы были деморализованы массированной антисталинской кампанией, когда любое действие, направленное на наведение порядка в стране, трактовалось и поносилось как ресталинизация и новые репрессии.

  — А народ?

  — Борис Николаевич, как говорил ещё Владимир Ильич Ленин, для того, чтобы масса определенного класса могла научиться понимать свои интересы, свое положение, научиться вести свою политику, необходима организация передовых элементов класса. И только когда партия ведёт самую решительную и беспощадную борьбу с развращающими массы оппортунистами, рабочий класс может укрепить и развить своё движение. Чего о восстановленной компартии, руководство которой вполне успешно встроилось в созданную в стране политическую систему, никак не скажешь. Оппозиция Его Величества, не более.

  Уф, завернул! Даже Ленина, успешно приплёл. Не уверен, что правильно его процитировал, но вряд ли мой собеседник знает труды Ильича настолько хорошо, чтобы уличить меня в искажении слов одного из классиков.

  — К этому надо добавить, что когда была объявлена Гласность, то по всей стране, как уже упоминал ранее, была развёрнута целая кампания по дискредитации советского строя и социалистических идей. Людям внушали, и надо сказать весьма успешно, что социализм это тупиковый путь, сковывающий энергию народных масс и тормозящий развитие страны. В качестве примера приводились такие страны, как США, Западная Германия, Швеция или так называемые "Азиатские тигры", где при капиталистическом строе были достигнуты большие успехи в экономическом и социальном развитии, а уровень жизни населения в той же ФРГ превосходил таковой в СССР или ГДР. При этом, разумеется, умалчивалось, что, к примеру, в таких не блистающих благополучием странах, как Мексика, Колумбия или Нигерия тоже самый что ни на есть капиталистический строй, но вот впечатляющих успехов они почему-то не демонстрируют. Да и в странах так называемого "золотого миллиарда", не всё так благополучно, как рисовалось. Но об этом сторонники реформ старались не распространяться. А на того, кто пытался открыть народу на это глаза, навешивался ярлык сталиниста и реакционера. И благодаря вполне имевшим место реальным проблемам советской экономики, вроде всё более нарастающего дефицита, эти утверждения падали на благоприятную почву. Получалась самовоспроизводящаяся система. Объявлялось, что перестройка просто необходима для решения экономических проблем Союза. При этом проводимые либеральные экономические реформы не только ничего не решали, но и приводили к разбалансировке экономики, и как следствие ещё большему увеличению проблем. Дело доходило до того, что в магазинах становились массовым явлением пустые полки, и даже вводились талоны на мыло, сахар, масло и другие товары. А поскольку у власти формально находилась КПСС, то эти проблемы преподносились критиками как врождённый недостаток плановой экономики и использовались как довод в пользу уже полного отказа от социализма и реставрации капиталистических отношений. Мол, свободный рынок всё сам разрулит и расставит по своим местам. На это накладывалось то, что партийные идеологические работники демонстрировали полнейшую идеологическую импотенцию и неспособность вести споры со своими оппонентами на равных. Да что далеко ходить. За последние несколько дней имел возможность наблюдать состояние дел с пропагандой и агитацией в нашей стране, и впечатление, надо сказать, довольно гнетущее. Знания о капиталистическом мире зависли на уровне двадцатых-сороковых годов. Ещё с некоторой натяжкой они подходят к пятидесятым годам, но совершенно не соответствуют нынешнему времени. В тех же США очень многое изменилось, а изолированные от реальной картины дел идеологические работники тупо копируют старые методички, даже не пытаясь внести хоть какую-то свежую струю. Я уже не говорю об их неспособности заинтересовать народ, вести диспуты и убеждать людей в своей правоте или хотя бы не выглядеть в глазах людей лицемерами. Мне дед как-то рассказывал одну историю из собственной жизни, когда к ним на предприятие приехал лектор и выступил против так называемого "вещизма", который всё более и более охватывал советских граждан и против которого он призывал яростно бороться. А сидящие в зале люди всё это время поглядывали на его дорогое пальто и норковую шапку. Как вы считаете, что они в этот момент думали про лектора и его пылкое выступление?

  Пономаренко поморщился.

  — Дураков везде хватает, — а после секундной заминки добавил, — критиков, впрочем, тоже.

  А это уже камешек в мой огород, типа критикуй, но знай меру. Не на митинге чай. Впрочем, тут он прав, критиковать легко, а вот предложить что-то толковое гораздо труднее. Ладно, перейдём ко второй части "Марлезонского балета".

  — В общем, к концу восьмидесятых годов КПСС в глазах населения оказалась полностью дискредитирована. А те, как правило, представители старшего поколения, кто сохранял верность коммунистическим идеям, выглядели немногочисленными чудаками. Правда, сложнее оказалось с верностью людей своей стране. Многие люди, вне зависимости от своих идеологических убеждений, продолжали оставаться патриотами Советского Союза. Даже в начале девяносто первого года, когда провели референдум о сохранении Союза, большая часть населения проголосовала за его сохранение. Впрочем, антисоветчиков это не остановило. В союзных республиках людям внушали, что они на самом деле находятся под русской оккупацией и что москали съели наше сало. И стоит только освободиться от тяжёлой длани Москвы, как они расцветут и станут жить так же хорошо, как в Европе. И, наоборот, в РСФСР пропагандировалось, что хотя уровень внутреннего валового продукта в России на душу населения выше, чем в других республиках, но живут русские хуже, по сравнению с жителями хотя бы той же Украины, поскольку в рамках союзного государства вынуждены кормить неблагодарных "младших братьев". И для будущего процветания необходимо "сбросить вериги" в лице союзных республик, и стать самостоятельным и независимым государством.